Наемный убийца - Грэм Грин

– Ну что ж, – сказала Руби, допивая кофе, – жизнь продолжается.

– Возьмите еще чашечку.

– Не хочу, чтобы вы окончательно разорились, – сказала Руби. – Все было как надо.

Не вставая с высокого табурета, она прислонилась к Хэллоузу плечом; их лица сблизились; они притихли – ведь оба знали человека, так неожиданно ушедшего из жизни; это обоюдное знание вызывало странное ощущение общности: оно было приятно и придавало уверенности. Возникало чувство надежности, какое бывает, когда двое любят друг друга, но без мучительной страсти, без неопределенности, без боли.

Сондерс спросил у служащего «Мидлендской Стали», как пройти в уборную. Он мыл руки и думал: с этим делом покончено. Он не был удовлетворен этим делом: начавшись обычным ограблением, оно привело к двум убийствам и к смерти самого убийцы. Тут была какая-то тайна; не все еще выплыло наружу. Сейчас Матер сидел наверху, на последнем этаже, с начальником Политического отдела; они просматривали личные бумаги сэра Маркуса. Могло оказаться, что рассказ девушки и в самом деле соответствовал действительности.

Больше всего Сондерса беспокоила именно она. Он не мог не восхищаться ее смелостью и дерзостью, но в то же время испытывал к ней ненависть – ведь это она заставила Матера страдать. Сондерс готов был возненавидеть любого, кто причинил боль Матеру.

– Придется отвезти ее в Скотленд-Ярд, – сказал ему Матер. – Они, возможно, заведут на нее дело. Посадите ее в закрытый вагон, поезд – в три ноль пять. Не хочу ее видеть, пока все не прояснится.

Единственной радостью во всей этой истории было известие, что полицейский, которого Ворон ранил на товарном дворе, выкарабкивается.

Сондерс вышел из здания «Мидлендской Стали» к Дубильням со странным ощущением, что ему нечем заняться. Он зашел в пивную на углу и взял полпинты горького и две холодные сосиски. Казалось, жизнь снова опустилась до нормального уровня, вошла в берега и спокойно течет мимо. Карточка, приколотая к стене позади прилавка, рядом с киноафишей, привлекла его внимание: «Новый метод лечения заикания». Мистер Монтэгю Фелпс, магистр искусств, проводит массовую встречу с желающими в зале Масонского Собрания, где объяснит суть нового лечения. Вход свободный, но будет производиться сбор пожертвований. В два часа ровно. В одном кинотеатре шел фильм с Эдди Кантором. Во втором – с Джорджем Арлиссом. Сондерсу не хотелось возвращаться в Полицейское управление раньше, чем придет время везти девушку на вокзал.

Он испытал уже множество способов лечить заикание; почему бы не испробовать еще один.

Зал был огромный. На стенах висели увеличенные фотографии выдающихся масонов. Всех этих людей украшали значки и ленты непонятного назначения. Откормленные, добившиеся успеха, уверенные в себе, они висели над малочисленным собранием неудачников в старых макинтошах, в выгоревших до розовато-лилового цвета фетровых шляпах, в галстуках выпускников захудалых частных школ. Сондерс вошел следом за полной женщиной с хитрым, вороватым взглядом; распорядитель спросил, обращаясь к нему: «Д-д-д?»

– Один, – ответил Сондерс. Он сел впереди, и ему слышно было, как за спиной разговаривают, заикаясь, двое; казалось, болтают, щебечут два китайца. Короткие взрывы гладкой речи, затем неизбежное затруднение. В зале собралось человек пятьдесят. Они рассматривали друг друга, как некрасивый человек рассматривает собственное отражение в уличных витринах: если смотреть под этим углом, я вовсе не так уж плох. У них возникало чувство общности: равенство «невозможностей», недостаток общения сами по себе были некоей формой общения. Все вместе они надеялись на чудо.

Сондерс ждал и надеялся вместе со всеми. Он ждал терпеливо, как ждал на подветренной стороне угольной платформы. Он не чувствовал себя несчастным, знал, что, может быть, преувеличивает ценность того, чем не обладал сам; даже если бы он мог говорить свободно, не заботясь о том, чтобы избегать зубных согласных – главного своего врага, – ему вряд ли легче было бы выразить восхищение и преданность. Возможность говорить не заикаясь не помогает, когда не находишь слов.

Мистер Монтэгю Фелпс, магистр искусств, поднялся на кафедру. Он был во фраке, темные волосы густо напомажены, досиня выбритый подбородок припудрен. Он держался с этаким агрессивным присутствием духа, как бы желая сказать слушателям: «Видите, какими вы можете стать после нескольких моих лекций, если обретете чуть больше уверенности в себе». Лет сорока пяти, он казался человеком, который всегда жил хорошо и не чуждался земных радостей. Глядя на него, нельзя было не подумать об удобных кроватях, плотной еде и комфортабельных гостиницах в Брайтоне1. На какой-то момент он заставил Сондерса вспомнить о мистере Дэвисе, который вошел в здание «Мидлендской Стали», преисполненный глубочайшим чувством собственной значимости, и всего лишь через полчаса умер такой неожиданной и мучительной смертью. Могло показаться, что совершенный Вороном акт не имел последствий, словно убийство было столь же иллюзорно, как мечта или сон. Перед Сондерсом снова стоял мистер Дэвис: эти люди были отлиты в одной форме, а форму разбить невозможно; и вдруг над плечом мистера Монтэгю Фелпса он увидел фотографию Великого Магистра этой Ложи, портрет висел прямо над кафедрой: старое лицо, крючковатый нос и тощая бородка – сэр Маркус.

Когда майор Колкин покидал здание «Мидлендской Стали», он был белым как мел. Впервые в жизни ему пришлось познакомиться с тем, как выглядит насильственная смерть. Как выглядит война. Он бросился со всех ног в Управление полиции и страшно обрадовался, застав там старшего инспектоpa. Смиренно, без обычного фанфаронства, попросил налить ему стаканчик.

– Я просто потрясен, – сказал он. – Только вчера вечером он у нас обедал. И миссис Пайкер была со своей собачкой. Чего только мы не предпринимали, чтоб он не догадался, что в доме – собака.

– Эта собака, – заметил старший инспектор, – доставляет нам больше хлопот, чем любой другой житель города. Я вам рассказывал, нет? – про то, как этот пес залез в дамский туалет на Хайэм-стрит? Фитюлька, и глядеть-то не на что, а ведь пес этот иногда просто в бешенство впадает. Если бы не миссис Пайкер, мы бы его сто раз уже пристрелили.

Майор Колкин сказал:

– Он хотел, чтоб я отдал приказ вашим людям стрелять, как только этот парень появится. А я ему сказал – не могу. Теперь все время думаю: можно было двух смертей избежать.

– Не волнуйтесь, сэр, – успокоил его старший инспектор, – мы не послушались бы такого приказа. Даже если бы сам министр внутренних дел его отдал.

– Он странный был человек, – сказал майор Колкин. – Он, кажется, думал, что некоторые из вас – так или иначе – у меня в руках. Надавал мне кучу обещаний. Мне представляется, он был – как это говорится – гений. Такие, как он, редко встречаются. Ужасная потеря. – Он налил себе еще виски. – И все это как раз в тот момент, когда нам так нужны подобные люди. Война… – Майор Колкин замолк со стаканом в руке. Он не отрываясь смотрел на виски в стакане и видел там самые разные вещи, а среди них и учебный полигон, и свой мундир, упрятанный в шкаф. Теперь ему никогда не стать полковником, но, с другой стороны, – сэр Маркус уже не может помешать ему… Впрочем, сейчас он, странным образом, не испытывал радостного возбуждения при мысли о своем председательском кресле в Военном трибунале. Он продолжал: – Учебная тревога как будто прошла успешно. Не знаю только, правильно ли было так много поручать студентам-медикам. Они никогда меры не знают.

– Тут целая банда в белых халатах мимо нас прошла, вопили – подавай им самого мэра. Не знаю почему, только мистер Пайкер для них, как валерьянка для кота.

– Милый старина Пайкер, – машинально произнес майор Колкин.

– Студенты все-таки слишком много себе позволяют, – сказал старший инспектор. – Мне позвонил Хиггинботэм, кассир в отеле «Вестминстер». Он сказал, его дочка пошла в гараж и обнаружила там одного из студентов. Без штанов.

Жизнь начала возвращаться к майору Колкину. Он произнес:

– А, это, должно быть, Роз Хиггинботэм. Соврет – не дорого возьмет. И что же она сделала?

– Он сказал, она дала ему халат.

– Халат – это хорошо, – заметил майор Колкин. Он повертел в пальцах стакан и допил виски. – Я должен рассказать об этом старику Пайкеру. А что вы сказали Хиггинботэму?

– Я сказал, его дочке повезло. Она вполне могла обнаружить в гараже убитого студента. Понимаете, ведь, должно быть, именно так Ворон и раздобыл себе одежду и противогаз.

– А что все-таки делал этот парнишка у Хиггинботэмов? – спросил майор Колкин. – Пожалуй, схожу-ка я к старику Хиггинботэму в «Вестминстер». Пусть мне чек разменяет. Заодно и расспрошу его как следует.

Он рассмеялся. Атмосфера очистилась, жизнь пошла прежним, испытанным путем: немножко сплетен; стаканчик виски со старшим инспектором; забавная история, почти анекдот – рассказать старине Пайкеру. По дороге к «Вестминстеру» он чуть было не столкнулся с миссис Пайкер и поспешно нырнул в дверь какого-то магазинчика, чтобы избежать встречи; на какой-то момент его охватил ужас – ему показалось, что обогнавший первую леди города Чинки последует за ним в магазин. Он сделал вид, что бросает мячик в другой конец улицы, но Чинки не занимался спортом, кроме того, он нес в зубах противогаз миссис Пайкер. Майору Колкину пришлось поскорее повернуться спиной к двери и наклониться над прилавком. Обнаружилось, что это – галантерея. Магазинчик был недорогой, совсем маленький, раньше майор Колкин здесь не бывал.