Волчье кладбище - Тони Бранто

Я наступил на дужку ботинком и с силой оторвал от неё часть, оставив, таким образом, крохотный крючок на конце, который уверенно просунул в замочную скважину. Нужно было поднять штифты и умудриться повернуть цилиндр. Дарт с Поттегрю уже у двери стояли, о чём-то напряжённо споря. Ещё секунда – и меня обнаружат. Ничего у меня не выходило. Я схватил очки и отломал вторую дужку. Проделал с ней ту же операцию, что и с первой. Теперь просунул обе в замок. Одной дужкой попытался приподнять штифты, а другой повернуть цилиндр. Звук долгожданного щелчка прошёлся бальзамом по измученной душе.

Вошедшие Дарт и Поттегрю в своих горячих распрях даже не заметили остолопа в дальнем углу. Я неслышно отворил дверцу в тёмное помещение и протиснулся внутрь, мгновенно упёршись во что-то мягкое, но плотное, что забило собой чулан. Затем закрыл дверь. Без преувеличения, я был, как последний кусочек мозаики, кроме меня сюда ничего бы не влезло. Я втеснился в нечто необъятных размеров, напоминавшее огромный желудок, он словно поглотил меня со всех сторон, как если бы я падал с неба и свалился на верх чуть сдувшегося дирижабля.

Свыкнувшись с неудобным положением, я стал слушать.

– Святой Аугуст просто так не отстанет, – мрачно говорил Дарт. – Ещё и дело судебное начнёт, увидишь.

– Из-за такого пустяка?

Готов поспорить, старина Пот сейчас свою репу чесал, удивлённо вскинув идеально выщипанные брови.

– Найди его, Поттегрю. Пока его не нашёл кто-то другой.

– Где же я его найду?

Вопрос Поттегрю растворился в молчании. Я напрягся. Захотелось чихнуть. Это нечто, что держало мои плечи и ноги, пахло многовековой поездной затхлостью. От Гарри так в его самые застойные времена не разило. Я сжал нос пятернёй, молясь, чтобы те двое поскорее пропали.

– Не помню, чтобы я окно оставлял открытым.

Раздались знакомые стремительные шаги в мою сторону. Я сдавил нос крепче. Поступь оборвалась прямо под дверью – я всё это время держал мёртвой хваткой дверную ручку.

– Не знаю, где искать, Дарт. По-моему, мы занимаемся глупостями, – сказал Поттегрю, раздосадованный данным ему поручением.

Послышался звук запираемого окна.

– Что ты скажешь, когда мы лишимся крыши над головой, Поттегрю? И только потому, что не нашли это отрепье.

Вздох Поттегрю. От щекотки в носу я готов был разорваться, снеся к чертям эту самую крышу над нашими головами. Ещё минуту Дарт топтался на месте, концентрируя свои мрачные мысли в паре футов от меня.

– Проверим ещё раз павильон, – сказал Дарт, устремившись к выходу.

– Да поможет мне всевышний! – драматично взмолился Поттегрю.

Хлопнула дверь.

Пальцы разом оторвались от носа и дверной ручки, изо рта и носа с громом и облегчением полетели всякие мои внутренности. Поскользнувшись от толчка организма, я ввалился в мерзкое нечто ещё глубже, и оно не преминуло ответить тем же. Заплесневелая туша навалилась с неслыханной силой, так что я вылетел в открывшуюся дверь и конкретно врезался в дубовый пол, едва не расшибив лоб. Сзади на меня приземлилась и накрыла всё моё тело увесистая тварь. Кое-как выбравшись, попутно вспомнив одно из норвежских слов, что красноречивее всего могло выразить мои чувства в тот момент, я перекатился в сторону и взглянул на мерзости, вылетевшие из пасти кладовой.

– Ну, здравствуй, Фредди, – прошептал я.

Передо мной лежала кальмаровая туша из какого-то замшелого бледно-розового велюра. Да, пожалуй, этот кальмар действительно напоминал громадный фаллос. Шивон не бредила. Возможно, это бы успокоило Агату.

В десятифутовом костюме были прорези для рук и отверстие для глаз, замаскированное тёмной сеткой. Поднявшись, я затолкал это недоразумение обратно в чулан. На этом моя миссия здесь была даже перевыполнена.

Мне удалось незаметно выскользнуть из преподавательской. Я взлетел в наше крыло и нацелился прямиком в душевую. Это я не насчёт встречи с Анной обольщался – не терпелось поскорее смыть с себя объятия гадкого Фредди.

Я никогда не отправлялся в бой, не имея в кармане хотя бы остатков надежды. Поэтому после душа намеренно надел рубашку без пуговицы, чтобы был повод её снять.

Через Секвойю я прознал, что Анна занимает гостевую комнату в запрещённом для студентов крыле. Мне сегодня везло чрезвычайно, я благополучно подобрался к нужной двери и постучал. Спустя минуту-две меня впустили. За время, что мы, с позволения сказать, знакомы, я кое-как изучил Анну. Было очевидным, что она ввиду жизненной необходимости развила в себе способность обманывать глазами. Только в этот раз она недооценила своего визави. Я смотрел не в глаза, а на колени. Эту уловку мало кто знает. Меня давно научил один старшеклассник. Колени – другое дело, говорил он. Они более робкие. На них держится всё существо. Глаза можно сокрыть или отвести, но, если дрогнут колени – вас раскусят.

Я раскусил Анну ещё в первую нашу встречу, потому мигом снял рубашку и, предвидя возражение, сказал:

– Зашивают ведь только на покойниках.

Вроде бы Анну это устроило. В её арсенале нашлась подходящая пуговка из запасных, разница несильно в глаза бросаться будет.

– Присядь пока. – Она опустилась в кресло рядом с окном, взяла иголку с ниткой.

Я запустил руки в карманы, сказав, что постою.

– Кстати, ваш муж не против?

Анна подняла голову, её губы чуть разомкнулись в удивлении.

– Что я вас навестил?

Она слегка вздохнула.

– Всё в порядке.

Я кивнул.

– Он в жуткой печали, – добавила Анна.

– Да, да.

– Я приехала так не вовремя.

– В каком смысле не вовремя? Вы, как почуяли неладное…

– Видишь ли, я приехала, чтобы сообщить Милеку грустную новость. Его отец скончался.

– О…

– В тот же день. Я прибыла ночью, но не нашла мужа. Я ведь здесь никогда не была и долго не могла никого найти. Потом узнала, что произошло.

– Как вам следствие?

Гениально, Макс! Ты мастер обольстительных речей.

– Терпимо.

Какое-то время царила тишина. Анна водила иглой с ниткой. Я пялился на это действо как заворожённый.

– Мы с Тео не были близки, – сказала вдруг Анна. – Ему никогда не хотелось услышать от меня материнского слова. По правде говоря, он и родного отца не слушал.

Она вздохнула.

– Как такое могло произойти? Я не понимаю.

– Я тоже. Настоящий шок.

Мне вовсе не хотелось говорить о Тео, но я понимал, что сейчас эта печаль нависла над всеми нами. Кроме того, я почуял, как Анне недоставало человека, в чьи уши она могла бы излить собственную боль.

Анна приподняла рубашку, оценивая работу.

– Ну вот и готово. Я сделала четыре стяжки под пуговицей, так надёжнее.

Она привстала. Я взял рубашку, внимательно разглядывая результат.