Изнанка - Ян Войк

– О! Уже нет, – объявила Ольга.

Малышка заворочалась в кроватке, капризно пыхтя, вот-вот готовая разрыдаться.

– Да возьми ты её уже на руки! И успокой!

– Думаешь, она успокоится? – нервно хихикнул Андрей, но всё-таки протянул руки и аккуратно, как учили на курсах, взял младенца, просунув одну ладонь под головку, а другую под попу.

Как-то один из друзей-однокурсников, рано обзавёдшийся семьёй, рассказывал Милавину свои впечатления от первой встречи с новорожденным младенцем. «Выносят ко мне, такое розовенькое, маленькое, сморщенное и орёт во всё горло… Но ведь моё, ведь любить-то надо, ну я руки и протянул…»

У Андрея всё было совершенно иначе. Едва девочка оказалась у него на руках, она перестала кукситься и с явным интересом разглядывала незнакомого дядю своими ярко-голубыми глазёнками. Заглянув в них, Милавин почувствовал, как тёплая волна любви хлынула по всему его телу, сметая любые сомнения и страхи, окончательно и бесповоротно делая его отцом этого ребёнка. Какой же он был дурак! Какая разница мальчик или девочка! Главное, что это есть! Здесь! Сейчас! И будет теперь всегда!

В этот самый момент он авансом простил своей дочери всё. И суматошные, надрывающиеся от плача ночи, когда у неё одновременно станут прорезаться три зуба, и они с Ольгой будут успевать поспать не больше часа-полтора в сутки. И её побег из старшей группы детского садика, когда они с подружкой решили покормить голубей на площади, а Андрей в это время обзванивал все больницы, отделения милиции и от души материл не усмотревшую за детьми воспитательницу. И родительское собрание в школе, когда классная руководительница высказывала ему за то, что хулиганистая девчонка дерётся в кровь с мальчишками из старших классов. Он всё простил, за один взгляд этих голубых глаз.

Андрей несколько раз быстро сморгнул, чтобы не заплакать от счастья.

– Давай назовём её Сашкой, – донёсся до него голос Ольги.

– Сашкой? – с явной неохотой он перевёл взгляд на жену. Ему никогда не нравились эти унисексовые бесполые имена Саша, Женя, Валя… Но разве можно было сейчас отказать?!

– Хорошо, – Андрей снова посмотрел на малышку. – Ну здравствуй, Александра Андреевна!

«А что, – подумал он, – Александра не так уж и плохо звучит… Хотя звать её мы всё равно будем Сашкой».

– Всё, – выдохнул он, открывая глаза.

– Тогда, давай его сюда. Руки со стакана! – оказывается, Андрей всё это время так плотно прижимал посудину, что у него на ладони даже остался след – розовое чуть вдавленное кольцо. Лёха схватил освободившийся стакан и жадно, одним движением опрокинул содержимое в себя. Зажмурился, да ещё и вздрогнул всем телом, будто пил не французский коньяк, а сивушный самогон. Но когда в следующее мгновение открыл глаза, на лицо его уже выползала широкая кошачья улыбка.

– Вкусня-я-яшка!..

Усилием воли Андрей подавил вскипевшее в груди желание разбить в кровь эту самодовольную морду.

– Я с тобой расплатился? – вместо этого спросил он, чужими, непослушными губами.

– Да уж, сполна, – продолжая улыбаться, Лёха снова причмокивал трубкой, распространяя по комнате клубы дыма.

– Теперь твоя очередь.

– Щас-щас, подожди чуть-чуть, – с явным удовольствием он откинулся на спинку кресла и выпустил струю дыма в потолок. Кукловод выглядел расслабленным, чуть уставшим и очень довольным. Как после секса…

– Мы спешим, – негромко, но твёрдо напомнил Иван.

– Вечно ты спешишь! – лениво огрызнулся Кукловод, закусив чубук. – Ни посидеть, ни поговорить. Всё на бегу.

Поводырь был непреклонен.

– У нас дела.

– Ладно. Сейчас пойдём.

Лёха встал и направился к бару, опять двигаясь неторопливо и вальяжно, достал с полки большую стеклянную пепельницу, принялся выбивать в неё содержимое трубки.

– Фотография-то Сашина у тебя есть?

– Есть, – коротко ответил Андрей, если раньше Кукловод был ему просто неприятен, то теперь стал буквально отвратителен.

– Вот и хорошо. Иван, налей что ли.

Поводырь разлил коньяк по бокалам.

– Ну, давайте, – подошёл к столику Лёха. – За удачную сделку!

Андрей выпил залпом, не закусывая.

– Всё, пошли, – Кукловод бросил на стол обгрызенную корочку лимона и зашагал к выходу. Андрей и Иван двинулись следом. Они прошли через прихожую, потом, на галерее, свернули направо. Дошли почти до угла, здесь Лёха с помощью одного из ключей на внушительной связке открыл дверь, самую крайнюю перед поворотом. Внутрь он вошёл первым, Андрей шагнул было следом, но Иван остановил его.

– Подожди. Пусть переоденется.

– Зачем ему переодеваться?

– Увидишь.

Они отошли к другому краю галереи и облокотились на белые каменные перила. Милавин ещё раз окинул пустой внутренний дворик, внизу никого не было видно. Дом казался пустым.

– Ты ведь говорил, тут посёлок. А где все жители?

– Сам посёлок на набережной, – ответил Иван. – В этом доме живёт только Кукловод со своими мамелюками и одалисками.

– Одалисками?!

– Так он своих баб иногда называет.

– Одалиски… Мамелюки… Он, что себя султаном местным считает?! – недовольно скривил губы Андрей.

Поводырь лишь дёрнул плечом, не ответив.

– Мразь! – не сдержавшись, бросил Милавин в сторону прикрытой двери.

– Нам без него не обойтись. Я не знаю другого колдуна, хотя бы сравнимого с этим по силе.

– Жаль.

Иван молча кивнул.

– Давно ты с ним… работаешь? – некоторое время спустя, уже немного успокоившись, спросил Андрей.

– Года два… Первый раз я обратился к нему, когда только начинал искать Макса.

– Заходите, – окликнул их Кукловод, чуть приоткрыв дверь.

Они вошли и оказались в крошечном явно подсобном помещении с кожаным диванчиком, платяным шкафом и узкой металлической лестницей в углу, которая утыкалась в ещё одну дверь под самым потолком. Расшитый золотом халат и армейские брюки валялись скомканные на диване, поверх лежала кобура с револьвером и горсть золотых цепочек, высокие ботинки со шнуровкой стояли на полу. Лёха вырядился в безразмерный плащ-пончо, густо покрытый чёрными вороньими перьями, так густо, что собственно плаща и не видно было, только перья. В одной руке Кукловод держал большой бубен, на который была натянута пергаментно-жёлтая кожа с блёклым красным рисунком, в другой – деревянную колотушку, тоже украшенную перьями. Волосы он снова распустил, и они рассыпались по плечам.

– Ни хрена себе, – не сдержался Андрей.

– Да уж, симпатичный наряд, – усмехнулся в ответ Кукловод. – Но без него никак. Давайте за мной.

Он начал подниматься по лестнице, при этом поддёрнул вверх длинные полы плаща. Милавин увидел, что Лёха обут в обыкновенные пляжные сланцы на босу ногу, и едва удержался от смеха.

Забавно шлёпая сланцами по голым пяткам, Кукловод добрался до верха и открыл дверь. Дальше была ещё одна лестница и ещё одна дверь. Здесь Лёха отодвинул засов, и они втроём выбрались на крышу под блёклый свет пасмурного дня. Прохладный ветер ударил в лицо и начал трепать одежду, забираясь под неё. Крытая тёмно-зелёной жестью крыша под большим наклоном уходила вверх, по углам здания возвышались покатые купола башенок, а вдоль края шёл молочно-белый парапет.

Андрей окинул взглядом открывшуюся панораму. Туман уже рассеялся, теперь Милавин смог увидеть справа от себя и красно-зелёные пики кремлёвских башен, и громаду Дворца Съездов, и колокольню Ивана Великого, что свечкой тянулась ввысь, чуть дальше маячил зубчатый силуэт сталинской высотки, а слева пять золотых куполов Храма Христа Спасителя. Над всем этим нависало серое тяжёлое совершенно беспросветное облачное марево, безнадёжно портившее пейзаж.

– Давай фотографию, – обернулся к нему Лёха.

Андрей вытащил из внутреннего кармана куртки Сашкино фото и протянул колдуну. Тот, мельком глянув, сунул его под кожаный ремешок на бубне.

– Стойте здесь и не мешайте, – бросил он, потом скинул идиотские сланцы и ступил на крышу босой ногой.

– Блин! Как же холодно! – поморщился Кукловод. Ступая осторожно, чуть напряжённо, будто аист по мелководью, он прошёл метров пятнадцать-двадцать до парапета и остановился аккурат посередине между башенками.

Выдохнул. Прикрыл глаза и, чуть потряхивая, поднял бубен над головой, тот издал визгливый, совершенно не мелодичный перезвон.

– Бах! – Лёха ударил в бубен колотушкой. Снова потряс и ещё раз ударил. Опять повторил этот несложный ритуал, а потом вдруг громко и надсадно каркнул во всё горло.

– Что за… – недоумённо скривился Милавин.

– Не лезь! – пресёк любые комментарии Иван.

Эхо от Лёхиного крика ещё звонко металось по пустому городу, отражённое от стен, а сам он начал кружиться вокруг себя, потряхивая бубном и время от времени ударяя в него. Перезвон и удары слились в какофонию, не имеющую ничего общего с каким-либо ритмом. Едва стихло эхо первого крика, Кукловод каркнул ещё раз, а потом наклонился вперёд всем корпусом, неуклюже вытянул шею и замер в таком положении, лишь чуть-чуть потрясая бубном, который держал где-то возле живота. Он явно прислушивался. В такой позе и в своём дурацком плаще он напомнил Андрею грифа-стервятника, каким его обычно рисуют в диснеевских мультфильмах.