Мир Маньяка - Владимир Уваров

Основательно покружив, Ву подошёл к дому номер двадцать три. За короткий срок ему удалось многое узнать о второй, непубличной жизни Иван Васильевича.

«Теперь – ждать…», – подумал режиссёр.

Ждать так же, как и водителю чёрного «Мерседеса», который стоял поодаль, как видно, для того, чтобы не так явно был понятен подъезд, в который приехал шеф.

Парадным, право, его просто было невозможно назвать из-за весьма непритязательного вида. И дело было не только в отсутствии калош у местных жителей[70]. Разруха царила в нём. Использовали его очень часто не по назначению. Оно и понятно – общественных туалетов поблизости не было.

Подъезжать к дорожке, которая вела к подъезду, водителю строго запрещалось. Это был тот случай, когда шеф сам, пешком подходил к машине.

Ожидание у подъезда было опасно и «Мерседесу», и Ву, опасность эта одинаково грозила неприятностями, правда – каждому своими. В частности: Ву тем, что чужой мог вызвать подозрения. В голове режиссёра возникла картина: «Чужой из фильма Ридли Скотта[71] старается, стоя у подъезда, не вызывать ни у кого подозрения…», – от неё он тихо рассмеялся.

– Телефон. Могу ведь позвонить… – снова стал тихо размышлять вслух режиссёр. – И что сказать? А ещё я перестану слышать, что там происходит в машине, а вернее – в коробке, где плетётся моё алиби. Конечно, я смогу потом прослушать всё на диктофоне. Но лишусь возможности управлять своим алиби онлайн. Но другого выхода, как видно, нет. Следующий раз возьму четыре телефона. Следующий раз? Ладно. Это обсудим потом… – и он набрал номер телефона Иван Васильевича:

– Срочно из квартиры, за тобой сейчас придут! – голос Ву изменил до неузнаваемости.

Но если чиновника пишут, то анализ определит хозяина голоса. Но его надо ещё найти!

– Кто это?

– Сорвёшь нам договор, дети не уедут, и тогда то, что тебя спалили с малолетней любовницей будет самой меньшей из твоих бед. К машине подойди пешком, она в тени стоит, водителя не пугай, всё делай спокойно, но быстро – у тебя остались секунды.

– Но откуда Вы всё…

Ву зашипел:

– Ты – почти уже труп. Вперёд! – самое интересное, что исходя из последующих событий, он говорил правду.

Дверь подъезда распахнулась, и в ней показался Иван Васильевич – потный, какой-то сальный и сильно растрёпанный после любовных утех. С круглыми большими глазами, полными непонимания всего происходящего и небрежно, как видно, в спешке одетый.

Он испуганно озирался по сторонам. Делать всё спокойно, как велели ему по телефону, у него явно не получалось. Тем более ему предстояло самое страшное – пройти от подъезда до машины, где его вполне могли ожидать люди со страшными…

Фотоаппаратами!

Которые поймали бы его на месте преступления. Ведь его походы к несовершеннолетней Оксане были уголовным преступлением. Он знал это, но перестать ходить к ней не мог. Желания заглядывать к ней было сильнее его. Он считал, что это самое…

Но продолжить свою мысль он не успел – от куста дикой сирени отделилась тень и тут же стала тенью чиновника. Тень взмахнула руками: правая – возле его левого плеча, левая – возле правого, а затем руки сошлись, поменявшись местами и что-то затягивая.

Это «что-то» было гарротой[72]. Но гарротой, накинутой непривычным способом – с перехлёстом.

Иван Васильевич так ничего и не понял. Расслабленный после своих вечерних игр с «прелестным ребёнком» – так он называл эту школьницу, которую получил как-то в подарок сверх оплаты деньгами – он почти не сопротивлялся.

– Почему… – было последнее, что он сказал.

Вера в то, что существует особый клан неприкасаемых, которые живут бесконечно долго, и он в него тоже входит, растворилась с последним его вздохом.

Ву быстро усадил обмякшее тело на лавочку – устал человек, сел отдохнуть…

Водитель в чёрной машине никак не мог понять, что же там шеф так мешкает. Густая зелень почти не давала ничего разглядеть, но то, что шеф вышел, затем постоял, странно подёргался – то ли чихал, то ли кашлял – а затем сел на лавку, было непонятно. Обычно от дверей подъезда до дверей персонального автомобиля после любых ночных похождений он проходил как по передовой – быстро, ожидая, правда, не очередей противника, а вспышек фотоаппаратов и кинокамер.

Да они – ну те, кто сидят на задних сиденьях «персоналок» – вообще очень странные…

Но был приказ не подъезжать – а приказы Виктор уважал и исполнял. Поэтому к скамейке он подбежал лишь тогда, когда возвращавшаяся с выгула своей собачки дама истошно закричала, увидев на скамейке мертвеца. Который, выпучив глаза, показывал всем громадный язык, так напугавший даму. Она даже не представляла, что у некоторых чиновников он такой большой.

А чуть ранее тень просочилась сквозь кусты и, не выходя на дорожку, по отмостке дома, стараясь не касаться стен, стала удаляться. И уже метров через сто эта тень превратилась в любителя поздних пробежек, который из старенькой машины достал маленький ножик, срезал с двух палочек плотную бечёвку, которую разрезал на шесть кусков, затем открыл капот, отвинтил пробки аккумулятора и в каждую банку опустил кусочек бечёвки.

Гаррота…

Даже в самом названии её было что-то устрашающее, может, раскатистое сочетание «г» и двойного «р»?

В гарроте обычно применялась проволока. Конечно же, она была более крепкая, но недостатки были тоже. Она не только душила, но и резала, а это значило, что кровь вполне могла попасть на одежду душителя. А ещё, разрезая плоть, проволока доставляла жертве сильную боль, и она начинала сопротивляться интенсивнее. Ну и уничтожить её полностью можно было разве что в доменной печи.

Другое дело – бечёвка или жилы. Кислота в аккумуляторе не только уничтожит все биологические следы на ткани, но и растворит саму бечёвку. Правда, остались две палочки, и на них тоже могли остаться улики. Но дома они пойдут для розжига камина, а пока пускай поплавают в уксусе, такая вот необычная заправка для приготовления мяса – на липовых палочках – там, в баночке с уксусом их плавало уже с десяток.

Оружие душителей перестало существовать…

Но справившись с уликами, Ву тут же заметил:

– Маленькая, но всё же – ошибка. У тех палочек, которые я сейчас бросил, время пребывания в растворе будет меньше, а это значит, что их можно вычислить. Следующий раз учту это и окуну всё разом.

«Опять, «следующий раз»? Опять это слово…», – Ву задумался, но ненадолго – надо было ехать.

– Когда снимаю грим? – спросил себя режиссёр.

Близко от конечной точки нельзя: его настоящее лицо не должно появиться не только возле Днепропетровской, но даже в этой части Москвы. Но длинноволосый должен исчезнуть, оборвав нитку, и лучше это сделать в машине.

– Так… Снимаю парик, бороду, костюм, кроссовки и укладываю всё в сумку, дешёвенькую и неприметную… но делаю