Полное собрание сочинений. Том 23. Лесные жители - Василий Песков

Это памятные изделия. А рядовую продукцию фабрики увидите в каждом доме.

На другой линии конвейера в это же время из листов картона идет производство коробочек. В каком-то месте спички встречаются со своим «домиком» – коробком и ложатся в него в точном количестве.

И вот – финиш. В огромном прозрачном бункере видим мы «снегопад». Это сверху так густо падают коробочки спичек. Невероятно – одиннадцать миллионов коробок в сутки! Полная автоматизация труда. Специалисты следят лишь за наладкой машин, за точностью их работы, летящей, как ветер. Я дольше рассказываю, чем все происходит на конвейере.

«Что главное в этом оригинальном процессе?» – спросил я Антонину Петровну, до тонкости знающую необычное производство. «Тут все главное. Малейшее нарушение технологии даст брак или даже остановит процесс. И все же особый глаз нужен за оснащением осиновой палочки зажигающей ее головкой. Обращение с воспламеняющей массой требует повышенной аккуратности. Крупинка темного вещества на конце спички – это смесь бертолетовой соли, серы, фосфора, мелко молотого песка и вяжущего вещества. Тут ошибки, как у минера, быть не должно».

И особо надо сказать об осине. Дерево это незаслуженно оговорили, приписав ему мифические пороки. На самом деле осине за многие ее качества надо быть благодарными. Кора осины – превосходный корм для лесных обитателей: лосей, зайцев, бобров. Древесина осины, если вовремя бревно ошкурить и просушить, прочна и долговечна в постройках. Стропила для кровель в деревенских строеньях всегда делались из осины. И саму кровлю в местах лесистых делали ранее из осиновой щепы. Это было в быту. А соборы крыли лемехом (узорно обработанными осиновыми дощечками). Под дождями и солнцем осиновый лемех становился похожим на старинное серебро. Кто видел кровли в кремле Ростова Великого или в легендарных Кижах, знает, как живописна (и долговечна!) осиновая «черепица».

Листья осины (на длинных черенках) трепетно дрожат от малейшего ветерка. Золотой осенью осиновый лист дает лесу самые яркие пятна – огненно-красные. А кладка осиновых дров, забытая где-нибудь в лесу, начиная гнить, пахнет лучше всяких духов. Возможно, именно запах осины побудил Пришвина написать: «Все, умирая, смердит. И только дерево благоухает».

Ну и вот еще – спички. Из всех древес осина оказалась самой подходящей для палочек-зажигалочек. Она мягка, податлива в обработке, горит ровно, спокойно.

Осины, выросшие из корней материнского дерева, рано становятся дуплистыми, с трухлявой сердцевиной. Это радовать может домостроителей-дятлов, для поделок же человека нужны деревья, выросшие из семян, – плоть их прочная, без изъянов. Такое сырье поступает на Балабановскую фабрику из лесов костромских, вологодских, архангельских. «Для нашего производства нет дерева лучше осины», – сказала мне провожатая.

На калужской земле были когда-то две спичечные фабрики. Одну (в самой Калуге) закрыли, и всю нагрузку на себя взяла фабрика в Балабанове. А коллекцию спичек и собрание разных реликвий передали краеведческому музею.

Хранитель музейных запасников Василий Иванович Абакулов показал мне все, что есть ценного в его хозяйстве. Тут есть рядовые, каждому знакомые спички. А есть специальные – для охотников, геологов, подрывников на горных работах длиной с карандаш и способные гореть двадцать секунд на ветру и даже в воде.

По наклейкам на спичечных коробках можно познакомиться с историей государства, начиная с конца позапрошлого века. Все значительные события отражены на наклейках. Листая альбомы собирателей спичечных этикеток, наткнулся я на одну со словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами». Это спички 41-го года. Именно эта надпись меня взволновала. В первую военную осень коробок спичек с такой наклейкой мне подарил молоденький лейтенант, ночевавший с двенадцатью красноармейцами в нашей избе. Подарил не случайно. Огонь в то время в селе добывали так: выходили глянуть – у кого из трубы идет дым, и посылали мальчишек с баночкой за углями. Подаренный коробок чудом у нас сохранился доныне – жалко было изводить ценность. (Я открыл его вот сейчас и чиркнул по нему спичкой – загорелась!)

И еще одна надпись привлекла вниманье в собрании этикеток. «Будь осторожен. Из одного дерева можно сделать миллион спичек, а одной спичкой – спалить миллион деревьев».

На снимке этом – хранитель музея Василий Абакулов. Он держит спичку, изготовленную к юбилею Балабановской фабрики. Внушительно выглядит увеличенная, словно для Гулливера, палочка-зажигалочка. Совсем не похожа она на ту, которой до сих пор пользуются бушмены африканской пустыни.

• Фото автора. 25 декабря 2008 г.

2009

Лошадь и автомобиль

Из Москвы в пензенские Тарханы везли мы молодую кобылу по кличке Осинка. Лошадей на большие расстояния возят обычно в прицепных двухколесных кибитках. На дорогах в Америке довольно часто я видел таких пассажиров. На быстром ходу лошади высовывали из обитого по краям войлоком окошка головы и спокойно наблюдали за бегущим по сторонам пейзажем. Одна, помню, заржала, увидев на лугу косячок лошадей.

Осинка имела опыт поездок на бега в разные города. На этот раз везли ее на житье в лермонтовские места. Расстояние было немаленькое – семьсот километров. Одиннадцать часов надо было провести лошади, стоя в тряском возке. Я угостил Осинку посоленным хлебом, когда заводили ее в кабину, на остановках давал ей сахар. Никаких жалоб лошадь не показывала. Но когда ночью мы наконец прикатили в Тарханы, заглянув в кибитку, увидели: Осинка еле стояла, прислонившись боком к стенке возка, – ехать, стоя на шатком полу, более десяти часов – дело нешуточное. От хлеба и сахара лошадь отвернулась, но, почуяв запах конюшни, задом спешно вышла на волю, а уже минут через пять под любопытными взглядами других лошадей хрумкала сено.

Перевозка лошадей в вагонах, в двухколесных кибитках и грузовых кузовах – дело испытанное. А вот как доставить лошадь в горный лагерь геологов? Самолетом? Но садился где-нибудь на полянке в горах только маленький одномоторный трудяга «Антон». Как поведет себя в самолете лошадь? Сибирский геолог Степан Каплунов мне рассказывал: «Выхода не было. Решили мы лошадь за полтораста километров в горы переправить на самолете. Зашла спокойно, но озиралась от непривычного запаха и неведомой ранее обстановки. Лошадь мы привязали. Когда запускали мотор и самолет задрожал, она напряглась, и была опасность, что в полете наша Милка взбунтуется – нарушена будет центровка машины, да и мало ли что может случиться на высоте. Рядом с лошадью поставили человека с заряженным пистолетом… Представьте, ничего не случилось. Милка в полете перестала дрожать, а когда сели, спокойно вышла из самолета и сразу принялась щипать траву».

Нетрудная переправа.

Но в истории перевозки лошадей бывали и драмы. Завоеватели Америки испанские конкистадоры приплывали сюда с лошадьми. Человек-всадник ужас внушал индейцам – они принимали лошадь и седока за единое неведомое (лошадей в Америке не было) страшное существо. Однако довольно скоро аборигены все поняли и быстро научились ездить верхом ловчее пришельцев. Много лошадей в то время от людей убежало. То, что позже назовут мустангами, были одичавшие лошади – потомки тех, что доставлены были сюда после Колумба на кораблях.

Морское судно лошадей не пугало. Но случались океанские бури, и на маленьких каравеллах возбужденные страшной болтанкой лошади начинали крушить загоны. В таких случаях звучала команда: «Лошадей – за борт!»

И в наше время пара и электричества такое случалось. Известный ловец животных для зоопарков Чарльз Майер рассказывает: «Перевозил я зверей в Сингапур. Они были заперты в восемнадцати клетках – шесть леопардов, четыре циветты, столько же тигровых кошек, тапир, два гиббона и двадцать пять разных пород обезьян, – компания внушительная, чтобы открыть небольшой зоосад. Людей-пассажиров было более ста. Кроме того, старая проржавевшая «Пу-Анна» везла на палубе двадцать быков».

Опустим благополучное начало рейса. Но на второй день пути появились признаки нарастающей бури, быстро превратившейся в ураган. «Быки порвали привязи и с ревом катаются на палубе. Что будем делать?» – прокричал штурман, забежавший в рубку к капитану. Капитан и секунды не думал, что надо делать. «Всех за борт!» – крикнул он так, чтобы мы услышали голос его в свисте ветра. Тут же открыли загон с ограждения палубы, и в кровь избитых быков просто смыло волной в океан… И дошла очередь до «зоопарка» – тяжелые клетки могли разнести ржавую «Пу-Анну». Капитан, которого буря заставила лечь на палубе и в этом положении давать команды, поманил меня пальцем. Я не был удивлен, когда он прокричал мне в ухо: «Выкидывайте ваш «зверинец»!..»