Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

Это я так считаю.

Тети — увы — совсем другого мнения. Они продолжают нянчиться со мной, видеть во мне дитя неразумное, не позволяют вмешиваться в разговоры старших… Я и не пытаюсь. Знаю, что услышу в ответ:

— Когда старшие разговаривают, дети обязаны молчать.

А очень жаль!

Несправедливо это!

Дали бы мне слово — они бы не пожалели! Они бы такое услышали…

Не дают… И даже близко не подпускают!

…Я только вернулась от папы. Я провела у него почти все лето. Без Танюси! И вот он меня привез назад в Москву. Скоро новый учебный год. Он несколько дней побудет с нами, а потом вернется к себе, на работу.

Воскресенье.

Папа поехал повидаться с каким-то своим другом.

Три мои дорогие тетечки, три сестры сидят за круглым обеденным столом и пьют чай. Мне очень любопытно узнать, о чем они говорят. Слышу краем уха: «Марик… Ревматизм… Здоровьем заняться…»

Про папу говорят. Это у папы ревматизм. И тети все время хотят, чтоб он отправился на обследование… Что-то еще они живо обсуждают, волнуются…

— Подожди, спросим у Гали, — доносится до меня.

Неужели? Не может быть! Неужели они наконец-то поняли, что я могу ответить на любые их вопросы! Неужели увидели, что я доросла до взрослых бесед?

— Иди сюда, Галенька! — зовут тети.

Я со счастливой готовностью подбегаю.

— Хорошо было с папой? — как-то невзначай, отвлеченно спрашивает Танюся.

(Но меня не проведешь! Сейчас они узнают!)

— Очень хорошо! Очень-очень хорошо! — говорю я чистую правду.

— А чем вы там занимались? Он уделял тебе внимание?

— Я читала. Всего Чехова прочла, Марка Твена — всего…

— То, что ты читала, это и так понятно. А папа — он с тобой занимался?

— Да! Занимался! Очень много занимался! Мы на лошади катались. Мы на речку каждый день ходили… Много занимался!

— А… — Танюся явно обдумывает, как бы получше сформулировать следующий вопрос. Значит, вопрос этот важный. Может быть, самый главный во всем нашем разговоре. Мне никак нельзя ударить в грязь лицом.

— А скажи, Галенька, как там папа? Пил?

(Сейчас-то я понимаю, как беспокоил старших сестер отца этот вопрос. Все вокруг пили! Мужчины, прошедшие войну, выпивали — кто больше, кто меньше… Но это было серьезной бедой. Они волновались о папе. А у женского волнения по поводу близких границ нет… Меня же спрашивали они на всякий случай. Для профилактики и самоуспокоения. Ребенок-то не соврет. Устами младенца провозглашается истина, как известно…)

Я понимаю, что вся моя репутация взрослой и здравомыслящей особы поставлена на кон этим вопросом.

— Пил ли папа?

И я отвечаю веско, уверенно, солидно, по-взрослому:

— Пил!

Тети ахают!

Я внутренне ликую: попала в яблочко! Угадала правильный ответ! Они явно поражены!

— Как пил? Неужели пил? Много пил?

Каждая жадно ждет ответа на свой вопрос. Все горящие взоры устремлены на меня. Как же это приятно — такое внимание к моей особе!

— Много пил! — убежденно подтверждаю я.

Тети всплескивают руками.

На такой интерес я даже и не рассчитывала, признаться.

— Прямо напивался? Ходил пьяный? — горестно стыдятся тети.

— Каждый день ходил пьяный, — киваю я. — Шатался…

— Боже мой! — хватается Танюся за голову. — Боже мой! Бедный Марик! Что с ним случилось!

И тут я вспоминаю. Некоторые картинки быта провинциальных пьяниц встают в моем воображении (далеко ходить не надо).

— Шатался, — повторяю я. — И каждый день валялся в канаве!!!

Эффект, как говорится, превзошел самые смелые мои ожидания.

Что интересно — поверили моим словам безоговорочно.

Меня быстренько отослали в другую комнату — поиграть.

Я ушла с чистым сердцем. Своего добилась. Впечатление произвела.

Как жадно они меня слушали!!!

Надо ли мне пояснять, что папа не пил? Что я никогда в своей жизни не видела его пьяным? И даже представить себе такое не могла.

И папа был самым дорогим для меня человеком на свете. Образцом и примером мужчины.

Зачем же я наплела такое?

Мотивы я обозначила…

Совершенно детские, незрелые мотивы.

Я в очень хорошем настроении играла у себя в комнате. Ждала папу.

Вот он вернулся. Тети немедленно повели брата выяснять подробности его немыслимого грехопадения на глазах у ребенка, единственной дочери!

Мне это все уже не было интересно. А чего? Меня все равно не позовут…

Не было, кстати, и стыдно…

Я слышала, как из другой комнаты доносится папин смех.

Я знала, что все у них там хорошо и весело.

Потом папа пришел ко мне, поднял меня на руки, прижал к себе.

Он все еще смеялся.

— Ну что ж ты так? — только и спросил он.

И я засмеялась вместе с ним.

Мы вообще-то очень смешливые.

Вот и все.

«Золотые мои старики»

Однажды, другим уже летом я сначала опять гостила у папы, а потом мы с Танюсенькой поехали в Кисловодск, на Северный Кавказ. Это отдельная история, потому что… Впрочем, об этом потом…

А сейчас снова о папе.

Пока мы наслаждались красотами Кавказа, папа гостил у своих папы и мамы, которые так и остались жить в Каменке. Папа провел с ними весь свой отпуск и, возвращаясь на работу, заехал к нам, в Москву. Он всегда привозил или присылал мне в подарок книги. Я их до сих пор берегу. И трехтомник Пушкина, и «Необыкновенные приключения Карика и Вали», и много чего еще…

В тот раз он тоже приехал с книжкой.

Шел самый конец августа. Мы с подружкой договорились пойти вместе в магазин «Культтовары», где продавалось все для школы: ручки, ластики, тетрадки, карандаши, краски, обложки для книг, блокнотики и много чего еще. Самый любимый мой магазин. И запах там — один из самых моих любимых.

Мне очень хотелось, чтобы папа мне что-нибудь подарил именно из этого магазина. Пошел бы со мной и купил мне все, что я попрошу. Там все стоило совсем немного: тетрадка — две копейки, блокнотик для записи слов — одну копейку, ластик — две копейки…

— Пап, пойдем с тобой в магазин, купи мне для школы всего, — попросила я.

— Галенька, а у меня денежки кончились, — беззаботно отозвался папа. — Отпуск позади, остался без денег…

Что же было делать?

Мне требовалось получить подарок от папы к новому учебному году.

Неужели мечта моя не сбудется?

Быть такого не может!

Я полгода, с зимних каникул, копила деньги.

Сначала мне подарили новый рубль (как раз прошла денежная реформа, когда десять рублей становились рублем (и так далее). Старые деньги выглядели очень серьезно. Один рубль (превратившийся в металлические десять копеек) был внушительной купюрой. Новые деньжата оказались несолидными маломерками. Их презрительно называли фантиками. До́ма сокрушались, что прежний рубль и нынешние десять копеек несопоставимы по своей значимости.