Звезда волхвов - А. Веста

   – Назад! Разойдись!

   – Отойди, мент, в этом доме «ахметка» прячется. Ее боров наших пацанов в ментуру сдал. Она за все ответит! – Сплюнул сквозь выбитые зубы главарь.

   – Разойдись, мужики! – по-свойски попросил Егор. – Никого Ахмета там нет. Он давно удрал.

   Толпа угрожающе придвинулась.

   Севергин, свирепея под тяжелым взглядом «пахана», передернул затвор и поднял руку с пистолетом:

   – Еще шаг – бью на поражение...

   В руку с намертво зажатым пистолетом врезался камень, сухожилие дрогнуло, как от электрического удара, пистолет упал в пыль. Севергин наступил на него ногой, чувствуя, что, если нагнется, град камней и самодельных гранат обрушится на него. Он окинул взглядом ближнее кольцо пустых, выморочных лиц, ища хотя бы одно человеческое. И он нашел его. Молодой парень был трезв. Он смотрел сурово и твердо. Его голова была обрита наголо, и от этой наготы синие глаза светили ярче на бледном, заостренном лице. И по мгновенным пронзительным приметам опознав в нем кровника, Егор стал говорить для него одного:

   – Опамятуй, брат. Я не могу уйти. И ты на моем месте не ушел бы! Оглянись вокруг. Смотрит на тебя нечисть злая, несытая, ждет твоего позора, ждет, чтобы ты оскотинился и своих отца с матерью в грязь втоптал, кровь ребенка пролил, чтобы тебя же, твой дом потом танками разутюжить. Остановись, есть еще путь наверх, в гору. Духом надо побеждать, любовью женщин удерживать, детей от растления уводить в теплый дом, в лес зеленый, к солнцу, к свету! Я присяги не нарушу, сначала меня убей, а потом их.

   Севергин кивнул на окна, где вновь мелькнула женщина с ребенком на руках.

   – Шабаш! Баста, я сказал! – Крикнул главарь. – Мента не трогать! Уходим...

   Машину Квита поставили на колеса.

   – Ну, ты и вития! – С восхищением выдохнул Квит. – Агитатор! Трибун!

   – Бывай, – уже во дворе управления Севергин простился с Борисом и, через силу переставляя ноги, поплелся к своей машине. – А ты все же в гости заезжай, рыбалку гарантирую. С женой тебя познакомлю, – через силу улыбнулся Севергин.

   – Да мне теперь не на чем. Жесть надо править, – развел руками Квит.

   – Тогда пехом, здесь недалеко.

   – Ну, ладно, уговорил... Жди...

   По дороге домой Севергин завернул к монастырю. Не сознаваясь самому себе, Егор тянул время, стыдясь показаться на глаза жене.

   Богованя косил подросшую траву, рубаха на плечах примокла и потемнела. Ради прежнего знакомства он оставил работу и присел на лавку.

   – Вот ты, наверное, думаешь, монастырский дед уж сед, а все не в монахах. – Богованя достал оселок и принялся точить косу. – Вот уж полвека, почитай, я в послушниках хожу.

   – А что ж так долго, отец?

   – По любопытству своему не стал я монахом. Много вопросов задавал по молодости. Вот ведь сказано в святой книге, что не заботьтесь о земном, будьте, как цветы полевые, ибо «лилии не ткут и не прядут, но каждая из них одета лучше, чем Соломон во дни славы своей». Это верно, что цветок не ткет, но и он трудится, лилия луковку свою из чешуек все лето собирает. Вот в другом месте сказано, что птицы Божьи не сеют, не жнут, но сыты бывают. Так это воробей, самая пропащая птица – чужим добром живет. А садовые наши птахи трудятся от рассвета до заката. Нет такого примера, чтобы не трудиться. Вольнодумство мое с юности не давало мне покоя. Настоятель прежний, отец Варфоломей, очень строгую епитимью на меня накладывал, по триста поклончиков на ночь, а на огороде за день и так накланяешься...

   Я бы и рад такой зарядке ради духа умиротворения, так разум свое свербит. Вот скажем, притча о смоковнице. Шел Христос по дороге, по их, палестинскому времени ранней весной. Увидел при дороге смокву: инжирное дерево и восхотел отведать плодов, но не нашел, ибо не время было смоквам плодоносить. Проклял он беднягу, она и засохни. Ну не может природа плодоносить по нашему приказу, у нее свое – Божье время. Все не тот пример, чтобы из него мудрость, как мед пить, или к нашей русской телеге вроде колеса приспособить.

   А вот еще речение: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». А зачем кротким земля в наследство? Непонятно. Мне кажется, тут переводчик попутал. Кто в саду землю роет? Крот. Кроткие – это те, кто землю лопатят. Так почему прямее не сказать: Земля тем, кто на ней работает, – крестьянам, а не торгашам?

   Или вот еще: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное». Опять во мне сомнение: Нищие духом – это кто? Бездуховные, что ли? Так им и Царство небесное ни к чему, они о нем и не помышляют. Снова не сплю ночами, головушку понуждаю. Кто-то по молодости от возжжения телесного ночами ворочается, а я от дум трепетал.

   Догадался я, о ком сказано. «Нищие» – это те, кто ищет! Кто в пути испрашивает себе на пропитание. Только ищущие духом войдут в Царство Божье. Опять же, поиск духовный и разума алкание Господь не отменяет. А иначе что же, ошибся он, что ли, когда нам голову давал?

   Или иная притча: «легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому войти в Царствие небесное». Зачем вьючной скотинке в иголку лезть? У нее, сердешной, и своих забот хватает. Стал я думать и нашел!

   «Вервь» – по-древнему – веревка, шнурок. Вот уж чего в иглу точно не продернешь, если шить надумаешь. И верблюд в старину писался, как «вербл». Вот и перепутали его с вервью.

   С такими-то вопросами и приступал я к прежнему настоятелю, своему духовному наставнику. А он, бывало, ласково так прикрикнет: «Не дерзни!!!» Любимое его словцо было: «Не дерзни!», и по темечку чем-нибудь огладит.

   – Понимать, – говорит, – Священное писание не обязательно, ты только веруй и наизусть заучивай. Понимания не достигнешь, зато спасешься!

   И ведь правду говорил святой отец! Попугай у него в покоях жил, из всех слов человеческих только одно и выучил. Чуть что не по нем: «Не дерзни!» – кричит. – «Не дерзни!» Вот раз клетка была неплотно прикрыта, он и вылетел в форточку. «Ну, – думает, – я теперь птица вольная, аж под самые небеса залечу!» Да не тут-то было. Откуда ни возьмись, коршун его приметил, да и взял в оборот. От испуга попугай как гаркнет: «Не дерзни!!!» Оробел коршун, когда человеческий голос рядом с собой услыхал, и выпустил попугая. С земли я его подобрал, вылечил и обратно в клетку вернул. Так что умом постигать священное совсем не обязательно, главное в час испытаний – веру явить и священное имя назвать.

   Севергин отер струящийся по лбу пот.

   – Я слышал, колодец тут у вас есть. Испить бы...

   – Да был колодец. В народе Златоструй прозывался... Не колодец, а «спонат».

   – Что?

   – «Спонат» для музея. Такой когда-то и в Московском Кремле был, и в Сергиевом Посаде, а ныне только в музее встретить можно. Настоятель благословил рычагом воду качать, только это уже не вода, а жидкость. Брат Иоиль у колодца служил, славный был парень, адамантова душа, как есть алмазной крепости и чистоты юноша. На меня молодого похож.

   – А почему «был», с ним что-то случилось?

   – Что с монахом может случиться? Пожалуй, что уже ничего. Только на всеобщем правиле я его давно не видел. Прежде он часы читал, теперь другое лицо вместо него. Разговаривал я с ним, утешал по первости: «Должен ли я теперь отречься от мира»? – спрашивает он у меня, многогрешного. «Не волнуйся, сынок. Если жизнь твоя будет и вправду христианская, мир сам с радостью от тебя отречется». Он понял, улыбнулся...

   – «Иоиль», – записал Севергин в свой блокнот.

   – Примите благословение отца настоятеля. – Служка протянул Севергину теплый монастырский хлеб. – Отец Нектарий готов вас принять.

   Во внутренних покоях монастыря веяло свежей прохладой. Яркий сад за окном казался живой шевелящейся картиной.

   – Слушаю вас, – настоятель Нектарий с тайной тревогой всмотрелся в лицо следователя.

   – Нужна ваша консультация, батюшка.

   – Готов вас выслушать и помочь по мере сил.

   – Скажите, как церковь относится к ароматам?

   – Аромат аромату рознь. К примеру, возбуждение себя духами считается у верующих делом предосудительным...

   Отвечая на вопросы милиционера, отец Нектарий был рассеян и поминутно отирал платком бледный лоб. В голосе его мелькало легкое раздражение, словно посетитель пришел не вовремя:

   – Земные ароматы тленны и грубы, неопрятны и нечисты. Все они имеют свойства привлекать демонов, если нет молитвенной защиты. В богослужении ароматы символизируют действие Духа святого и благовонную душу верующего.

   – Скажите, а язычники применяли ароматы?

   Настоятель пожал плечами.

   – Возможно... Кажется, еще боги Финикии и Греции спешили «на тучный пир, на запах тука и возлияния». Язычники знали миро и ладан, так как именно волхвы принесли младенцу Мессии эти драгоценные дары. Так что в своей церкви, которая есть лишь извращение христианской, они, должно быть, и сегодня что-то применяют.