Волчье кладбище - Тони Бранто

Первоначально это всегда простое растение, оно тянется к солнцу и растопыривает свои ветви, как человек в надеждах юности расправляет крылья. А потом однажды под осень, не обретя счастья, стебель высыхает и его обрывает ветер. ВЕТЕР, МАКС! И начинает катать неживое растение по земле, разбрасывая его семена. Из такого семени и родилась Шивон.

Я с силой хлопнул дверцей шкафчика. От неожиданности Адам вздрогнул.

– Если ты намекаешь, что мать Шивон в юности обидел какой-то тип вроде меня, то я приношу наши с ним извинения. Но меня поражает другое, приятель. Всезнайка ты, биолог или чёртов Шерлок Холмс – кем угодно себя считай, – ты ни в какую не хочешь признавать справедливость природы в том, что она создавала мне подобных со времён Исхода. Я для тебя – сорная трава, ни на что не годная в обществе. Но ты упорно стараешься эту траву причесать и окультурить, чтобы доказать собственную учёность и получить премию. Мне надоело быть подопытным растением! И мне надоело играть в твоего сына. Не я тебя от твоего отца отлучил!

Я вскипел так бурно, что сам же свой пыл погасил, как сбежавшее молоко на плите. Адам молча поплёлся из раздевалки. Я достал сигареты. Почему-то в уме всплыла Агата, вернее её байки о шекспировских сёстрах, когда мы готовили «Макбета». По одной из легенд, когда сестру несовершеннолетней отдали за торговца шляпами, она яростно объявила на весь белый свет: «Мне ненавистен брак!» Отец её после здорово избил, говорят. Я подумал, что с этой девицей мне было бы интересно.

Пожаловал Секвойя с ведром и шваброй, за ним вошёл хмурый Гарри. Громила быстро переоделся.

– Почему нужно именно сейчас всё драить, когда здесь толпится народ? – покосился он на уборщика.

Секвойя сделал вид, что не слышал. Напевая, он ушёл мыть в душевой.

– Некоторые любят общество, – сказал я.

Гарри фыркнул и выбежал на поле.

Вошёл Джо. Он опоздал, хотя ещё не было слышно сиплого ора Гордена, торопливо начал переодеваться. Я курил, глядя на него сквозь дым.

– Где загулял? – спросил я.

– Отвали.

– Охранял дверь, солдатик?

Джо недобро на меня покосился. Ого! Какой-то стержень даже привиделся в этом парне. Я не стал его цеплять дальше и развалился на скамейке, задрав ноги на шкафчик и продолжая дымить.

Переодевшись, Джо вновь глянул на меня. Уже менее враждебно. Я смотрел на него бесстрастным взглядом, медленно выдувая сигаретное облако.

– Я… вот о чём подумал, – задержался в дверях Джо. – Суперинтендант у тебя спрашивал?

– По поводу?

– Ну, о ночи убийства и вообще?

Я кивнул.

– Ты ему всё рассказал?

– Понятное дело. Почему я должен от него что-то утаивать?

– Нет, не должен. Наоборот. Мы должны говорить всё, что знаем, да?

Я не ответил.

– Суперинтендант спрашивал, знаю ли я что-то такое, что могло бы навести на след. И вот я не вполне уверен…

Узнаю старину Джо.

– Дружище, ты замочил Тео? – спросил я равнодушно, лишь бы он скорее свалил отсюда.

– Разумеется, нет, – спокойно ответил доходяга. Опять новый Джо. – А ты не в курсе завещания?

– Какого завещания?

– Ну, завещания Тео.

Я выдул очередное облако дыма и сказал:

– Нет. А что с ним?

– Это я в раздевалке подслушал… Ну, после того, как Тео и Гарри меня… ну…

Я кивнул, прикрыв глаза.

– Они пока одевались, смеялись на эту тему. Ну, Гарри говорил с Тео насчёт его завещания. Ты ведь знаешь эту схему, да?

– Нет.

– Ну, отец Милека Кочински завещал все деньги внуку, то есть Тео.

– Да пошёл ты. – Я снова затянулся.

– Ага. Вот я и говорю: Тео теперь богат. Ну, он получит все деньги деда, когда дед в ящик сыграет, а самому Тео двадцать один стукнет. Ну, то есть если бы стукнуло. Теперь-то уж…

– Дед Тео умер с ним в один вечер.

– Иди ты!

– Сам иди.

– Вот как. – Джо закусил губу.

– Случается такое.

– Понятно…

– Значит, теперь все деньги Милеку перейдут? – сказал я.

– Да вот в чём вся хитрость-то, – шмыгнул носом Джо. – Самого мистера Кочински отец деньгами обделил. Он на него за что-то обижен. Мистер Кочински когда-то что-то нехорошее отцу сказал.

– Он пожелал ему хорошенько просраться, – уточнил я.

– Да? Ну, не знаю. Только вот знаю, ну, со слов Тео, что завещание деда в итоге составлено так, что при любом раскладе Милек Кочински не получает ни шиша. Обиделся старик на него, разочаровался в сыне. Всё любимому внуку оставил. А вот если умрёт Тео, то деньги все автоматически перейдут к его ближайшему родственнику. Ну, исключая Милека Кочински. А Тео умер.

– Значит, всё унаследовала Анна? – догадался я.

– Не факт, – сказал Джо, присев на скамейку. – В тот день, когда они это со мной сделали, Тео говорил, что решил составить своё собственное завещание. Ну, я не в курсе, составил он его или нет.

– И ты не сказал об этом суперинтенданту?

– Не-а. Вот думаю, говорить или нет. Вдруг это мотив?

– И кому Тео хотел всё завещать? – спросил я.

– Без понятия. При мне он этого не сказал. Но, послушай, вряд ли он Анне всё оставил бы, верно? Он ведь не воспринимал её как мать. Отец говорит, чужая душа – потёмки.

– Не было там души. Знаешь, Джо, проваливай!

– Ага. – Джо послушно встал и побежал на поле.

Я надевал бутсы, когда из коридора зашёл Робин. Завидев меня, он невольно вздрогнул.

– Я думал, уже никого.

– Хочешь? – протянул я остаток сигареты.

Робин затянулся и потушил окурок о ножку скамьи.

– Как рука? – спросил я.

– В порядке. Морфий, как видишь, не принимаю. Только рубашки запачкал, судно регулярно даёт течь.

С поля прибежал Питер.

– Макс, ну где ты? У нас категорически не хватает столбов для схватки.

– Иду.

Как всегда, от ясного лика Питера исходили лучи майского солнца. Улыбка до ушей. Старый добрый Питер. Он положил руку на плечо Робина и сказал:

– Как твоё рукоблудие?

– Адские муки. Нам необходим тред-юнион для взаимопомощи, – паясничал Робин. – У меня отец как раз в одном таком обществе состоит. Скидки, пособия по болезни… Дарт не посмеет возразить.

– Я, пожалуй, воздержусь от такого членства, – весело заключил Питер.

Робин шлёпнул его по щеке, тот двинул в ответ.

– Всё, иди к чёрту! Макс, пошли, – позвал меня Питер.

– Иду, – отозвался я, завязывая шнурки.

– Слышали, у Гарри в комнате по ночам какой-то полтергейст шарит! – сказал Робин.

– Откуда ты знаешь?

– Пристал ко мне сегодня, трогал ли я его вещи на столе.

– А ты не трогал?

– Нет, конечно, – помотал головой Робин. – Кажись, он сбрендил.

– Жизнь