Доверено флоту - Николай Кулаков

Молодой черноморский летчик младший лейтенант Яков Иванов, сражавшийся на новом истребителе МиГ-3, сбил несколько бомбардировщиков. 12 ноября, в день массированных налетов на город и корабли в бухтах (в тот день, когда попала под бомбы «Червона Украина»), Иванов, израсходовав весь боезапас, срезал фашистскому «хейнкелю» хвост винтом своей машины. Тогда он благополучно вернулся из полета, сумев посадить поврежденный самолет. А четыре дня спустя Иванов, сбив «мессершмитт» и опять оставшись без боеприпасов, снова пошел на таран. Уничтожив еще один бомбардировщик, он погиб и сам. Якову Матвеевичу Иванову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза - первому из черноморских летчиков.

Хотя основные силы нашей авиации базировались на Кавказе, командующий флотскими ВВС находился большей частью в Севастополе. В разгар ноябрьских боев в эту должность вступил молодой генерал-майор авиации Н. А. Остряков. Он прибыл с Дальнего Востока, но на Черном море уже служил. В свои тридцать лет Остряков имел за плечами опыт боев в Испании, являлся депутатом Верховного Совета СССР. Талантливый авиационный командир, Николай Алексеевич был человеком неутомимым, темпераментным и очень храбрым, поистине генералом-бойцом.

Как- то мы с Г. В. Жуковым, будучи в районе Инкермана, следили за боем двух наших «ястребков» с несколькими «мессершмиттами». Силы были неравными, но наши летчики так дерзко атаковали, так искусно маневрировали, что немецкие истребители никак не успевали занять выгодное положение и использовать свой перевес. Скоротечная схватка в небе кончилась тем, что один «мессершмитт» загорелся, а остальные скрылись.

Вечером на заседании Военного совета, как обычно, заслушивались доклады командующих родами сил. После доклада Н. А. Острякова я спросил, как он оценивает сегодняшний бой истребителей над Инкерманом и стоило ли нашим летчикам вступать в него без крайней необходимости при столь значительном численном превосходстве противника. Генерал Остряков стал так живо и увлеченно комментировать этот бой, что мне невольно подумалось: уж не участвовал ли в нем он сам?

Спросил об этом напрямик, и Николай Алексеевич смущенно признался: да, одним из летчиков был он, а вторым - инспектор штаба ВВС подполковник Н. А. Наумов (впоследствии - генерал, Герой Советского Союза). На Острякова «насели», и выяснилось, что он, умалчивая об этом, [170]участвует в воздушных боях довольно часто, ищет случая лично подраться с врагом. Тут же было принято решение: командующий ВВС может совершать боевые вылеты только с разрешения Военного совета в каждом отдельном случае.

Но это требование Военного совета - в отличие от всех других наших решений и указаний, касавшихся авиации, - Остряков выполнял не всегда. Он продолжал ввязываться в воздушные схватки с гитлеровцами, каждый раз находя оправдание этому в каких-нибудь особых обстоятельствах. Понимая, что повторные официальные запреты вряд ли помогут, я однажды по-товарищески попросил Николая Алексеевича дать мне слово не лезть без надобности в драку, беречь себя, помня о своей ответственности за всю авиацию флота. Остряков улыбнулся, но ответил очень серьезно:

- Нет, Николай Михайлович, такого слова я дать не могу.

А мы тогда еще переживали гибель военкома ВВС флота бригадного комиссара Михаила Гавриловича Степаненко, с которым Острякову почти не пришлось вместе поработать.

Мы потеряли Степаненко 21 ноября, в день, когда захлебнулось и прекратилось наступление противника. Погиб он нежданно-негаданно, не в воздухе, а на земле, но от этого было уж никак не легче.

Михаил Гаврилович хотел о чем-то доложить мне и попросил разрешения прибыть на ФКП. Я ответил, что жду его через десять минут, - этого было достаточно, чтобы доехать на машине от командного пункта ВВС. Но Степаненко что-то задерживался. Настало время обеда (если не происходило ничего чрезвычайного, оно соблюдалось у нас по-корабельному точно), и я пошел из наружного помещения для дневной работы в кают-компанию, расположенную в штольне. По пути наказал часовому передать бригадному комиссару, чтобы шел обедать с нами. Едва сели за стол, начался артиллерийский обстрел, и дежурный доложил, что снаряды ложатся в районе ФКП. А через минуту-две - новый доклад: у входа ранен бригадный комиссар…

Его внесли в штольню уже без сознания. С носилок свешивался тяжелый маузер в деревянной кобуре, с которым Михаил Гаврилович не расставался с начала войны. Вскоре Степаненко умер. Меня долго мучила мысль, что этого, может быть, не случилось бы, дождись я его наверху, в нашем «дневном» домике, который от обстрела не пострадал.

Степаненко был из моряков первого комсомольского набора, [171] участвовал в восстановлении флота после гражданской войны. Он прожил жизнь, не утратив молодой напористости, комсомольского задора. И даже внешне - в неизменном черном реглане, с маузером на боку - напоминал комиссара времен своей юности. В авиачастях флота его знали все и любили за душевность, отзывчивость, простоту.

* * *

То, что Севастополь удалось отстоять, имело огромное значение, конечно, не только для Черноморского флота. Не отказываясь от своих планов овладения городом, враг был вынужден перейти к тактике планомерной его осады, и это означало сковывание под Севастополем значительных сил вермахта.

К сожалению, иначе обернулись дела на востоке Крыма, в Керченском оборонительном районе. Просуществовал он недолго. Части 51-й армии, ослабленные потерями, понесенными еще у перешейков, не смогли остановить противника перед Ак-Монайскими позициями. Прорвав их, фашистские дивизии продвигались дальше. Под давлением превосходящих сил наши войска оставили Керчь и переправились на Таманский полуостров.

В боях за Керченский полуостров участвовали моряки Азовской военной флотилии, которой с середины октября командовал контр-адмирал С. Г. Горшков, а также Дунайской военной флотилии (она влилась затем в Азовскую), корабли и части Керченской военно-морской базы, флотская авиация. На поддержку частей 51-й армии артиллерийским огнем выходил крейсер «Молотов».

Следует сказать и о 9-й бригаде морской пехоты. Она формировалась в Керченской базе в сентябре, когда уже нарастала угроза Крыму. Командиром был назначен полковник Н. В. Благовещенский, военкомом - полковой комиссар Ф. М. Монастырский. Батальоны бригады начали боевые действия на Арабатской стрелке: там нужно было прикрывать позиции береговой артиллерии, а главное - не допустить прорыва гитлеровцев по этой узкой полоске суши в тыл нашим войскам. С 4 ноября морские пехотинцы сражались на одном из участков Ак-Монайских позиций, а затем - на Булганакском рубеже, на горе Митридат и в самой Керчи. Бригада, насчитывавшая при вступлении в строй 3900 бойцов и командиров, переправилась на таманский берег в составе 1760 человек (более ста ее бойцов, отрезанных у Камыш-Буруна, укрылись в каменоломнях и продержались там полтора месяца до высадки нашего десанта).[172]

Подразделения бригады были сразу же переброшены на двух эсминцах в Севастополь. Сведенные в два батальона, они пошли по решению Военного совета на пополнение 7-й бригады морпехоты полковника Е. И. Жидилова. А командование, штаб и политотдел 9-й бригады приступили на Кавказе к формированию ее заново. И возрожденная бригада еще понадобилась потом под Севастополем.

После оставления Керчи Севастопольский оборонительный район стал единственной на Крымском полуострове территорией, удерживаемой советскими войсками. 19 ноября было упразднено командование войсками Крыма, а командующий СОР официально подчинен непосредственно Ставке (чем узаконивалось положение, фактически уже существовавшее). Опасность для Севастополя возрастала, так как силы противника, высвободившиеся на востоке Крыма, могли быть быстро переброшены к рубежам СОР.

В то же время выход гитлеровцев к Керченскому проливу, происшедший вслед за захватом фашистскими войсками Ростова-на-Дону, создавал еще большую угрозу Кавказу, делая необходимыми срочные меры для укрепления его обороны. В полученной нами 22 ноября директиве Ставки, где определялись эти меры, содержался и пункт, согласно которому Черноморский флот подчинялся в отношении охраны побережья от Керченского пролива до Батуми Закавказскому фронту. [173]

Глава седьмая.

Декабрьский штурм и декабрьский десант

Начинали приходить отрадные вести с других фронтов. Еще 10 ноября Красная Армия перешла в наступление под Тихвином, а 17-го - под Ростовом-на-Дону, и гитлеровцы, продержавшиеся в этом городе одну неделю, были отброшены от низовьев Дона за реку Миус. Вслед за тем, в начале декабря, стало развертываться контрнаступление советских войск под Москвой. Враг нес огромные потери, поспешно отступал, оказываясь не в состоянии закрепиться на захваченных рубежах. Восторженно встречались в Севастополе сводки Совинформбюро и экстренные сообщения «В последний час», извещавшие о наших победах. Хотелось верить, что наступает общий перелом в ходе войны, которого все так ждали.