Искатель. 1987. Выпуск №5 - Николай Черкашин

— Мечтатель, — говорит Арвин.

— Мечтатель, — соглашается Пихра. — Но какая красивая мечта…

— Вы останетесь с нами? — спрашиваю я, хотя заранее знаю ответ.

— Нам очень хочется остаться, Буфи, — отвечает капрал. — Но мы столько сил и энергии отдали поискам Дерева, столько надежд связывали с ним, что уже просто не можем не идти к нему.

Я знал, что они ответят именно так. Отговаривать их бессмысленно.

— Что ж. Идите, — говорю и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. — Только помните, что в этой хижине вас всегда ждут.

Встаю и прикрываю лицо рукой.

Встаю и прикрываю лицо рукой.

Гудящие тучи мошкары мгновенно превращают пальцы в сплошные волдыри.

Тринадцать дней назад мы покинули хижину старика, а в ушах все еще звенят прощальные слова Буфи Илма. Они что-то сдвинули в моей душе.

Странная штука — совесть. Она может спать десятки лет и вдруг проснуться от одного слова, в самый неожиданный момент. И тогда с вершины срывается лавина. Несутся камни, вывернутые с корнем деревья. То, что ты старательно подавлял в себе, вылезает наружу, память наполняет тебя безграничным стыдом. Ты внезапно понимаешь, что все делал не так, плыл по течению, даже не стараясь вырваться из стремнины. Все твои попытки объяснялись желанием облегчить свое существование, а сделав однажды подлость во имя этого облегчения, уже очень трудно преодолеть новое искушение.

Изменит ли в моей жизни что-нибудь Дерево, если я сам нр решу изменить ее?

Илм не захотел бессмертия. Не захотела его и Келин. Они поняли что-то такое, чего не смогли понять ни Арвин, ни я.

Дерево не исправит душу. Так зачем же мы ползем к нему?

Все это бред, что сельва перерождает человека. Человек перерождается сам, если того захочет. Сельва инструмент: в одних руках — добрый, в других — опасный.

А мы все обманываем и обманываем себя.

Спасательный круг самообмана…

Самообман.

Самообман.

Если бы не страх, мне не понадобилось бы Дерево!

Какая жуткая боль! Кажется, что вены заполнены расплавленным свинцом. Цепляюсь за жизнь, как будто это самое ценное, что можно отнять у человека. Принцип, совесть, плечо друга — вот ценности, за которые порой отдают и жизнь.

Зачем же мне Дерево? Чтобы стать бессмертным циником? Что же оно мне может дать? Избавить от постоянного страха за свою жизнь? Но тогда навалится целая стая других прожорливых страхов — за средства к существованию, имущество…

— Я — трус! Я жалкий трус!!! — кричу на всю сельву. Но она не слышит.

Не слышит и Пихра. Он, утопая в чавкающем болоте, ползет на четвереньках и тащит меня. Он уже не реагирует на окружающее. Движения его монотонны и размеренны, как у автомата.

Есть ли предел человеческим силам?

Ноги мои объяты пламенем. Скоро конец, и только Дерево сможет предотвратить его.

Наверное, последнее, что я увижу, покидая этот мир, будут глаза капрала. И я рад этому. Рад! Потому что могу назвать его другом, потому что он тащит меня, как буксир баржу!

Хорошее слово — друг!

Хорошее слово — друг!

Оно поддерживает во мне силы, а их хватает лишь на то, чтобы, изредка взглянув на карту, тащить бесчувственное, тяжелое, как каменная глыба, тело Арвина.

Почему же я его тащу? Один бы я давно добрался до Дерева. Все же что-то изменилось во мне. Ненависть, выплескивавшаяся на тех, кто меня окружает, переросла в ненависть к силам, принудившим окружающих жить такой страшной жизнью. Ведь гибель человеку приносят не руки, убивающие его, а головы, заставляющие эти руки убивать. А главное — я начинаю понимать и чувствовать не только личную беду, но и трагедию жизни Ная, Келин, Браса…

Только теперь замечаю, что болото давно кончилось, и я ползу по плотному влажному песку.

Поднимаю голову и вскрикиваю от изумления.

Джунгли расступились, растеклись в стороны волнами, обнажив одиночную, похожую на зуб скалу. Камень растрескался под солнечными лучами. Ветер и время превратили его в нагромождение плит и зазубренных пластин. На вершине угадывается вход в пещеру. Между глыбами змеится еле приметная тропинка, подтверждающая, что скала, хоть и редко, но посещается. Там, в глубине каменного мешка, по преданию, и растет странное Дерево, дающее бессмертие.

Добрались! Даже не верится… Что же я чувствую? Торжество? Пожалуй. Человеку свойственно торжествовать, когда, преодолев трудности, он достигает заветной цели. А еще что? Опустошенность. Так бывает, когда стремишься к чему-нибудь, а потом толком не знаешь, что тебе делать.

— Арвин, очнись? — трясу товарища за плечо.

Най разлепляет спекшиеся веки. Постепенно разум возвращается к нему, взгляд обретает осмысленность. Он пытается подняться, но ноги, раздувшиеся, как бурдюки с вином, не держат.

— Пихра, — говорит он, пытаясь отогнать видение рукой. — Это храм? Это правда храм?

— Да, — отвечаю и почему-то улыбаюсь.

Улыбаюсь и чувствую себя счастливым.

Улыбаюсь и чувствую себя счастливым.

Свершилось! Уйдут в прошлое страх, выматывающий душу ужас. Я смогу просто бродить по сельве — без оружия, не обращая внимания на змей, взрывающиеся плоды и лианы-удавки, — рассматривать цветы, наслаждаться их ароматом. Ведь я же буду бессмертным. Дерево залечит мои раны, вернее гибкость членам.

Кого же благодарить за это? Конечно, Пихру! Что заставило его тащить меня? Может, смерть Вако и Браса — людей, которых мы по праву должны назвать своими близкими? Или Илм, старик, глиняные человечки? Какой смысл гадать? Пихра не тот, что раньше. И это главное!

Скала чудесна! Чудесна сельва, ее окружающая! Нет сейчас в мире предмета, показавшегося бы мне отвратительным.

К черту память, размышления о смысле жизни, дурацкое самокопание! Жизнь проста, как небо, солнце, земля, и прекрасна, как глоток сока бессмертия…

Глоток сока…

Да, но что, если этот глоток — всего один. Никто не знает, сколько бессмертия дает Дерево. Может, всего глоток — на двоих не хватит!

Но тогда… Пихра силен и здоров, я же искалечен. Если сока действительно мало, он заберет его, а я умру, потому что обратной дороги у меня нет!

Один глоток!.. Но капрал тащил меня через трясины. Вот он стоит и, улыбаясь, смотрит на храм. Лицо молодое, полное радости.

Я сейчас сойду с ума. Сельва, зачем же ты поставила меня перед этим выбором! Рука сама тянется к бедру, к ножнам, в которых острый, как бритва, тесак…