Мы бессмертны! Научные доказательства Души - Юрий Мухин

Итак, мы знаем, что личность произрастает на биологической почве, но зависит от индивидуального опыта. Мы знаем, что этот опыт хранится в форме памяти и может вызываться во время сновидения, содействуя полному и независимому самовыражению личности. Мы знаем, что все млекопитающие способны к такому самовыражению, но ни у одного из них не можем найти никаких физических следов хранилища памяти. Таким образом, современная биологическая наука не может обоснованно оспаривать предположение, что личность как индивидуальный набор воспоминаний может сохраниться и после клинической смерти».

Я не могу согласиться уже с этим утверждением Уотсона: дело не в том, что наука не может оспаривать сохранение личности вне тела, а в том, что, повторю, наука вообще не находит личности в теле, хотя и всячески это утверждает.

Со второй половины его книги мы с Уотсоном в своих взглядах начинаем расходиться кардинально — оставив при жизни человека его личность в его теле, то есть считая ее чем-то вещественным, Уотсон не может определиться с тем, «как это работает». Соответственно, Уотсон остался без научно обоснованной гипотезы и, по сути, выбрал в качестве стержня для своих гипотез буддизм и индуизм с их праной, астральными телами, переселением душ, после чего начал подгонять под эту гипотезу доказательства. А поскольку результатов научных опытов, которые можно было бы натянуть на такую гипотезу, немного, то в ход пошли «рассказы серьезных свидетелей», которые можно принять на веру только полностью отключив критичность. И хотя Уотсон и называет эти свои гипотезы спекулятивными, то есть в понятиях науки — не имеющими опоры в практике, но говорит о них вполне серьезно. Поэтому, с моей точки зрения, вторая половина книги хотя и интересно читается, но имеет весьма относительную познавательную ценность.

Цель этой части главы — еще раз показать, что теория о том, что личность человека, включающая его память, способность мыслить и эмоции, формируется молекулами его тела, — ложна.

Однако, продолжая об Уотсоне, что касается смерти, то Уотсон с ней разобрался серьезно.

Смерть устарела

Сам факт смерти, кстати, тоже вопрос, поскольку еще относительно недавно врачи признавали мертвыми и давали хоронить столько живых, что даже гофмейстер царя Александра III граф Карнице-Карницкий занялся этим вопросом и изобрел трубу, ведущую из гроба в ящик на поверхности. Этот ящик нельзя было открыть снаружи, но он распахивался изнутри гроба, открывал доступ воздуху, выкидывал шест с флажком, ударял в колокол и подавал световой сигнал. По замыслу графа эти устройства должны были приобретаться кладбищами, где их сдавали бы в аренду на две недели. (В этом смысле и сегодня не позавидуешь мусульманам и евреям, которых хоронят в первые же сутки, — Уотсон описал столько реальных случаев похорон живых, что такая религиозная традиция явно выглядит садизмом.)

Но это просто любопытные детали. А по сути, Уотсон приходит к выводу, что смерть — это превращение одной жизни в другую. Я и сам хотел это же написать, но у Уотсона эта мысль выглядит очень эмоционально и от этого по-своему убедительно (опять выделено мною):

«Возможно, что мы впервые знакомимся со смертью в момент рождения. Мало кому из людей доводится еще раз пережить такое опасное и страшное путешествие, какое он проделал, выходя из десятисантиметровых родовых путей. Мы никогда, наверное, в точности не узнаем, что происходит в это время в сознании ребенка, но, вероятно, его ощущения напоминают разные стадии умирания. Когда начинаются роды и матка совершает первые ужасающие попытки вытолкнуть ребенка из теплого и безопасного убежища, он, может быть, сопротивляется. …На смену изначальному сопротивлению и отрицанию рождения должно в конце концов прийти смирение ребенка перед неослабевающим давлением матки. Ребенок может существенно облегчить роды, лишь расслабившись, впав в состояние отрешенности. В этот момент мы, вероятно, на самом деле осознаем, что с нами происходит, даже через много лет можем припомнить подробности. В состоянии гипнотической регрессии, когда человек шаг за шагом возвращается к началу своей жизни, многие вспоминали различные детали своего рождения: выход наружу головой или ногами, наложение щипцов, обвитие шеи пуповиной. Эти «воспоминания» можно объяснять по-разному, однако известны случаи, когда под гипнозом пациенты сообщали неизвестные их матерям факты, которые затем подтверждались объективными медицинскими документами.

Общим для рождения и смерти является факт отделения».

Уотсон поставил знак равенства между рождением и смертью не для красного словца, на самом деле это вывод из его довольно длительного и скрупулезного анализа, но я оставлю этот анализ тем, кто захочет сам прочесть эту книгу, а у меня о Лайелле Уотсоне и его взглядах — все.

Сам же начну с того, что с развитием техники и технологии многие понятия, описывающие старые вещи и явления, стали анахронизмом — устаревшими понятиями, не имеющими в жизни той сути, которую эти понятия описывали. Где сейчас крепостные, дворовые, сапожники или телефонные диски? Да что телефонные? Где дискеты к компьютерам? Где телефонные книжки на бумаге?

Но вот интересно, что понятие «смерть» не устаревает, хотя у людей, связанных с констатацией смерти, применимость этого слова начала вызывать сильные сомнения уже давно. К примеру, в учебнике медицинской юриспруденции Великобритании, изданном в 1836 году, говорилось: «Индивиды, внезапно получившие повреждения от ран, болезней или даже отсечения головы, в действительности не мертвы, а просто находятся в состоянии, несовместимом с продолжением жизни».

Но это точка зрения юристов, а с точки зрения науки понятие «смерть» является анахронизмом уже с XVIII века, когда стали понимать, что в природе ничего не появляется из ничего и ничего не исчезает в никуда, а переходит из одной формы существования в другую. С телом человека все понятно — с окончанием жизни оно идет на корм червям и бактериям, которые в конце концов превращают его в азотистые, фосфорные и иные соединения в почве, а также в воду и углекислый газ. А вот мы — наша личность — во что превращаемся? Ни во что? Просто исчезаем?

Мы не мозговое вещество

Но ведь тогда наша память и эмоции исчезали бы и по ходу жизни, а на самом деле человек помнит все, мало этого, напомню, над своей памятью он просто не властен. Он может заставить себя не вспоминать что-то, но забыть это по своему желанию — не способен. Да, упорно не желая вспоминать, человек может загнать нежелательное очень глубоко в память, но помнить все равно будет. Даже такой обыденный пример — есть множество людей, которые не пользуются будильником, но просыпаются в точно заданное время, — заставляет задуматься над вопросом, едины ли мы со своим телом? Если всмотреться в себя, то это не мы видим и запоминаем — это кто-то за нас видит нашими глазами, слышит нашими ушами и все это запоминает.

Можно сказать и так — природа не для того нас создавала, чтобы мы что-то забыли или сами прекратили свою жизнь.

Мне скажут, что мы — наш ум, чувства и эмоции — записаны внутри тела, а когда тело разложится, эта запись уничтожится. Типа мы это книга, в которую мы всю жизнь делаем записи, и наше сознание — это текст этой книги, а когда наша смерть книгу сжигает, то и эти записи пропадают.

Формально это зримо и логично, но когда я попытался выяснить у компетентных комментаторов, как же эта информация записывается у нас в теле, то в ответ, напомню, услышал о самососущих ионных насосах в клетках, о юрких ионах натрия, снующих туда-сюда, и о сигналах, передающихся хлопаньем клеточных мембран, которые то поляризуются, то деполяризуются. Короче, много я услышал всякого умного, из которого так и осталось неясным, как и на чем хранятся наши ум, чувства и эмоции. Тем не менее на сегодня «серьезная наука» уверена, что хранится наша личность (наше сознание) в мозгу. Как-то привычно так думать.

Но вот в памяти у меня остался такой случай. Электрик без напарника вошел в трансформаторное отделение печи для устранения, как ему казалось, пустячной неисправности, а там коснулся шины в 10 кВ, упал со стремянки и сердце его остановилось. Бригадир печи забеспокоился, забежал в трансформаторное отделение, кликнул подмогу, приказал вызвать «Скорую», а сам начал делать искусственное дыхание, благо плавильщики этому обучались. Сломал электрику ребра, но все же заставил сердце забиться. Увезли этого электрика в больницу. А через неделю я спросил своего друга, Григория Чертковера, заведующего травматологией, как дела у этого электрика — идет ли на поправку? Он мрачно ответил, что парень давно умер — еще в цехе, и привезли его к ним уже мертвым, хотя и с бьющимся сердцем, поэтому тело парня живет. А родственники не дают отключить его тело от систем жизнеобеспечения, а почки у него прекрасные, и сколько его тело будет жить — неизвестно. Больница маленького города совершенно не готова к таким экспериментам — у больницы не было ни сил, ни средств бесконечно занимать реанимацию и тянуть существование безнадежного тела, — а без согласия родственников врачи не имели права отказаться от поддержания жизни в теле. Не помню, согласились ли родственники, тоже вымученные, или все же отказали почки, но умерло тело только через 28 дней.