Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта - Максим Северин

— Чтобы противокумулятивные экраны наваривали, не припомню, а вот мешки с песком на случай подрыва на мине механики-водители часто укладывали себе под ноги. Хотя как ни ухищряйся, если сильно захотят — то все равно подобьют.

— Потери были серьезные?

— Поначалу больших потерь у нас не было, противник вел в основном партизанскую войну: обстреляли и убежали, а поймать их было невозможно — пока мы поднимемся в горы, чтобы их засечь, душманов уже там нет.

Получить пулю можно было и не принимая участия в боевых операциях. Часто бывало, в палатке на двухъярусной койке лежишь, «вжик!» — смотришь: дырка в брезенте, кто-то из города пальнул. Такую шальную пулю мог получить любой. Поэтому постоянно было какое-то неприятное чувство, мы были не в своей стране, не у себя дома. Спортом там тоже свободно не позанимаешься: поначалу я бегал вокруг расположения батальона, а потом от комбата получил. Помню, он сказал: «Если хочешь бегать — бегай вокруг палатки, но далеко не выбегай. Я из-за тебя проблем не хочу!»

— С местными конфликты возникали?

— Местное население к нам не очень хорошо относилось. Мы ездили за водой в военное училище на «уазике», а большая толпа афганских подростков лет по 10–12 стала забрасывать нас булыжниками от мостовой. Камни, пробивая брезент, влетали в машину, а нам было запрещено применять оружие в городе, и только один из нас — азербайджанец Аллахвердиев по прозвищу Аллах — не растерялся и дал вверх очередь из автомата. От испуга толпа прижалась к земле, и мы беспрепятственно проехали дальше. Если бы не Аллахвердиев, этими булыжниками кого-нибудь из нас вполне могло убить. Правда, особисты потом ему здорово ввалили.

Особисты вообще часто любили проводить нам «профилактику» за отношения с местным населением. Какому солдату не хотелось поменяться с афганцами, к примеру, ржавыми пассатижами на сочную дыню: организм ведь молодой, а витаминов недоставало. Запомнился и пшеничный афганский самогон в двойных запаянных целлофановых пакетах. С местными менялись на насыпи, метра в три высотой, она тянется вокруг Кабула, защищая город от весенних селей. И вот афганцы приносили на обмен на насыпь свои нехитрые товары. Поначалу цены вообще были отличные: за какую-нибудь гнутую железку от танковой гусеницы мужичок мог три-четыре дня подряд приносить фрукты или ту же самогонку. В самом начале, когда только вошли в Кабул, одному местному понравилась моя саперная лопатка, и он начал клянчить ее не унимаясь, мол, дай, в огороде своем буду ей копать, ну и подарил я ему лопатку, а он мне — расклешенные джинсы «Lee» в упаковке. Джинсы оказались будто бы по мне и сшиты, вместе с тельником и кроссовками в пятидесятиградусную жару они были намного более удобной одеждой, чем наше армейское обмундирование с кирзовыми сапогами, которые, как мы ни обрезали, все равно были неудобными. И только летом 80-го, где-то в июне — июле, нас переодели, выдали облегченную форму, кирзовые ботинки.

Говоря о форме, можно упомянуть такой случай. Рядом с нами стояла возглавляемая полковником группа, запаивавшая цинковые гробы с телами погибших и отправлявшая их в Союз. Погибших ребят переодевали в парадную форму, с теми, кого разорвало на части, комплект формы укладывали рядом. И вот мы прослышали, что у полковника на складе можно выпросить пару комплектов «парадки». Правда, полковник, видимо, был не в настроении: и формы не дал, и послал нас куда подальше. Пришлось нам домой в х/б ехать.

— Вши бывали?

— Когда приехал домой, я позвонил в дверь, вышла мать, мы обнялись. Но сразу заходить домой я не стал, а разделся под лестницей, и всю мою одежду она сразу выкинула в мусор. Афганских вшей пускать домой не хотелось.

Бельевая вошь доставала очень сильно. Даже когда лежал в госпитале, не получалось полностью от них избавиться. Замачивали одежду в солярке, и дня три ничего в ней не было, а после вши появлялись вновь: личинок солярка не убивала. Была и специальная парилка для вещей, но все это ерунда. День-два после стирки и парки их нет, а потом отворачиваешь шов с обратной стороны, а там уже полно белых личинок.

— Как было налажено снабжение?

— У нас в Кабуле с топливом все было нормально: машины постоянно шли из Союза. А вот ребятам, которые стояли в «секретах» в горах, было с этим вопросом намного хуже, хотя с другой стороны — хорошо, что подальше от начальства.

Наградами же многие тыловики «снабжали» себя исправно. Наш майор зампотылу самым первым в части получил медаль, хотя сам ни разу не участвовал ни в одной из операций. А мы в те времена и не знали, что такое медаль, ими стали более или менее массово награждать только в 83-м.

Прапорщик, ответственный за снабжение нас продуктами, сразу сказал: «Я лучше буду трусом по жизни, чем героем посмертно. Лучше я останусь здесь, вы идите на операцию, а я вас нормально питанием буду снабжать». За такую достойную уважения откровенность никто на него в обиде не был, тем более что мужик уже он был довольно пожилой, все понимали, что кому-то надо в расположении оставаться.

— Какие были отношения между танкистами роты?

— Дружба, конечно, там была не такая, как в Союзе. Ребята были очень сплоченные, тем более что все бойцы, вошедшие в первые дни в Афганистан, были одного призыва, успев уже отслужить по году, молодые стали приходить позже.

Бывали и курьезные случаи. Вот, например, сидят мои сослуживцы и чистят оружие, в нескольких метрах от них повар в огромном чане варит кашу, стоя к ребятам спиной. Тут кто-то нажимает на курок, и происходит случайный выстрел, пуля пролетела у повара между ног, не задев его, а пробив лишь фартук, и насквозь прошила чан с кашей. Все замерли от неожиданности, а на заду у повара выступило большое мокрое пятно — он обмочил штаны, что в принципе понятно для такой ситуации.

— Какой эпизод наиболее ярко врезался в память?

— Последняя моя операция была осенью 1980-го, незадолго до дембеля. Проводилась она в районе Газни, где попал в окружение целый полк нашей пехоты. Почти сразу после того, как нам удалось их деблокировать и бои стихли, я во второй раз попал в госпиталь, теперь уже с брюшным тифом. Им вообще очень много ребят там переболело, и не только тифом, но и желтухой, и другими инфекциями. Был постоянный дефицит воды, не имея выбора, иногда приходилось пить из арыков — в беретку или шапку наберешь воды, сквозь нее попьешь, вроде и напился. Мы были не приспособлены к таким условиям, желудки у многих были слабые, поэтому болезни были делом обычным.