Нежилец - Виктор Глебов

Полицейский не ответил.

– Я буду снаружи, – сказал начальник изолятора. – Ничего ему не давайте. Если что-нибудь попросит, зовите меня.

Самсонов кивнул.

Бросив взгляд на Мечева, начальник вышел в коридор. Охранник остался стоять в дверях. Следователь понял, что наедине с заключенным он его не оставит. Но ему это было и не нужно.

– Ты будто не рад меня видеть, – заметил Мечев, растянув бледные губы в слабой улыбке. – Зачем тогда пришел?

– Попрощаться.

– Понимаю. Конец эпохи, да?

– В каком-то смысле. – Глядя на Мечева сейчас, было трудно представить, что этот человек убивал ради того, чтобы получить покровительство Кали. Он выглядел слабым, почти умирающим. Самсонов выяснил, что это впечатление обманчиво: нынешнее состояние Мечева – последствия аварии, и скоро он оклемается. Другое дело, что рассеянный склероз может прикончить его раньше, чем будет вынесен приговор. Теперь Самсонов знал это.

Возникла пауза. Следователь смотрел на человека, привязанного к кровати, и думал о том, что должен чувствовать удовлетворение, но вместо этого внутри была звенящая пустота – словно в его душе образовалась яма, в глубине которой только холод и тьма.

– Наверное, ты хочешь знать, почему я это делал? – проговорил Мечев.

– Я знаю почему, – ответил Самсонов. – Жертвы Кали.

– Да. Но ты не можешь понять меня, верно?

– Тебя это удивляет?

– Нет. Я бы тоже, наверное, не мог. Но мне хотелось бы объяснить.

Самсонов пожал плечами:

– У меня есть пара минут.

Мечев усмехнулся:

– Торопишься на свидание?

Следователь почувствовал, как кровь приливает к лицу. Внимательно следивший за ним Мечев улыбнулся:

– Извини, старлей. Больная мозоль, я понимаю. Но ты не виноват. Так было задумано, так что… – Он сделал попытку пожать плечами.

– Ты собирался исповедоваться, – проговорил Самсонов сквозь зубы. Он понимал, что лучше всего было бы уйти, но в то же время хотел услышать признание Мечева – чтобы поставить окончательную точку.

– Знаешь, когда ты видишь смерть так близко, как я, и остаешься жив, – начал Мечев, – а потом вдруг узнаешь, что тебе отпущено меньше, чем другим, трудно удержаться от попытки обрести бессмертие. Хоть какое-нибудь. Не думай, что своим дурацким героизмом ты нарушил мои планы. – Он снова едва заметно улыбнулся. – Раньше или позже, но я буду рядом с Кали.

– Лучше позже, – сказал Самсонов.

– Хочешь, чтобы я помучился, – понимающе проговорил Мечев. – Наслаждаться ты будешь недолго.

– Ничего, я это переживу.

– Конечно. Многие меня переживут. В том-то и дело. Мое время на земле ограничено, но я успел позаботиться о будущем. – Мечев прикрыл глаза. – Кали ждет меня.

– У меня только один вопрос, – проговорил Самсонов. – Просто из любопытства.

Архитектор сделал попытку усмехнуться, но вышла гримаса.

– Почему так случилось? Как я дошел до всего этого?

– Да.

– Ты не смог ничего найти? – Глаза Мечева самодовольно сверкнули. – Неудивительно. Лукин хорошо поработал, заметая мои следы.

– Ты решил, что если задабривать Кали, то мосты, которые ты проектируешь, будут стоять дольше?

– Когда я увидел во тьме реки глаза Кали, а затем оказался на поверхности, то понял, что она призвала меня. Вернее, в тот момент я лишь почувствовал это – я был слишком мал, чтобы осознавать произошедшее в полном объеме. Но позже, в результате долгих размышлений, я пришел к выводу, что должен вести жизнь не обычного человека. На меня возложена особая миссия.

– Какая? – не выдержал Самсонов.

Козерог посмотрел на него почти удивленно:

– Разве не ясно? Спасителя. Все то время, что я служил Кали, я ощущал ее священное присутствие. Хаос и порядок, созидание и разрушение – прекрасные, надежные мосты и кровавая жертва. Одно должно уравновешивать другое, иначе гармония будет нарушена, и даже самая крепкая конструкция не простоит долго. Что стоит одна жизнь по сравнению с сотней, которые оборвутся, если подпоры рухнут и мост полетит в воду? Одна жизнь – за сотни. Разве не приемлемая цена?

– Тебе виднее, ты же «спаситель», – ответил тихо Самсонов.

– Знаю, ты меня не поймешь. На самом деле это не важно. Я сделал то, что был должен, и моя душа спокойна. Теперь я просто жду своего часа.

Мечев замолчал. Самсонов постоял секунд десять, глядя на него, затем развернулся и прошел мимо охранника.

– Все? – спросил ожидавший его в коридоре начальник охраны.

– Да. Достаточно.

– Быстро вы.

– Просто хотел попрощаться.

Самсонов бывал в этом кабинете и раньше. Свет проникал через белые жалюзи, которые слегка колыхал ветер, – окно было приоткрыто.

Фридрих Николаевич Тимченко сидел напротив Самсонова, положив ногу на ногу, и разминал сигарету. В течение последних сорока минут он пытался убедить следователя в том, что тот не виноват в смерти Карины.

– Ты хотя бы избавился от кошмаров, которые тебя одолевали все эти годы? – спросил психолог, явно считая, что консультация прошла бесплодно.

– Нет. Но сейчас я вижу их редко.

Тимченко поразмыслил:

– Это прогресс, по-моему.

– Возможно.

Фридрих Николаевич вздохнул, сунул в рот сигарету и начал рыться в карманах в поисках зажигалки.

– На столе, – подсказал Самсонов.

– Спасибо. – Психолог встал и взял зажигалку. Щелкнул, затянулся, на секунду прикрыл глаза. – Ты хочешь избавиться от кошмаров? Только честно.

Самсонов открыл рот, чтобы ответить, но задумался.

– Не знаю. Хотел. А теперь… Мне кажется, это моя судьба.

– В смысле? – Тимченко вернулся в кресло.

– Иногда мне кажется, что они меня… стимулируют.

– Тебе это помогает?

Самсонов пожал плечами:

– У меня такая работа.

Тимченко помолчал.

– Ты понимаешь, что нельзя помочь человеку, если он этого не хочет? – спросил он через некоторое время.

– Конечно. – Самсонов встал. – Спасибо, Фридрих Николаевич. Может, я еще зайду.

– Когда-нибудь?

– Когда-нибудь.

– Ладно. – Психолог поднялся. – Удачи. – Он сделал сигаретой круг. – Звони, если что.

Когда Самсонов вышел, Тимченко подошел к окну и выпустил струйку голубоватого дыма. Через полминуты на улице показался Самсонов. Он шел, сунув руки в карманы, не глядя по сторонам. Сжигаемый чувством вины, одолеваемый кошмарами – но уверенный, что делает то, что должен.

Психолог пожал плечами, затушил сигарету и подошел к двери. Приоткрыв ее, выглянул в коридор:

– Следующий, пожалуйста!

После ареста Мечева Самсонов не избавился от своих кошмаров. Они по-прежнему настигали его, возвращая в прошлое. Но он смог расстаться с призраком Марины. Она была отмщена, и это сделал он.

Самсонов испытывал облегчение. И боль. Потому что теперь его терзало чувство вины за гибель Карины. Она пострадала из-за него: не потому что любила, а потому что он любил ее: иначе Козерог не наметил бы ее в жертву, – не важно, что говорят другие, пытаясь успокоить его. Возможно, маньяк устранил бы Карину, как Пьера, но не было бы того кошмара, который ей пришлось пережить.

С другой стороны, тогда Козерог выбрал бы на роль жертвы кого-нибудь другого. Например, Нику. И Самсонов бичевал бы себя из-за смерти дочки Башметова. В любом случае Козерог победил, и следователь это знал.

Но один долг он вернул, самый старый и болезненный.

Самсонов взял рисунок Кали, вернее, его копию, которую хранил все эти годы у себя дома в ящике письменного стола, и отправился на кухню. Там он положил его в раковину и достал из ящика спички. Через пару секунд листок вспыхнул с одного края, огонь пополз по нему, и чернота начала подкрадываться к изображению многорукой богини.

Когда рисунок догорел, Самсонов открыл кран и смыл пепел. Постоял немного, глядя на чистую сталь раковины, и вернулся в гостиную. Там он включил музыкальный центр, выбрал композицию «The world is not enough» группы «Garbage», опустился в кресло и, положив руки на подлокотники, замер. Будут новые дела и новые убийства – и, возможно, рано или поздно Самсонов забудет свою боль. Но не теперь. Еще нет.

КОНЕЦ