Такое короткое лето - Станислав Васильевич Вторушин

— Определенная часть общества, да, — сказал я. — У другой части на покупку книг нет денег. Но даже если бы они были, наладить книгоиздание в прежних размерах очень трудно. Для этого надо восстановить оптовый книжный рынок. Он тоже разрушен.

— Нам надо создавать этот рынок вместе, — заметил Поспишил. — На Западе художественную литературу читают мало. Там делают деньги на сенсациях. Таких, например, как мемуары Моники Левински о сексуальных отношениях с президентом США Билом Клинтоном. Но это ведет лишь к падению культурного уровня людей и разрушению морали. Не хотите выпить вина или пива?

Поспишил перевел взгляд с меня на Машу. Она отрицательно качнула головой. Я понял, что деловой разговор закончился.

Мы вышли наружу. Солнечные лучи, похожие на серебряные стрелы, пронизывая лес на склоне горы, отражались в зеркале пруда. Его поверхность блестела, словно разлившееся масло. Карпы, закончив утреннюю трапезу, отдыхали в глубине.

Недалеко от мельницы росла высокая старая яблоня, увешанная начинающими желтеть плодами. На ее вершине, задрав голову, пел черный дрозд. Его песня была красивой и мелодичной. Солнечные лучи отражались на его маленькой черной головке, придавая перьям сизоватый оттенок и делая их блестящими. Потом дрозд то ли закончил песню, то ли посчитал нас недостойными слушателями, вспорхнул с яблони и скрылся в лесу. Мы подошли к пруду, постояли у скалы, наблюдая за водой. С берега она не казалась такой таинственной. Пруд жил своей обычной жизнью. Над его поверхностью летали стрекозы. По самой воде, стремительно передвигаясь, отмерял шаги жучок-водомер. У небольшого островка камыша качнулось несколько камышинок. По всей видимости, их задел отдыхающий там карп. Он благодарил судьбу за то, что не попался на крючок Марека Томашевского.

Когда мы собрались к обеду, официант поставил на стол большую фарфоровую суповницу, из-под крышки которой торчала ручка поварешки. Ласло Фаркаш с заговорщическим видом посмотрел на меня и встал с места. Открыл суповницу, протянул руку к моей тарелке, налил в нее две поварешки красной густой жидкости, в которой плавали какие-то кусочки, и торжественно произнес:

— Халасли.

При этом на его лице просияла царственная улыбка. Я понял, что все время до обеда он проколдовал на кухне над двумя карпами с единственным намерением поразить меня своим кулинарным искусством. Я подождал, пока он разольет магическое блюдо остальным, зачерпнул из тарелки полную ложку красной жидкости и втянул ее в себя. Дальше произошло совершенно неожиданное. Я почувствовал, как полость рта и пищевод охватило пламя. Жидкость почти целиком состояла из жгучего красного перца. Она даже при самой большой фантазии не напоминала уху. Выпучив от нестерпимого жжения глаза и протянув руки над столом, я попытался попросить воды, но из-за того, что перехватило дыхание, не мог произнести ни слова. Единственный, кто догадался о том, что произошло, была Маша. Она схватила со стола бутылку вина, налила полный фужер и протянула мне. Я залпом выпил вино, выдохнул и, глядя на Ласло, произнес:

— И это ты называешь ухой?

Он отхлебнул из своей тарелки одну ложку, потом другую, пожал плечами и сказал, немного нахмурившись:

— Нет, русские определенно не понимают толк в рыбе.

Все засмеялись и взялись за ложки. Марек без видимых усилий съел всю уху, изрядно запивая ее вином. Я выловил из своей тарелки лишь кусочки рыбы. Маша, чтобы не обидеть Фаркаша, отхлебнула несколько ложек.

Вечером мы вернулись в Прагу. Комната в отеле показалась мне родным домом. Маша раздвинула на окне шторы и кивнула на высящийся над Влтавой Пражский Град:

— Завтра обязательно пойдем туда.

— Да, — сказал я, думая о том, как бы побыстрее лечь в постель. От усталости я засыпал на ходу.

— А как называется этот храм? Я забыла.

— Храм Святого Вита, — ответил я.

— Как думаешь, в нем проходят службы?

— Думаю, что проходят, — ответил я, стягивая рубашку. — Ведь это главный храм государства.

Маша вдруг побледнела, прошла к креслу, забралась в него с ногами и замерла, навалившись грудью на колени. Я уже несколько раз замечал такие неожиданные перемены в ней, но считал неудобным спрашивать о здоровье. Ей было в эти минуты не до меня. Сейчас не выдержал.

— Что с тобой? — спросил я, обняв ее за плечо.

— Не обращай внимания, это пройдет. — Она откинулась на спинку кресла, ухватившись побелевшими пальцами за подлокотники. Закрыла глаза и замерла на несколько мгновений. Потом подняла голову и сказала: — Ложись спать, я сейчас приду к тебе.

Ночью я проснулся от еле слышного стона. Открыл глаза, протянул руку на край кровати. Маши не было. Я обвел комнату взглядом. В окно пробивался тусклый отсвет уличных фонарей. Комната была пуста. Только из-под двери ванной пробивалась узкая полоска желтого света. Я встал с кровати и прошел туда.

Маша сидела на краю ванной, опустив голову. Свесившиеся волосы закрывали ее лицо.

— Что с тобой? — спросил я, подходя к ней.

Она промолчала. Ее лицо было очень бледным.

— Давно тебя это мучает? — спросил я.

— Давно. — Она подняла на меня глаза, полные страха.

— Давай позвоним дежурному гостиницы. Пусть вызовет врача, — сказал я.

— Не надо. Я уже приняла обезболивающее. — Она снова опустила голову.

Маша выглядела такой беспомощной и беззащитной, что у меня сжалось сердце. Я прижал ее голову к груди, несколько раз осторожно провел ладонью по волосам и спросил:

— Что это? Ведь ты же медик. Ты должна знать.

— Ваня, милый, не спрашивай. Мне сейчас не до этого.

Она походила на маленького нахохлившегося птенца, на ее бледном лице проступала боль. Мне казалось, что если бы она не стеснялась, уже давно бы расплакалась. Может быть от этого ей стало бы легче. А сейчас я видел, что ей действительно было не до меня. Когда она говорила, вдоль всей нижней губы была видна запекшаяся кромка. По всей видимости, у нее поднялась температура. Я обнял ее за плечи, поцеловал в голову и сказал:

— Идем в кровать. Я посижу рядом с тобой.

Она медленно поднялась и, опираясь на мою руку, осторожными шажками направилась к постели. Я накрыл ее одеялом и сел на край кровати.

— Может быть нам обменять билеты на завтрашний день и улететь домой завтра? — спросил я.

— Нет, я хочу побывать в храме Святого Вита. — Она выпростала руку из-под одеяла, нашла мою ладонь и сжала ее холодными пальцами. — Мне так хорошо с тобой, милый. Это самые счастливые дни в моей жизни…

— Куда же мы пойдем? — спросил я.

— Мне уже лучше, милый. Посиди со мной немного и все пройдет. — Она положила мою ладонь на подушку