Ранчо - Даниэла Стил

– А ты попыталась бы, если бы он тебя об этом попросил? – осведомилась Таня.

Подобно самой Мэри Стюарт, она всегда считала ее брак образцовым.

– Не уверена, – осторожно ответила Мэри Стюарт. – Пока что не знаю в точности. Мы прошли через такие мучения, что обратно идти я не хочу – только вперед.

Несколько минут они сидели молча, глядя на холмы возле Сан-Бернардино. Потом Мэри Стюарт задала Тане свой вопрос. Обе уже успели растянуться на диванчиках. Таня наконец-то сняла шляпу и сбросила сапоги. Путешествовать так очень удобно. – Что происходит у Тони?

– Ничего особенного. Он обратился к адвокату. Мои интересы тоже защищает адвокат. Так все обычно и бывает, но от этого не становится менее противно. Он требует дом в Малибу, а я не соглашаюсь его ему отдавать. Я сама его купила, вложила в него почти все деньги. В конце концов, мне придется заплатить за дом немало отступного. Вот такие дрязги. Заграбастал «роллс-ройс», а теперь требует еще алименты и соглашение о разделе имущества и, видимо, добьется того и другого. Он твердит, что мой образ жизни причинял ему боль и страдания и теперь ему нужна компенсация. – Таня пожала плечами, Мэри Стюарт побледнела от негодования.

– Я думала, он постесняется... – Она всегда переживала за Таню, когда узнавала, как по-свински с ней обращаются. Казалось, люди считают возможным не церемониться с ней – звезда все стерпит. Даже Тони повел себя в конце концов как остальные. Все как будто забывают, что имеют дело с живым человеком. Так им проще – иначе было бы трудно заглатывать желанные куски.

Тане тоже не могло все это нравиться, однако она давно поняла, что иначе невозможно, и прекратила сопротивление. Такова цена славы.

– Он стесняться не привык, как, впрочем, и остальные. – Таня заложила руки за голову. – Так уж повелось. Иногда мне кажется, что я привыкла, иногда начинаю беситься. Мой юрист твердит, что это всего лишь деньги, мелочь, из-за которой не стоит расстраиваться. Но ведь это мои деньги, моя жизнь, за это я пашу как лошадь. Не могу понять, почему любой, кто появился вдруг в твоей жизни и какое-то время делил с тобой постель, получает право оттяпать половину твоего состояния. Слишком высокая цена за тройку лет в обществе типа, который просто запрограммирован на то, чтобы рано или поздно сделать тебе гадость. Как быть с моей болью, с моими страданиями? Очень просто: о них нет речи. Через месяц начнется бракоразводный процесс. То-то пресса порадуется!

– Неужели туда будут допущены журналисты?! – ужаснулась Мэри Стюарт. Сколько же можно ее терзать? Ответ ясен: сколько влезет. Так продолжается скоро уже двадцать лет.

– Куда они денутся? Газетчики, телевизионщики – милости просим! Первая поправка не разрешает вытолкать их в шею.

– Это не цинизм, а знание законов своей профессии.

– Это не первая поправка к конституции, а выдумки и сплетни. Ты же знаешь!

– Скажи об этом судье. – Таня закинула ногу на ногу. Выглядела она потрясающе, но сейчас на нее никто не мог глазеть. Ей редко удавалось скрыться от жадных глаз.

Водителю Тому она доверяла безгранично. Он возил ее уже много лет и проявил себя воплощением деликатности. Отец четверых детей, он никому не рассказывал, на кого работает, а знай себе бубнил: «На междугородном автобусе». Он искренне уважал хозяйку и был готов ради нее на все.

– Ума не приложу, как ты умудряешься так жить! – восхищенно молвила Мэри Стюарт, – Лично я обезумела бы уже через два дня.

– Ничего подобного! Привыкла бы, как я. В этом деле есть свои преимущества. Они-то и манят, а когда ты начинаешь видеть истинное положение вещей, оказывается, что уже поздно, ты увязла по шею, да и вообще тебя не покидает мысль, что ты сможешь вытерпеть и досмотреть представление до конца. Честно говоря, я до сих пор не уверена, стоило ли все это начинать. Иногда у меня появляются сильные сомнения. А иногда мне очень даже нравится. – Она ненавидела давление, прессу, атмосферу вранья. Однако то, чем она занималась, доставляло ей удовольствие, и она делала выбор в пользу музыки. Когда музыка переставала звучать, она уже не понимала, что ее здесь удерживает.

Они надолго умолкли. Через некоторое время они приготовили сандвичи, один Таня дала Тому с, чашкой кофе. Остановились они всего раз, чтобы Том мог размяться, а остальное время болтали и читали. Таня смотрела новый фильм, Мэри Стюарт спала – снимала с себя психологическое напряжение последних дней в Нью-Йорке.

С момента отъезда Билла Мэри Стюарт раздумывала над принятым ею ответственным решением, которое должно полностью изменить ее жизнь. Это вызывало одновременно и грусть, и облегчение. Таня не стала ее разубеждать. Зато Алиса расстроится, когда узнает о решении матери. О реакции Билла она даже не отважилась гадать. Возможно, он тоже испытает облегчение. Вдруг он весь год только об этом и мечтал, но не мог набраться храбрости ей признаться? Она, видимо, скажет об этом мужу, когда он вернется из Лондона, в конце августа или в сентябре, а пока она как следует обдумает свое будущее. После двухнедельного отдыха на ранчо Мэри Стюарт намеревалась пожить недельку у Тани в Лос-Анджелесе, потом провести несколько недель в Хэмптоне, где у нее хватало друзей, чтобы не соваться в Нью-Йорк, пока не спадет жара. Лето могло получиться интересным.

Проснувшись, Мэри Стюарт увидела, что Таня улыбается ей. Они давно оставили позади Южную Калифорнию и теперь пересекали Неваду.

– Где мы находимся? – Мэри Стюарт села на диване и посмотрела в окно. Даже сон не сказался на ее прическе и всем облике. Таня не вытерпела и растрепала ей волосы, как когда-то в колледже. Обе расхохотались.

– Тебе не дашь больше двадцати, Стью. Знала бы ты, как я тебя ненавижу! Я провожу полжизни на пластических операциях, а у тебя такой свежий вид. – В действительности обе выглядели прекрасно, гораздо моложе своих лет. – Между прочим, на прошлой неделе я опять говорила с Зоей, – как бы между делом вспомнила Таня. – Она все геройствует в своей клинике для больных СПИДом в Сан-Франциско. – Обе согласились, что это ей очень подходит. Таня пожалела вслух, что Зоя так и не вышла замуж.

– Я почему-то всегда подозревала, что так оно и получится, – задумчиво произнесла Мэри Стюарт.

– Почему, собственно? Она ведь не знала недостатка в кавалерах.

– Это-то да, но ее заботливость имела планетарный масштаб. Камбоджийские сироты, голодающие дети Эфиопии, беженцы из слаборазвитых стран – это ее всегда волновало больше всего. Клиника для больных СПИДом нисколько меня не удивляет, наоборот, как раз то, что я от нее ждала. А вот удочеренная крошка – это удивительно. Никогда не представляла ее матерью! Для материнства в ней слишком много идеализма: умереть ради дела, в которое она верит, – одно, а подтирать за конкретным ребенком – несколько другое...