Досье Дракулы - Джеймс Риз

В завершение скажу лишь одно: оставь свой замок, приезжай в Лондон, и вместе мы убедимся, что твое имя не будет произноситься шепотом на улицах. До тех пор пока ты не окажешься в городе, рядом со мной, чтобы видеть то, что вижу я, слышать то, что слышу я, ты, конечно, можешь называть меня сумасшедшим. Но знай, до тех пор я буду называть тебя трусом.

Некогда твой,

Дневник Брэма Стокера

Воскресенье, 1 июля

Прошел месяц с «сетианских» событий и две недели после написания моего столь холодного письма Кейну. (Без ответа.) Еще две недели, и сезон завершится, труппа «Лицеума» разъедется.

В последнее время я не обращался к этим страницам, не вел записи и, какое счастье, Тамблти не объявлялся и не произносил мое имя. (Вопрос. Если я слышу его, значит, он рядом?) Необходимость постоянно присматриваться и прислушиваться выматывает меня, хотя хуже всего — ожидание. Ибо я знаю, что он появится: мое имя, произнесенное как заклинание, вероятно, обещает это. И вот я всматриваюсь во тьму и вслушиваюсь в тишину в страхе, не прозвучит ли снова мое имя, которое нашептывает Тамблти-Сет, порождение того темного альянса, свидетелем которого я стал месяц назад?

Но я должен и буду терпеть. Еще две недели «Венецианского купца», а потом сезон закончится и Генри отправится на Средиземное море. А Фло с Ноэлем уедут на лето в Дублин. И я останусь дома один. Если, конечно, тоже не снимусь с якоря. Уеду ли я? Могу ли остаться? Отправлю ли снова Кейну письмо с просьбой приехать? (Вопрос. Извиниться?)

Вопросы, ничего, кроме вопросов, и в ожидании ответов я убеждаю себя: если я полезен, то буду вменяем. Сейчас ночь, глубокая ночь, но я боюсь спать, страшусь своих снов. И того, что, когда я проснусь, этот смутный сон все равно останется со мной. Хуже того. Когда я наконец понимаю, что проснулся, вернувшись, хочу я того или нет, к жизни, мысли мои тут же обращаются к бедолаге Пенфолду. Почему? Почему?

Дневник Брэма Стокера

14 июля, суббота, 2 часа ночи[167]

Дело сделано, еще один сезон пережит. «Лицеум» погружается в спячку, хотя ненадолго, боюсь, совсем ненадолго, поскольку Генри только и толкует что о «Макбете». Как там дела у Харкера с реквизитом? Когда мы наконец выберемся в Эдинбург? Что с крылышками жуков для украшения платья леди Макбет? И все в таком роде. Я обещал телеграфировать ему в несколько портов вдоль побережья Ривьеры, поскольку завтра он отплывает из Саутгемптона с лордом и леди Гарнер, планируя в скором времени оказаться в Ницце.

Ф. и Н. уже два дня как благополучно находятся в Дублине, в безопасности. Сперанца пока остается в городе. Но вот новость из новостей: Кейн телеграфировал, что приезжает. Скоро! Он клянется в этом.[168]

Служанки тоже отсутствуют. В доме непривычно тихо. Может, мне пройтись, попробовать нагулять сон?

Позднее, около 5 утра.[169]

Дурак! Только отпетый дурак станет ворошить худшие свои страхи, а я поступил именно так.

Ибо меня понесло в Уайтчепел.

Там я увидел одну старую знакомую.[170] Поскольку она живет неподалеку от Бэтти-стрит, я спросил, не знаком ли ей мужчина, соответствующий по описанию Тамблти? Она посмотрела на меня с удивлением и ответила отрицательно. Но тут есть и моя вина: как можно было его правильно описать? Были ли его волосы черными, как при первой нашей встрече, или рыжими, какими стали после вселения в него Сета? Делала ли его моложе своего возраста странным образом туго натянутая кожа? Зарубцевался ли шрам на его щеке? И что сказать об этой искривленной осанке, из-за которой кажется, будто его тело принадлежит не только ему? Увы, боюсь, я сам запутался и запутал ее, описывая нескольких человек как одного. В конце концов я ограничился тем, что посоветовал ей остерегаться.

— Чего? — спросила она, но я, не ответив, молчаливо откланялся.

Я слишком долго задержался на Бэтти-стрит, мне надо было спешить домой. На самом деле мне вообще не следовало никуда ходить! Но нет, я рыскал по этим грязным, туманным улицам, высматривая, выжидая. И конечно, дождался. Сначала зов зазвучал как-то торопливо, сбивчиво: «Стокер, Стокер», но очень скоро приобрел свой привычный, размеренный ритм: «Сто-кер, Сто-кер». И все это сопровождалось смехом.

Я заметался туда-сюда чуть ли не бегом, а потом… ничего. Имя мое больше не звучало. Смех стих, сменившись тишиной, которая нарушалась лишь звоном колоколов церкви Святого Ботольфа, стуком конских копыт да гомоном выпивох в пабах, не подозревавших, что среди них затесался демон.

Мог ли я найти его? Что бы сделал, если бы, обогнув угол, столкнулся с представшим из тумана Тамблти? Узнал бы я его? Всегда ли он остается самим собой? Можно ли с ним поговорить, попытаться урезонить его? Может ли он самостоятельно говорить и приводить свои доводы или же постоянно находится во власти Сета? Куда лучше было бы, окажись он придурком, каким выглядел, но это сомнительно, ибо разве дьявол не великий обманщик? Увы, вопросов множество, а наверняка я знаю лишь то, что, пока меня носило по Уайтчепелу, злодей поспешил сюда, ко мне домой, дабы продолжить свою отвратительную игру, безошибочные признаки которой были налицо.

На моем крыльце он оставил пугающую композицию: пятнистую кошку с мышью в зубах.

Что-то заставило меня схватить трупики и поспешить в дом. Не могу сказать, звал ли он меня: «Сто-кер, Сто-кер», но что-то там определенно было. В этом я уверен. Я это нутром чуял. Был ли он рядом? Остается ли рядом? Рядом и невидим?

И вот я сижу, прислушиваясь, выжидая. И пишу, пишу, пишу при свете фонаря. На рассвете я отскребу кровь с крыльца. Возьму лопату и закопаю всю эту кровавую гадость на заднем дворе. Пока же я чувствую, что не могу сдвинуться с места. Я лишь сделал то, что должен был сделать. Проверил пальцем полости на местах разрезов в трупиках животных и убедился в том, что знал и так. Сердец не было, как и у кошки с Бэтти-стрит. Как нет сердца у того, кто это сделал.

Дневник Брэма Стокера

Среда, 18 июля, солнце всходит

Только решимость и привычка заставляют меня взяться за перо. Да что там говорить, только они заставляют меня жить. Я столь жалок, столь малодушен, так устал от мира и всего в нем, включая саму жизнь, что ничуть не обеспокоился бы, услышав в этот миг шелест крыльев ангела смерти.

Решено. Сегодня, с утра пораньше, — в Британский музей. Попрошу у Баджа помощи во имя незабвенного сэра Уильяма Уайльда. Никто не знает больше Баджа о таких материях, как Сет, весы Анубиса, Пожиратель Сердец и т. д.

(На заметку. Не забыть изобразить поубедительнее, будто интерес ко всей этой дьявольщине у меня чисто научный.)

Сперанца читает литературу на тему одержимости, но в последнее время полезного нашла немного. Однако ее салон на Парк-стрит, где нынче салонные беседы отошли на второй план, является гаванью, в которой мы переживаем этот самый странный из штормов. Только являемся ли мы достойными кораблями в этом море чудес?

Метафора. Есть ли у меня другое оружие, кроме слов? Я одновременно и сомневаюсь, и боюсь, и страдаю от мыслей, в которых не дерзаю сознаться даже себе самому. Молю тебя, Боже, поддержи меня, хотя бы ради спасения тех, кто мне дорог!

Решено. Надо ехать на Юстонский вокзал, встречать поезд, вышедший в 1.46. Кейн приезжает неохотно, но все же приезжает сегодня! Мне удалось застращать и упросить его, и в 10.14 утра я буду ждать состава из Ливерпуля.

Он заранее телеграфировал, что остановится в собственной квартире в Альберт-Мэншнз, дом № 114 по Виктория-стрит, рядом с Вестминстерским аббатством. Не могу ли я ее подготовить, спрашивает наш писатель, поскольку сам он ее давно забросил.

Моя ответная телеграмма гласила: «Стокер позаботится об этом», но сарказм до Кейна, скорее всего, не дошел.

Чувство юмора никогда не относилось к главным достоинствам Кейна, и в этом отношении благосостояние его только испортило. Ну а посмотреть его квартиру, конечно, можно, но только после того, как побываю у Баджа. Можно будет, наверно, и пожить там вместе с Кейном, если она подойдет. А она, конечно, подойдет. А то ведь дом № 17 в последнее время превратился во что-то вроде кладбища, а я при нем состою в роли тайного могильщика. Этот человек является в наш дом как призрак.

Будь он проклят, хоть это и лишнее.

Решено. На Парк-стрит сегодня поеду с Кейном. Мы втроем станем наконец едины. Как говорит Сперанца, Чада Света, неделимые пред ликом Тьмы. Мы должны выработать план. Или, возможно, нас всех троих спеленают в тугие смирительные рубашки и мы займем место Пенфолда.