Жизнь как цепочка обстоятельств (сборник) - Наталья Симонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ч-черт! Не берет! З-зараза! Совершенно отвердела! Это они скоро умирающих к нам присылать начнут для первичного консультирования, дожили! А пораньше нельзя было направить больную?! Ох, бабы… Не идет, хоть лопни! – Свирепый лекарь с силой тянул поршень на себя, совершенно неудовлетворенный каплями сукровицы, попавшими в шприц. – Нет! Не идет! Окаменела совсем… Надо класть в стационар на биопсию.
– Что писать-то? – поинтересовалась сонная медсестра.
– Что! Системное, естественно! Что ж еще… Боли бывают? – обратился к одевающейся дрожащими руками, путающейся в одежде Тане. – Вот здесь? А здесь? По вечерам температура? Слабость? Зуд? Потливость?
Ну да, кое-что было… И температура иногда, и боли, а больше – слабость… Но она-то объясняла это акклиматизацией после Греции.
– Вот! – громко радовался доктор. – Вот, пожалуйста! Системное – что ж еще?
Таня наконец оделась.
– Значит так, – сказал врач неожиданно миролюбиво, – пойдете в свою поликлинику, соберете документы, вам там отметили на бланке, какие именно. Сейчас запишитесь там внизу, на первом этаже, в журнал самозаписи… недели через две, я думаю, как раз успеете справки собрать. Все ясно? Приезжайте уже со всеми документами. Но только с утра: будем госпитализировать.
Она обернулась у двери:
– А что у меня?
– Ничего определенно сказать нельзя, нужно делать биопсию! – отрезал врач. Но смягчился и добавил: – Предположительный диагноз – так называемое системное заболевание.
«Не рак», – подумала Таня.
– Это серьезно?
– У нас все серьезно.
– А что значит системное?
– Канцер лимфатической системы, – еще гуще нахмурился доктор. – Лимфогранулематоз.
«Канцер…» Только теперь Тане показалось, что ему жалко ее, что он сожалеет. Но привычка не вникать – на такой работе вникать – свихнешься! – заставляет быть формальным и жестким. «Спасибо на том», – подумала она грустно. Спустилась в вестибюль. Записалась в журнале, вышла на улицу и побрела к метро. «Заболела… заболела…» – твердила про себя машинально. И, очнувшись, вдруг изумлялась: «Да как это? Смерть?! Вот так… вдруг? Ничего не случилось – а я – умираю?..»
«Как это может быть, – думала Таня, – чтобы смерть подобралась так незаметно? Почти ничего не чувствую… Ну да, недомогания. Да разве же какие-то особенные? Ведь бывало и раньше – и ничего… Я ж думала, это после Греции, а оказывается – смерть?! Неужели умираю? И все? Действительно? Правда? Но так не бывает… Что – очень скоро, быть может, МОИ похороны?.. МОИ поминки?.. Поминки… В последний раз, об усопшем… только хорошее…
Татьяна представила себе лица потрясенных близких, заливаемые неудержимыми слезами. Их поминальные речи, сумбурные воспоминания… Бессильную немоту. «Такая молодая – невозможно поверить…»
Она заплакала, не сразу почувствовав, что заливается слезами прямо на улице. Было жалко себя, жалко их – родных, друзей, а особенно – осиротевших без нее сына и мужа. Как они станут жить? Костик еще маленький… А Алеша – он ведь даже не прописан в квартире, хотели-то как лучше, площадь выгадывали… И вообще… Она их так любила – кто ее заменит?!
«Нужно написать письмо, – придумала Таня. – Письмо им всем. Пусть прочитают, когда вернутся с кладбища… Или лучше звуковое, на магнитофон. Сама все скажу… Как будто живая…»
Она шла к метро и представляла собственный голос, ласковый и проникновенный. Голос уговаривал близких не убиваться по ней слишком сильно. «Костенька, сыночек, я была счастливой мамой… Ты у меня самый добрый, самый лучший… Алешенька, спасибо тебе… за любовь… за такую… Я… так была… сча… Нет, это не возможно!» – Таня прислонилась к забору, уткнулась в платок. «Ладно, – подумала, – все потом. Нужно домой доехать». Но мысли сами собой в голове крутились, не отпускали: скажу им, что умереть молодой – не так уж плохо… Скажу, что не пришлось зато дожить до беспомощной старости, до настоящих потерь… Не пришлось хоронить их самих, таких любимых…
Вернувшись домой, она кинулась к книжным полкам, достала справочник фельдшера 1958 года – единственную в доме медицинскую книгу – отыскала «лимфогранулематоз» и убедилась, что заболевание у нее злокачественное, что причины неизвестны, а лечат преимущественно облучением. «…Болезнь… длится 2–3 года…» – прочла. «Два-три… Костику будет двенадцать… или тринадцать… Нужно подготовить мальчика раньше… до того… Волосы выпадут… ресницы… Мучение и смерть – вот что мне осталось», – подвела итог, захлопывая справочник.
Таня постаралась отвлечься, занимаясь домашними делами, и это ей почти удалось, они довольно весело поужинали втроем. Только отправив Костика спать, дождавшись, когда он угомонится, она решилась наконец поговорить с мужем о главном.
– Алеш, я в диспансер ездила.
– Да-да. Рассказывай.
– Знаешь, ничего хорошего. У меня какой-то лимфогранулематоз. Это вроде бы… ну как бы… ну… рак, что ли… лимфатической системы… Предположительно, – объяснила, запинаясь, испытывая почему-то неловкость за серьезность диагноза.
Она стала рассказывать про визит в диспансер, не удержалась и заплакала, уткнувшись в мужнино плечо. Прошло несколько минут; они сидели обнявшись, почти не двигаясь. Тане полегчало. Она подняла глаза и испугалась – на щеках Алексея блестели бороздки слез.
– Алешенька, не надо меня оплакивать раньше времени.
Он вытер лицо рукой.
– Ну что ты! Нет!.. Просто так жалко тебя, все это вдруг навалилось… Но ты не думай, мы будем бороться! Сейчас знаешь как медицина шагнула. Мы справимся, не переживай.
…Таня проснулась посреди ночи с чувством, близким к панике. Ей показалось, кто-то стоит в темноте. Кто-то или что-то. Огромное – застыло у окна, распространяя ужас. Страх смерти стоял перед ней и одновременно был внутри, испуская наружу волны холода. Казалось, кожа у нее покрывается инеем, как извлеченная из морозилки и оставленная на столе курица. «Дальше будет хуже», – подумала Таня, всматриваясь во мрак. Меж тем по ковру мимо нее мирно прошествовала совершенно другая, явно жизнеутверждающая сущность на мягких лапах. И она протянула руки, как за своим спасением – схватила кошку, сунула под одеяло, прижимая к себе. Зверь напрягся, пробуя вырваться, но скоро размяк, засопел, наполняя хозяйку живым теплом. «Лёшик прав, – засыпая в обнимку с животным, успела подумать Таня, – будем бороться… Нельзя поддаваться… этому… этому…»
Проснувшись утром, она сразу вспомнила о победоносной борьбе кошки с небытием – и все показалось не таким уж страшным. Бодрый Леша тоже выглядел спокойным и уверенным.
– Ничего, Танюш, – поцеловал он ее, уходя на работу, – собирай пока справки. Мы тебя вылечим! У меня и знакомства среди онкологов есть. Все хорошо будет.
И Таня стала ходить в поликлинику как на службу, заодно пытаясь привыкать к новому для нее статусу «больной».
Она ожидала, что все здесь – весь медперсонал, – едва услышав о ее несчастье, едва взглянув на нее – молодую, красивую, кроткую, – так и замрут в скорбном оцепенении; и, подавленные виноватостью собственного благополучия, так и кинутся помогать, чем только можно. Но в каждый кабинет тянулась очередь, иногда на два, на три часа, врачи были труднодоступны, и с отзывчивостью все обстояло неважно.
В первый день поликлиничных мытарств Таня сунулась было в дверь, возле которой не увидела взволнованной толпы.
– Извините, – начала вкрадчиво, стараясь смягчить эффект, которым собиралась невольно поразить врача и медсестру. – Не дадите ли направления на кровь, ЭКГ и УЗИ? – Две женщины, видимо только что отсмеявшись чему-то, повернули к ней остывающие от веселья лица. – Участковый врач на выездной учебе, – объяснила Таня, – а мне срочно справки собрать… Для больницы… Лимфогранулематоз, – добавила как можно проще.
Выражения обращенных к ней лиц из оживленных сделались обреченно-усталыми.
– Адрес, – привычно буркнула медсестра и сразу перебила Танин ответ: – В сороковой.
– Да там очередь до горизонта, а мне ведь только направления…
– Девушка, – возмутилась доктор, – вам же ясно сказали: в сороковой кабинет. Что непонятного?
– Но у вас все равно тут пока никого, а… мне ведь не нужен осмотр, только бумаги срочно…
– Сейчас никого – потом набегут, – отчеканила медсестра.
Обе женщины смотрели раздраженно – вместо приятного, необязательного разговора им пытались навязать чужие проблемы.
– Девушка, идите уже, – устало предложила врач застывшей Татьяне. – Не тратьте свое время и наши нервы.
Она вышла чуть не плача. «Это что же? У меня же рак! А им – все равно?..» Спустилась вниз, заглянула в окошко регистратуры. «Понимаете, мне в больницу, онкология…» На лице регистраторши появилось выражение усталости и легкой досады, похожее на то, что она видела только что у бессердечных медичек.
