Любимый (м)учитель (СИ) - Левина Ксюша

Машина остановилась, а Вероника не вышла. Она смотрела на старый дом, знакомый и так редко виденный днём. По двору бродили близнецы Игнатовых в одинаковых курточках. Спали под деревом Тоня и Николай.

— Выходите? — поторопил таксист.

— Да, — кивнула Роня.

Она всё думала, что он делает. Как он выглядит. Спал ли, ел ли, худел или веселился, скучал или был занят и не думал ни о чём. А Егор Иванович в это время сидел в крошечной комнатке на чердаке и согнувшись в три погибели, писал научную работу.

Ну ка-ак писал…

На деле давно уже спал, уперевшись в клавиатуру лбом. А на экране бесконечно набиралась буква “р”, до того, как компьютер сел и вырубился.

Когда дверь в комнатку распахнулась, а семейство Игнатовых покинуло дачу, чтобы сходить в магазин, Егор не сразу понял что происходит. Он даже успел потянуться, размять шею и протереть глаза, прежде чем получил первую оплеуху.

— Я вам что, подопытная?? Я на лечении у вас?? Вы может теперь психолог??

Оплеуха.

— Вам три годика или четыре?? Это что за дела?

Оплеуха.

— Да как вы задолбали! Да-да, нет-нет! Что ещё надо? Какие подумать? Какие разобраться? Какие “я пьян”?

Оплеуха.

— Зла не хватает! Уволился он!

Оплеуха.

— Надоели! Заколебали! Что за ерунда?

Оплеуха.

Оплеуха.

Роня била его собственным шарфом по голове, а он громко хохотал и уворачивался. Носился по комнате, пригибался, а она за ним.

Пока не скрутил ей руки и не прижал покрепче к себе.

— Не буянь, ябеда! — рассмеялся ей в самое ухо, и уткнулся лбом в её взмокший от беготни висок. — Чего пришла? Поорать?

Примечание:

Он все поймет? А если он плевал,

Что в чьем-то сердце то огонь, то дрожь?

 А если он не человек — чертеж?!

 Сухой пунктир! Бездушный интеграл?!

"Гостья" — Э. Асадов



=…Тогда мне совсем никакой не надо!"

Вероника сдула с лица прядь волос и с рычанием стала отбиваться.

— К чёрту вас… устала.

— От чего же? — Егор не отпуская рук “звезды” перехватил её за талию и оттащил к древнему дивану, который ему был выделен Игнатовыми.

— Без вас устала. От расставания этого вашего идиотского устала! Вообще-то… кто-то говорил, что мы и не встречаемся, чтобы расставаться! — ядовито выплюнула она, с ногами забираясь на диван.

— М-м, — протянул он. — Понятно.

Всё ещё смеясь и поглядывая на Соболеву светящимися восторгом глазами, Егор повернулся к ней и стал касаться: то кончиками пальцев гладил щёку, то плечо, то шею, то колено.

— Эх, Звезда, Звезда… — его голос был тихим и ласковым, ласкал как пушинка по коже, невесомо и трепетно.

И она не дурочка, понимала, что то как он на неё смотрит — больше чем всё, чего она когда либо хотела. И пусть хоть мир рухнет, но даже теперь она счастливее чем когда-либо.

— И что делать… — вздохнула она. — Вы мне скажите, долго ещё мне ждать?

— А что изменилось? — он будто не мог остановить себя и теперь накручивал на палец прядь её волос, и даже уложил подбородок на её согнутое колено, оказавшись так близко, что её тяжелое от долгого крика дыхание касалось его растрепавшейся чёлки.

— Ничего! — Вероника возмущённо пожала плечами. — Ну что? Что могло вообще случиться? Я вас три года! — она выставила вперёд три оттопыренных пальца и ткнула прямо ему в лицо, а Егор их перехватил и стал целовать. — Три года любила! Что вы дурью маетесь?! Да что с вами!?

Она не смогла не рассмеяться, а Егор взялся за её вторую руку.

— Вы с ума сошли… Как есть говорю, честное слово, вы не в себе… — шепнула она, откидываясь на спинку дивана и больше не наблюдая за безумцем, что никак не хотел становиться серьёзным.

— Легко тебе с таким стажем, — ответил, наконец, Егор. — А я как же? Я же до сих пор уверен, что ты не выдержала и что-то мне подмешала…

— Слишком долго сопротивлялись в таком случае, — Вероника будто беседовала не с ним, а с потолком. — Вы же не знаете, что делать дальше, да?

— Почему ты так думаешь? — он тоже перестал смеяться.

Егор разогнул её ноги и лёг на диван, устроив голову на коленях Вероники. Теперь они оба смотрели в потолок. И говорили тихо, точно боялись потревожить спящую в уголке тишину, что так долго не могли успокоить и уложить.

— Я пытаюсь залезть в вашу голову. Вы дурите… потому что я появилась внезапно. Пришла и взбаламутила вашу жизнь. Вы были в одиночестве и спокойствии. У вас были такие как Иванова и всё было хорошо… А что делать со мной? Что дальше? Знакомиться с родителями. Жениться. Увозить в свой замок. Катать на вертолёте. На море бы желательно. И чтобы все завидовали… Да?

— Ну как же без всего этого.

— И вот что сейчас у вас есть: двухкомнатная квартира, собака… комната “Мастера” с древним столом и…

— Дача! — он сделал серьёзное лицо и поднял обе руки, доказывая, что всё серьёзно. — Не эта… подальше. Там грязь и разруха. У Льва купил лет пять назад и так и не наведался туда. Но в такие места принцесс не возят…

— Вернёмся к теме разговора, — шепнула Вероника, не привыкшая к тому, что любимый мучитель такой активный, болтливый и весёлый. — Несостыковочка по планам вышла. Жизнь-то холостяцкая. И вот вы не знаете что дальше… И думаете: а может если уйти она соскочет и всё решится? Но она не соскочила… напротив. Она даже не поняла, что что-то изменилось, потому что ничего от вас особенного и не ждала. Она стала метаться из крайности в крайность в своём тупике. И как то в стороне держаться не вышло… И всё равно хочется быть с ней, но что дальше. И вы уволились. Сбежали из дома. И вот она вернулась. И вы рады, ужасно. У вас сносит башню, вы её целуете, носите на руках, не выпускаете, — Егор слушал закрыв глаза и понимал, что его не хвалят, но и не называют козлом. Опять всё не по сценарию. От слов “звезды” ему и плохо и невероятно хорошо.

Она его поняла так, как никогда бы не поняла ни одну главу в учебники по истории. Разобрала по полочкам, как ни один учёный бы не разобрал, но при этом будто бы ничего ценного внутри не нарыла.

Если она сейчас скажет, что устала и уходит, я её грохну… потом себя!

Как много вы, Егор Иванович, понимаете в Истории и как мало в Веронике Соболевой. Уж ни это ли вас так в ней торкает?

— Но при этом… — продолжала она. — При этом всё ещё не знаете что дальше. И боитесь.

— Тебя очень беспокоит то, какой я ужасный трус? — шепнул Егор, снова целуя подушечки её пальцев.

— Как же вы ничего не поймёте… — она оттолкнулась, будто желала встать, но на самом деле просто склонилась к нему и нежно, невесомо, коснулась губами лба Егора. — Меня в вас ничего не беспокоит. Я вас всего видела насквозь… всегда…

— Но ты же думала, что я сильный. Ты за это меня полюбила, — такой смешной большой мужчина, на коленях маленькой прекрасной танцовщицы, говорит милые невинные вещи.

— А вы и сильный. А боитесь вы не кого-то, а себя. Вы боитесь, что я… уйду. Вы боитесь, что будучи для всех и каждой “Большим кушем”, для меня станете ненужным. Что я от вашего характера сбегу, что из вашей квартиры сбегу, что от того какой вы мрачный нелюдимый вредный молчун сбегу… приду в ужас, устану… Я права?

Он перебирал её мягкие тонкие пальцы и даже не открывал глаз, просто лежал и молчал.

— Но что будет, если я сейчас исполню ваше желание? — шепнула Вероника.

— Не надо, — шепнул он.

— Почему?

— Потому что всё верно, но ты же никуда не денешься… ты останешься, да? Ты очень хочешь, чтобы я стал тем о ком ты мечтала… твой стеной, защитой, скалой и всё прочее.

— А вы не такой? Я ошиблась? — она обнимала его плечи, прижималась к его лбу щекой, и видела кончики его ресниц, его брови и хмурые морщинки на лбу.