Закон Единорога - Владимир Свержин

– А! – он махнул рукой. – Происхождение у нее подкачало… Мамаша у нее из наших-дочь городского советника. А вот отец… – Бельрун досадливо щелкнул пальцами.

– Серв? – предположил я.

– Да нет, хуже. Принц крови. Я присвистнул.

– То-то и оно, – назидательно отозвался мой друг. – Так вот, мадам Клотильда, мать ее, и вбила себе в голову, что выдаст свою распрекрасную дочь не менее, чем за барона. А какой я барон? – печально вопросил небо «несчастный влюбленный». – Никакой, – сам себе ответил он. – Гадалка пообещала мне как-то графскую корону, да только когда она будет, сказать забыла…

– Когда ж ты последний раз видел свою любезную? – спросил я Бельруна.

– Лет семь назад, – довольно равнодушно произнес он после небольшой паузы, – когда домой заезжал, так сказать, по делам семейным. Ладно, не будем. Чего душу травить… Одна тоска. А лучшее средство от тоски – это работа! – внезапно меняя тон, весело завершил Винсент Шадри, бросая вожжи. – Беритесь-ка за дело, господин комтур! А я немного поваляюсь, а то всю задницу себе отбил на этой деревяшке.

Я с неохотой полез на передок и принял управление нашим экипажем из рук Бельруна.

– Приедем в Лион, – развалясь на нагретом мною месте и мечтательно глядя на кожаный верх фургона, произнес он, – надо будет свечку святому Гриффиту поставить.

– Святому Гриффиту? – удивленно уточнил я. – Исцелителю, что ли? Ты не заболел ли, друг мой?

– Да нет, тут дело совсем другое, – улыбнулся каким-то своим воспоминаниям циркач. – Я с некоторых пор, каждый раз, когда сухим из какой-либо передряги выхожу, святому Гриффиту свечки ставлю.

– Никогда не доводилось слышать, чтобы он помогал в подобных вещах.

– А вот мне помогает. Если хочешь, расскажу… – весело засмеявшись, предложил он.

– Но как ты можешь рассказывать об этой пакости! – раздался укоризненный голос алхимика. – Месте Вальдар, это непристойная история, предупреждаю вас. Слушать ее не пристало христианскому рыцарю! А ты, шалопай, только что говорил о своей невесте… Остановите! Остановите немедленно! – закричал он тонким визгливым голосом. – Я не желаю слушать этот стыд!

Я дернул вожжи, и лошадь послушно остановилась. Деметриус, весь пылая праведным негодованием, соскочил на землю и направился ко второй повозке, где, обхватив руками колени, сидела грустная Эжени. Бельрун покачал головой. Я подождал, пока алхимик заберется на возок рядом с опечаленной наездницей, и тронул вожжи.

– Н-но! Так что там за непристойная история? – полюбопытствовал я.

– Началась она довольно давно, – устроившись поудобнее, пустился в повествование Винсент. – Тогда мой друг барон де Фьербуа решил отправиться в Святую Землю. Я как раз поступил на службу в его отряд знаменщиком. Доехал барон до Барселоны, где собирался сесть на корабль и отправиться в Левант, да, видно, вид морских волн отвратил его от этого желания. А тут еще люди кастильского короля Альфонсо убедили моего сеньора, что с сарацинами можно сражаться, и не плавая за тридевять земель. Отправились мы, значит, в Кастилию. Ну, как мы там сражались, рассказывать не буду, это отдельная история. Так вот… Сражались мы, сражались, пока мой друг не свалился в горячке.

– Заболел?

– Именно что заболел. Совсем плох был, – вздохнул Бельрун. – Думали, все – Богу душу отдаст. Тогда епископ Толедский, он как раз в тех местах был, велел доставить больного барона в монастырь, где хранились мощи святого Гриффита. И он пошел на поправку! Буквально на следующий день горячка прошла, а через неделю, когда сеньор де Фьербуа окончательно выздоровел, он испросил разрешения основать монастырь святого Гриффита у себя на родине в честь свое го чудесного исцеления. – Винсент торжественно поднял вверх палец. Я выразил должную степень уважения и удивления. Пока что, к моему разочарованию, в рассказанной истории не прослеживалось и тени непристойности.

– Возвращаясь, мой господин привез домой священные реликвии: лоскут власяницы, кусочек ногтя, флакончик с каплями пота, утертыми с чела Гриффита-целителя… И занялся постройкой монастыря, – продолжил Винсент. – И так его эта идея увлекла, что вскоре из благородного рыцаря он стал аббатом. Ну а я, понятное дело, у него послушником.

– Представляю тебя послушником! – усмехнулся я.

– А что тут смешного?! – гордо ответил мсье Шадри. – Я у него все дела вел. Кто бы ему письма писал, счета? Да мало ли чего… Так вот. Приглянулась мне в тех местах одна женщина. Или, вернее, я ей приглянулся. Врать не буду – хороша была! – Бель-рун восхищенно прищелкнул пальцами. – Ну, замужем, конечно же. Супруг ее, купец, по торговым делам постоянно в разъездах был, она и скучала… Вот я в меру сил своих супруга ей заменил.

Я вовсе не был удивлен: история эта не свидетельствовала о чистоте нравов, но, в общем-то, была вполне заурядной.

– Однажды купец на ярмарку в Шампань уехал, а мадам, ссылаясь на жестокую мигрень, осталась дома. Ну, от мигрени-то я ее быстро вылечил… Так вот. Лежим мы, отдыхаем после лечения, – Бельрун хитро ухмыльнулся, – вдруг слышим: хозяин в ворота едет! Что тут началось! Верная супруга по спальне мечется, я в сутану влез, рукава найти не могу… Еле-еле поспел к приходу благоверного через окно на крышу влезть. И там только спохватился: штаны! Штаны – то мои в спальне остались!

– Штаны? – удивился я. – Под сутаной?

– А чего ты удивляешься? – непонимающе уставился на меня Винсент. – Зима была, холодно. Ты пробовал зимой в одной сутане ходить?

Я заверил его, что нет.

– То-то же. И я, слава Богу, не пробовал. В общем, лежу я на крыше, подмерзаю, зуб на зуб не попадает – темноты дожидаюсь, – заговорщицки продолжил он. – Слышу, купец в спальне крик поднял. Одежку мою обнаружил! Ну, думаю, все. Однако красавица моя тоже не промах! "Штаны эти, – говорит, – это не штаны, а священная реликвия. Мне их из монастыря святого Гриффита-целителя принесли.

Если бы не они – лежала бы сейчас, в муках корчилась… Они от многих хворей помогают. А то, что ты об этом не ведаешь, так это оттого, что ты дурак и невежда". Муж ей не сильно поверил, сказал: «Утром схожу к святым отцам, узнаю, что за штаны такие чудотвор ные».

– А ты что? – живо заинтересовался я этой действительно веселой историей.

– А что я? Только стемнело, я ноги в руки – и бегом к мессиру де Фьербуа, то есть уже, конечно, к аббату. Пал перед ним на колени, покаялся… Он посмеялся, посидели мы с ним, помянули, как под Ка-латравой вместе сарацин рубили. В общем, утром к дому купца отправилась процессия монахов, распевающих церковные гимны, и едва успел почтенный торговец проснуться, как святая братия потребовала вернуть в обитель драгоценную реликвию, а купчиха, лобызая штанину, распиналась о чудесном исцелении. После чего мои штаны с должным почтением пронесли по улицам и водворили в монастырь, – заливаясь хохотом, закончил свой рассказ хитрый повеса. Пред ставляя себе эту процессию, я веселился вместе с ним.

– Вот так мы и спасли доброе имя моей возлюбленной.

– И твои штаны! – добавил я. Винсент скроил скорбную мину.

– А вот со штанами сложнее. Их спасти не удалось. Сам понимаешь, после того, как слух о чудесном исцелении прошел по округе, от паломников не стало отбоя, и реликвию мне не вернули. Говорят, многим помогала.

– Ну ты даешь! – восхитился я.

– Молодые мы были, – мечтательно и чуть грустно вздохнул он, – веселые. Мне тогда двадцать было, барону… то есть аббату – двадцать четыре. Да, в те годы все было по-другому… и вино пьянее, и мясо сочнее.

– Да-да, – пошутил я. – И лье куда короче, и фунт легче. Кстати, к вопросу о вине и мясе. Не пора ли нам, перед тем, как позаботиться о свечках святому Гриффиту, проявить заботу о собственных желудках? – задал провокационный вопрос Бельруну, брюхо которого моментально отреагировало утробным урчанием, подтверждая правильность моего тезиса.

– Да, друзья мои, – успокаивающе поглаживая живот, ответил Винсент, – вы правы. Надобно перекусить. Эй! – прокричал он, высунувшись из повозки. – Сворачиваем! Привал!

…Дрова весело потрескивали, на огне вовсю паровал неслабых размеров котелок с пшенной кашей. Улучив момент, когда Эжени отвернулась, я приоткрыл крышку и сморщил нос.

– Что кривишься, принц? – с деланным удивлением спросил Бельрун. – Что, постную пищу не уважаем? Это зря. Душа, очищенная постом, воспаряет!

Я скривился еще больше:

– С детства эту гадость не люблю. Что я, курица, что ли, пшено жрать?

Винсент неопределенно хмыкнул. Сэнди, сидевший с отсутствующим видом у костра, резко поднялся и шагнул к Ролло, увлеченно ломавшему хворост.

– Тащи колбасу, – без всяких предисловий заявил мой оруженосец, нагло покачиваясь с пятки на носок перед обалдевшим атлетом.

– Какую колбасу? – на простодушном лице Жано ясно проступила детская обида и глубокое непонимание сути вопроса.