Дороги Младших Богов - Андрей Сердюк

Помимо графика определили нам еще, конечно, и курс — предписано было держаться всё время ста трех градусов. Это тоже строго соблюдали. Только в одном месте, уже ближе к вечеру, вынуждены были с данного направления свернуть: вышли на карьер — пришлось обходить. Крюк километра в три дали. Не меньше.

Кстати, возле этого карьера произошел с нами

небольшой инцидент. Случилось вот что.

Когда мы этот овраг песчаный, на дне которого догнивал скелет огромного, маменшизавроподобного, экскаватора, уже практически миновали, нарисовалась на нашем пути шайка-лейка из местных отморозков.

Подъехали на раздолбанном «уазике», развернулись лихо и вылезли.

Девять архаровцев.

Не вру.

По таким мелочам.

Не знаю, как уж они туда так плотно набились, но именно девять рыл (двое из которых пьяными были в сиську, трое — в драбадан, остальные — в умат средней степени адекватности) выползло из этого армейского внедорожника. И все как из одного — «ты че такой-то?» — инкубатора: черный низ, черный верх, походка ортопедическая, затылки в складку, лбы скошены, глаза нечеловечески бездонны и чисты — в том смысле, что суммарного интеллекта во всех этих залитых пустотой зенках было меньше, чем у одной моей черепахи. Короче, парни были не из тех, кто плакал, узнав о смерти мамы олененка Бэмби.

Но напрягло нас не это: три на одного — терпимые расклады. Напрягло то, что все эти яркие представители тупиковой ветви эволюции были вооружены. И не ножами-кастетами — это б еще ничего, — а автоматами. У них тоже «калаши» имелись. Только не АКа семьдесят четыре У, эксклюзивные и позолоченные, как у нас, а совсем старые такие АКаЭмы. Даже и не с пластиковыми, а с деревянными прикладами. В общем — антиквариат. Но функционирующий антиквариат.

Как только они заявились, так мы по их виду сразу всё и поняли. Поняли, что дело будет. Что вокзал-базар не проканает. Что предстоит выполнение комплекса синхронных упражнений на зачет.

Гошка стекло осторожно положил на землю, и мы изготовились — приняли положение для стрельбы стоя.

Смотрим на парней в прорези прицелов и ждем, что дальше? Отступать нам всё равно некуда. Даже Москвы позади нас нет. Ни Москвы нет, ни Сиэтла, ни России, ни Америки. Ничего нет — отсутствовала та реальность, куда бы отступить можно было. Вернее, куда нельзя нам было бы, конечно, отступить, потому как нет у нас такой привычки — отступать. А в тридцать девять уже не меняют привычек.

Они галдеть перестали, подошли поближе, окружили нас и тоже стволами ощерились.

Мы потихоньку вокруг стекла распределились и встали, как бывало при драках с маратовскими, — спина к спине. Я имею в виду, конечно, не тех маратовских, которые со скрипочками по улице Марата, а тех, которые с велосипедными цепями по предместью Марата.

Встали, в общем, мы кругом — такая тактика, как известно, вполне оправдала себя еще в войне первых американских фермеров против индейцев — и стоим. Они на нас смотрят, мы — на них. Постояли так — ни тудыма ни сюдыма — пару вечностей, пассионарности друг у друга пощупали на слабо, а потом один, который был у них за главаря, — мордатый такой, на бобра похожий, — заявляет гордо:

— Я Топорок.

Типа теперь мы должны обтрухаться, раз он Топорок.

— А я — Негорро, — отвечает ему Серега.

— Я здесь смотрящий, — предъявляет конь педальный.

А сам теперь целится в лоб Сереге. Определил равного.

— Что значит «смотрящий»? — «тупит» Серега. И целится теперь в лоб Топорку.

— Не сечешь, что ли? — удивляется Топорок. — Наблюдаю я тут за всем. Присматриваю.

— От ОБэЭсЕ?

— От тяжмашевских.

— И чего теперь?

— Да типа ничего, только вам за прописку надо пробашлять. Чиста конкретна.

— В смысле — денежку заплатить?

— В натуре, — кивает Топорок.

— Денежку — это можно, — соглашается Серега, — отчего ж не заплатить, раз такой порядок. Только бы нам тогда приходный ордерок… — И передразнивает: — Чиста конкретна шоб. И шоб — в натуре.

— Вот из этой штуки я тебе его в лоб и выпишу, — угрожает придурок и поигрывает стволом.

— Ладно, не гоношись, — говорит Серега, вроде как проникся таким качаловом, и просит Гошку: — Игорь Николаевич, там у меня в правом кармане лежит портмоне, не соблаговолите ли… А то мы тут с господином Топорком глаз не можем друг от друга отвести. Любовь у нас образовалась с первого взгляда.

— Всенепременно, — тут же подхватывает игру Гошка.

И лезет в карман Серегиного бушлата.

Ну и я тут напружинился — понял, что к чему.

Дальше, разумеется, закалейдоскопило.

Гошка вытащил смертоносную железяку и с истошным криком: «Получай, фашист, гранату!» швырнул ее «из-под юбки» в лоб Топорку. И Топорок — на жопу. А парни его, хоть и датые порядком были, но, что такое граната, мигом вспомнили — рассыпались в стороны от греха. Я же под шумок очередь по баку «уазика» дал. Удачно дал — красиво подорвался. Была бибика — и вот уже нет ее. Дым-гарь-огонь — всё как положено.

Затем уже мы с Гошкой, закружившись каруселью, короткими очередями парням не давали головы от земли поднять.

Серега тем временем отпихнул от Топорка «калаш» и гранату свою подобрал — Гошка и не думал из нее чеку выдергивать. На испуг мы пацанов взяли. За который положена саечка.

В общем, лихо мы напряг разрулили: всё быстро и ловко вышло. А потому что действовали как единое целое.

В сущности, мы ведь все и есть единое целое.

Ведь так?

Ну да…

Потом Серега приказал Топорку дать отбой воздушной тревоги, и сконфуженный атаман просипел, что ему велено было. От страха протрезвевшие пацаны дурить не стали — автоматы в стороны откинули.

И отпустили мы их с богом. Униженных и оскорбленных.

Когда они, сбившись в понурую кучку, направились туда, откуда их ветром надуло, Серега окликнул Топорка.

— Чего еще? — обернулся подавленный предводитель флибустьеров.

— Извини, чувачок, давеча обманул я тебя, — признался Серега. — Я ведь не Негорро, я — Себастьян Перейро.

— Да пошел ты! — огрызнулся Топорок. Но пошел как раз он.

Когда парни отошли настолько, что превратились в черных букашек, Гошка вдруг озадачился:

— Чего это все с нас бабки-то трясут?

— Видимо, деньги тут больная тема, — предположил Серега.

— Деньги везде больная тема, — пожал плечами Гошка.

У меня на этот счет было особое мнение, и я решил донести его до масс:

— Нет, чуваки, дело тут, пожалуй, не только и не столько в этом.

— А в чем же? — спросил Серега.

— В том, что деньги, будучи абсолютным социальным интегратором, позволяют любому континууму наименее затратно мимикрировать под реальность, — ответил я.

— Чего?! — офигел от такого набора слов Гошка. Пришлось разъяснить:

— Ну, смотри. Вот, к примеру, что могло нас с этими придурками связать, если бы здесь денег в обиходе не было? Да ничего. Мы такие сами по себе, а они — сами по себе. Локальные автономные конгломераты. Скучно. Безжизненно. Неправдоподобно. Но деньги вводятся — и вот уже есть предмет для «поговорить». «Поговорили» — и уже ощущается биение жизни. И всем сразу весело, празднично и нескучно. И всё как взаправду. И всё похоже на ту глобальную систему, которую мы привыкли называть реальностью. Деньги — это, скажу я вам, универсальное средство превращения отношений из закрытых в открытые. А реальность — это ведь и есть система открытых отношений. Посему вывод: если нечто хочет выдать себя за реальность, ему прежде всего надлежит озаботиться межобъектными связями. И чтобы излишние усилия на их организацию не затрачивать, нужно просто пустить в оборот малеха денег. Просто-напросто. Без всяких там высоких материй. Я понятно?

— Понятно, — сказал Серега.

— Аж до усрачки, — съязвил Гошка.

Где мы трофейные стволы прикопали, не буду рассказывать. В свете надвигающегося события ни к чему это вам. Пустое.

Когда со схроном закончили, Гошка как-то так вяло, можно даже сказать, нехотя, но — натуру не переборешь — возмутился:

— Чуваки, а ведь дядька Инструктор обещал, что особых проблем у нас на маршруте не будет. А тут вот какие абрикосы-урюки выходят.

— Он ничего такого не обещал, — возразил Серега.

— Как это не обещал? — удивился Гошка. — Разве он этого, Серый, не говорил?

— Он не так говорил.

— А как?

— Он говорил, что особых проблем у нас не будет, если только мы их сами себе не выдумаем.

— Что-то не пойму, — признался Гошка.

— Дрон, объясни, — попросил Серега. И я попытался:

— Это всё о том же, Гошка.

— О чем?

— О том, что нигде не сказано, что объект фанерона не может обладать своим личным фанероном. Вполне возможно, что обладание объектом фанерона личным фанероном есть свойство фанерона.

— Какого черта! — заорал Гошка. — Ты можешь говорить по-человечески?!

— А я что, не по-человечески?