Суд волков - Жеральд Мессадье

– Помимо индульгенций и Библии можно напечатать и много другого, – мечтательно сказал Жозеф, перед тем как отправиться спать.

Жанна знала по опыту, что проблема решается лучше не тогда, когда наваливаешься на нее, – напротив, стоит дать ей время отлежаться в одном из уголков разума. Она представила себе оборудование Фуста: один или даже два пресса, рамки для свинцовых букв, несомненно, очень тяжелые, наборная касса, множество инструментов, флаконы с чернилами… Такое не заметить нельзя. Тем более что эти материалы нельзя держать открытыми. Буквы могут рассыпаться при перевозке, флаконы с бесценными чернилами – разбиться. Фуст наверняка поместил свое добро в ящики. Она отправилась к Сибуле.

– Если бы я захотела выяснить, – спросила она, – какого числа повозка, нагруженная тяжелыми ящиками, прибыла из германии и по какому адресу остановилась, что мне следовало бы сделать? Он усмехнулся:

– Вам стоило бы запастись золотыми монетами, хозяйка, и отправиться к стражам ворот Сент-Антуан, Тампль и, возможно, Сен-Мартен. Там вы узнали бы дату прибытия, но не адрес. Хотите, я возьмусь за дело?

– Да. Скажете мне, сколько пришлось заплатить. А как быть с адресом?

– Если это повозка из Германии, она скорее всего принадлежит немцу, однако мы не знаем ни имени возчика, ни его корпорации. Он ехал из какого города в Германии?

– Думаю, из Майнца,

– Это далеко?

– Порядочно. По меньшей мере, дня два пути.

– Тогда она, наверно, задержалась в Париже хотя бы на день, и если повезет, то на постоялом дворе "Золотое колесо", недалеко отсюда. Может, кое-что мы там разузнаем. У возчика был седок?

– Да, немец по имени Иоганн Фуст.

– Иоганн Фуст, – повторил он, чтобы лучше запомнить. – он потом уехал обратно?

– Он умер от чумы либо в середине, либо в конце августа.

– А вот это уже интересно! – воскликнул Сибуле. – В таком случае хозяин постоялого двора обязан был сообщить о случившемся приставам. Впрочем, судьбу груза это никак не проясняет.

– Фуст приехал вместе с дочерью Диной, – добавила Жанна.

– Она тоже умерла?

– Понятия не имею. Если и умерла, то после него.

– Что это был за груз?

– Тяжелые, даже очень тяжелые вещи. Могла она увезти их?

– Сомневаюсь, что, когда свирепствовала чума, она сумела найти людей для перевозки груза. Вы же помните, не оставалось ни одной повозки – все, кто мог, покинули Париж. Дайте мне время, и я все выясню, хозяйка.

Она вернулась на улицу Бьевр озадаченная. Чем больше она размышляла, тем запутаннее казалась ей эта история. Она доверяла суждениям Феррандо и не сомневалась, что печатня окажется делом очень прибыльным, но слишком много вопросов оставалось без ответа. С кем хотел Фуст повидаться в Париже? И почему именно в Париже, где он никого не знал?

Через три дня к ней зашел Сибуле. Он раздобыл нужные сведения. Пятого августа две повозки, прибывшие из Германии, проследовали через ворота Сент-Антуан с грузом, оцененным в пятьдесят экю и предназначенным для Сорбонны. Владелец, Иоганн Фуст, которого сопровождала дочь, Тина Шёффер, заплатил таможенную пошлину в два ливра, хотя товары для университета были освобождены от подобного рода сборов.

– А мне это обошлось в один ливр, – сказал Сибуле.

Жанна хотела развязать кошель, но он остановил ее:

– Это еще не все. Ваш Фуст, как я и предполагал, остановился на постоялом дворе "Золотое колесо". Вместе с дочерью. И возчиком. Именно там он и умер. Когда его состояние стало безнадежным, дочь расплатилась и уехала вместе с возчиком с такой поспешностью, словно за ними гнался дьявол. Они пробыли в городе неделю. Уехала она двенадцатого августа.

Феррандо и Жозеф слушали открыв рот и ждали продолжения – если, конечно, таковое существовало.

– Не только вы ищете эти ящики, – сказал Сибуле. – Едва кончилась эпидемия, как на постоялый двор "Золотое колесо" явились двое господ, одетых в черное, несомненно клириков, и потребовали, чтобы хозяин отдал им груз, привезенный Иоганном Фустом. Тот ответил, что груза у него нет. Они угрожали позвать стражников и бросить хозяина в тюрьму по обвинению в воровстве. К счастью для него, трое свидетелей, работавших на постоялом дворе, подтвердили, что дочь Фуста забрала ящики и уехала, когда поняла, что ее отец обречен. Хозяин пригрозил, что сам позовет стражников и предъявит людям в черном обвинение в клевете. Это были клирики из Сорбонны. Они завопили, что прево во всем их поддерживает и что им необходимо осмотреть подвал. Никаких ящиков там не оказалось. Они ушли взбешенные. Хозяин был взбешен не меньше.

Сибуле обвел слушателей лукавым взглядом.

– Это мой знакомый. Он у меня часто заказывает пироги и пышки. Он знает, что я с университетом ничего общего не имею. Где находятся пресловутые ящики, ему неизвестно. Но он дал мне маленький кошель, который нашел в комнате Фуста после того, как могильщики забрали тело. Не знаю, были ли там деньги. Добро покойников быстро пропадает. Однако в нем оказалось несколько каких-то бумаг, и хозяин припрятал его. Господам из университета он ни слова не сказал, потому что разозлился на них. Кошель обошелся мне еще в два ливра.

Он вынул его из кармана и протянул Жанне. Плоский мешочек из старой потертой кожи.

Она развязала тесемки, достала несколько разрозненных листков, испещренных записями на языке, в котором угадала немецкий, и отдала их Феррандо. Тот вручил Сибуле семь ливров, пылко поблагодарив его за труды и за добытые сведения.

Сибуле сполна отработал свой день. Тепло распрощавшись с Жанной и мужчинами, он ушел.

Феррандо стал изучать листочки. Их оказалось семь: с обеих сторон они были исписаны торопливым почерком, фразы часто обрывались, вместо слов появлялись сокращения – понять ничего было невозможно. Когда Жанна и Жозеф ушли спать, Феррандо все еще сидел над этими листками. И похоже, собирался провести так всю ночь.

Когда на следующее утро они спустились к завтраку, Феррандо уже был на ногах и, несомненно, поджидал их. Он заявил, что почти не спал. Ему поверили сразу: глаза у него были красные. Слуга заменил свечи, обгоревшие почти до розетки подсвечника. Они сели за стол вместе с кормилицей и Деодатом. Обменявшись обычными приветствиями, Феррандо для начала выпил свое горячее молоко и, только надкусив яблочную пышку, задал вопрос в лоб:

– В Париже есть меняльная контора?

Как можно было сомневаться? Ему тут же сообщили, что в Париже их несколько.

– А особо большая контора? – спросил он.

– Нет… Ну, разве что мост Менял, – ответила удивленная Жанна.

Он ударил по столу ладонью с такой силой, что кормилица подпрыгнула, а Деодат перепугался.

– Мост Менял! – воскликнул он, наверное, громче, чем Архимед когда-то выкрикнул свое знаменитое "Эврика!".

– Во имя любви к Небу, Феррандо, объясните нам, что привело вас в такое волнение? – спросил Жозеф.

– Мост Менял! – в экстазе повторил Феррандо, возведя глаза к потолку.

Сотрапезники взирали на него в удрученном молчании. Феррандо вытащил из кармана одну из бумаг, найденных в кошельке, который раздобыл Сибуле.

– Смотрите, – сказал он, ткнув пальцем в почти неразличимую запись. – Что вы видите? By Wechsel В. Это означает: By Wechsel Briicke. Около моста Менял.

Жозеф вытаращил глаза.

– И что же?

– Почему Фуст записал это название? Потому что там должны находиться ящики. Название было ему незнакомо. Он записал его, чтобы не забыть.

Это походило на правду. Но где же могли храниться ящики? Неужели на самом мосту Менял?

– Я пойду туда! – объявил Феррандо, вставая.

– Сядьте, Феррандо, – спокойно приказала Жанна. – Вас видно, как муху в молоке. Вы же слышали вчерашний рассказ Сибуле. Не вы один разыскиваете груз Фуста. Вы переполошите весь Париж. Ведь вы не знаете, где именно находится груз, у вас ничего нет, кроме указания на мост Менял, что довольно неопределенно. Я полагаю, что он уложен на одну из барж, стоящих на якоре возле моста. Но если вы в вашем наряде и с вашим акцентом начнете слоняться там, то лучше уж сразу ударить в набат. Предоставьте это мне. Я не так заметна, как вы. И надо твердо знать, имеет ли Сорбонна права на эти ящики. Вы слышали, что говорил Сибуле: Фуст заявил, что груз предназначен для Сорбонны – в этом случае она и должна его получить.

Феррандо покачал головой:

– Нет, если бы Фуст заключил окончательный договор с Сорбонной, он не приглашал бы меня в Париж. По моему мнению, у него был довольно сложный план. Наверное, он хотел, чтобы я оплатил материалы, а затем передал исключительное право на печатание Сорбонне. Я изучая эти бумаги почти всю ночь. Фуст написал: "Schoffer und Kaster als alleinige Werksmeistem", то есть "Шёффер и Кастер как единственные мастера". Он намеревался привлечь этих людей к работе в печатне, которую хотел устроить в Париже.

– Видимо, Шёффер – его зять, – сказала Жанна, – поскольку дочь, Дина или Тина, носит эту фамилию.