Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец - Александр Боханов

Необходимо подчеркнуть, что многие дамы петербургского света из числа тех, кто посещал квартиру на Гороховой или принимал его у себя, никогда не забывали об огромной социальной дистанции, отделявшей их от «старца Григория». Они встречались с ним, слушали его приятные душевные беседы о любви и смирении, но не забывали, что перед ними сидит простой мужик, который тем не менее близко стоит к Царю, вхож в его семью. При случае они были не прочь использовать это в своих сугубо земных, сиюминутных и суетных интересах. Затронем здесь вкратце одну примечательную в этом смысле историю.

В числе самых именитых «распутинок» часто фигурировало имя очень высокопоставленной дамы — жены дяди Царя Великого князя Павла Александровича Ольги Валерьяновны, до 1915 года носившей титул графини Гогенфельзен, а затем ставшей княгиней Палей. После заключенного в 1902 году морганатического брака Великий князь и его супруга, урожденная Карнович, почти десять лет провели в Париже, где ждали Царского прощения и дозволения вернуться в Россию.

Незадолго до начала Первой мировой войны они окончательно перебрались в Петербург, так как их брак был наконец-то признан и узаконен. Однако полного удовлетворения у графини не было. Она хотела заиметь княжеский титул, стать «светлостью», превратиться в полноправного члена Императорской Фамилии, войти в круг избранных, окружавших Императора.

Женское честолюбие не давало Ольге Валерьяновне покоя. Она жаждала добиться приема во Дворце, что означало окончательное признание. Однако Императрица Александра Федоровна не проявляла желания видеть новоявленную родственницу, считая ее одной из главных возмутительниц спокойствия в среде Романовых, женщиной, «окрутившей бедного Павла».

Для графини отказ от аудиенции был настоящей драмой, всю глубину которой мог понять только тот, кто вращался в среде русской аристократии. Она была безутешна. Что же делать? Как вымолить признание? Однако неожиданно удача оказалась совсем рядом! Сестра графини, Любовь Валерьяновна Головина, и ее дочь Мария Евгеньевна (Муня) были уже несколько лет поклонницами «старца Григория» и принадлежали к числу самых близких ему людей. Они-το и предложили Леле свести ее с этим человеком, для которого открыты души Царя и Царицы и который «может совершать невозможное».

За исключением Венценосцев, среди Романовых сторонников у Распутина уже не было, и графиня Гогенфельзен, пойдя на эту встречу, рисковала репутацией. Но другого выхода, как она считала, не было! Ее любимым девизом было: «Женщины возражений и поражений не признают» — и этим принципом руководствовалась всю свою жизнь.

Сохранившийся дневник графини-княгини содержит ряд интересных штрихов всей этой истории, когда Г.Е. Распутину удалось в первый и последний раз «внедриться» во внутриромановские отношения. Великие князья и Великие княгини, опасаясь людской молвы, всячески избегали с ним любых встреч.

Графиня же была человеком решительным и не боялась сплетен: за свою жизнь эта почти пятидесятилетняя женщина к ним привыкла. В конце января 1914 года состоялась знаменательная встреча, которую она описала так: «Утром пришел Бэби (ее сын от первого брака А.Э. Пистолькорс. — А.Б.) и мы должны были. сейчас пойти к Гр. Еф. Впечатление странное, но чарующее. Он меня целовал, прижимал к сердцу, “тяжко полюбил” и обещал, что все сделает “у Мамы” (Императрицы), хотя “Она строптивая”».

«Чарующее впечатление» скоро было омрачено, по ее словам, «дурной и тяжелой сценой», или, проще говоря, скандалом, который ей устроил Великий князь Павел Александрович, узнав об этом знакомстве. Он наотрез отказался встречаться с Григорием, о чем тот просил, «чтобы все окончательно устроить».

Однако сестра Люба и племянница Муня продолжали уверять: «отец Григорий» обязательно поможет, тем более что к графине у него возникла большая симпатия. Невзирая на возражения мужа, она втайне от него через несколько дней после первой встречи опять виделась с Распутиным накануне его намечавшейся поездки в Царское Село. Он собирался просить там за нее.

На следующий день после долгожданного визита, 3 февраля 1914 года, в девять часов утра — небывало раннее время для аристократки, она примчалась к Распутину на Гороховую, чтобы узнать подробности. Известия были обескураживающими: «Он с грустным и ласковым видом мне сообщил, — записала графиня, — что ничего не добился! В глазах Императрицы я все та же интриганка, желающая играть роль и одурачивающая даже его, Григория Ефимовича! Он говорил с 8 до 12 часов, и что слова его и Ани (Вырубовой. — А.Б.) сильно продвинули дело».

Хотя надежда оставалась, но она куда-то отодвигалась, а пока ничего не менялось. Еще через неделю она увиделась с Распутиным в доме своей сестры, и эта встреча вообще произвела на нее гнетущее впечатление. В дневнике запись: «Григ. Еф. заперся со мною в Любиной спальне, и я ничего не понимаю. Говорил, что любит меня так, что ни о чем другом думать не может, целовал меня, обнимал, и мой глаз не мог не заметить его волнение. Взял у меня по секрету 200 рублей! Господи, что это за люди!»

Потрясение графини можно понять. Какой-то мужик ее обнимает, целует, объясняется в любви, а затем берет деньги! Господи, неужели все эти унижения не будут вознаграждены?

Она вместе с мужем вскоре отправилась в Париж, где отдыхала от всех переживаний на родине. Когда в мае 1914 года они вернулись в Петербург, то мечты графини стали осуществляться. Однако вряд ли тут определяющую роль сыграл Распутин. За Павла и его жену просили их родственники и некоторые влиятельные сановники, в числе которых были Великие князья Дмитрий Павлович, Кирилл Владимирович и Министр юстиции И.Г. Щегловитов.

Первой ее приняла Вдовствующая Императрица, а затем, 5 июня, — Александра Федоровна, которая, по наблюдению графини, «сначала волновалась и дышала тяжело, потом оправилась и мы говорили обо всем». После этого интерес графини к «отцу-утешителю» стал падать, и, наконец, проведя с ним вечер у сестры, 17 июня она записала: «Ничего он из себя не представляет». И хотя время от времени она продолжала встречаться с Григорием, но уже ни о каком «чарующем впечатлении» речи больше не шло.

Искренних и надежных последовательниц у Распутина было сравнительно мало. Среди них одной из самых надежных, если не считать самой верной, была упоминавшаяся выше племянница княгини Палей, дочь камергера Мария Евгеньевна Головина, которую Распутин всегда называл Муней.

Несколько последних лет жизни сибирского проповедника она виделась с ним очень часто, всегда с интересом и трепетом внимая его размышлениям и наставлениям.