Проигравший - Илья Стогоff

Адъютант уточнил:

– То есть вчера вечером вы в собор не влезали?

– Сам-то вы как думаете?

Священник всплеснул руками:

– Ну что вы его слушаете? Я же говорю вам: он это и был! Только влез он сюда ни за какими не иконами.

– Да? А за чем тогда?

– Этот человек пытался украсть у меня ценные бумаги.

– Акции?

– Почему акции? Не в этом смысле «ценные». Просто в этом сейфе под иконой у меня хранятся важные бумаги. Вот он, сейф! Еще дореволюционный! В старой России сделанный! Тогда делали не то, что сейчас! Не сломаешь! Прямо под иконой Калужской Богоматери он у нас и стоит, сейф-то. Без этих бумаг фирма этого молодого человека не может начать свое строительство. Отдать бумаги я отказался, и поэтому он попытался их у меня украсть.

– Что конкретно это за бумаги?

– О-о! – замахал руками священник. – Это охо-хо какие бумаги! Им цены нет! Недаром же этот тип не поленился сам, лично, влезть в запертый собор и ковырялся в моем сейфе. Без этих бумаг ничего у них со строительством и не выйдет!

Милицейские чины вновь повернули головы:

– Это правда?

– Что «правда»? Что я, как Бэтмен, посреди ночи влетел под своды собора?

– Что ваша строительная корпорация не может начать работы, пока не получит бумаги из вот этого сейфа?

– Нет, не правда. Вы что, не в курсе? Строительные работы давно начаты. Можете сходить, взглянуть на технику во дворе. О нашем котловане уже два месяца пишут все городские газеты.

Милицейские чины, как марионетки, вращали головами от батюшки к бизнесмену и обратно. Выглядели они не очень уверенно, и Стогов прекрасно понимал, почему. Им явно хотелось быстро и решительно вмешаться, восстановить справедливость. Например, среагировать на батюшкины обвинения и арестовать святотатца. Потому как задача органов в том и состоит, чтобы защищать добро от любых поползновений. Добро в данном случае воплощал, скорее всего, батюшка. Да только мужчина в очках и костюме на святотатца был совсем не похож. Более того, на фоне его дорогостоящего гардероба священник вовсе не выглядел однозначным добром. И (прикидывали чины) может быть, тут попахивает, наоборот, поклепом на добропорядочного гражданина, а? Может быть, добро в данном случае воплощают как раз золотые часы Philippe Patek и именно владельца часов нужно защищать от говорящего с провинциальным акцентом священника?

Выбрать правильную сторону милицейским чинам было сложно. Это как если бы «Мерседес» генерала ВДВ подрезал «Бентли» адмирала морских пехотинцев. Или продавцы бытовой техники позвонили бы в дверь свидетелей Иеговы. Как в данной ситуации положено реагировать, чины не понимали и просто продолжали вертеть лопоухими головами.

Священник еще раз всплеснул руками:

– Вот зачем вы врете, а? Вы же знаете, что технику свою пригнали, а копать ничего так и не начали. Потому что пока бумаги у меня, сделать вы ничего не можете.

Еще немного, и эти двое пустились бы врукопашную. Генерал поморщился и предпринял попытку вернуть разговор в конструктивное русло:

– Погодите! Да погодите вы! Давайте попробуем не так. Где, вы говорите, ведется ваше строительство? Прямо напротив собора? Хорошо. Давайте сходим туда и все лично осмотрим.

Милицейские чины просияли: вот ведь какое мудрое решение! Умеет их генерал разрубать гордиевы узлы! Все стали выдвигаться на улицу. В дверях собора образовалась даже небольшая пробка. Стоя в ней, Стогов успел выслушать жалобы капитана на то, что башка у него раскалывается буквально пополам.

– Придержи половинки руками. А то все увидят, что внутри у нее ничего нет.

– Где ты вчера был? Когда я пью без тебя, то каждый раз утром у меня болит голова. Не знаешь, почему так?

– Не знаю.

– И где вчера был опять, не расскажешь?

– Не расскажу.

– Зря. Рассказал бы, стало бы тебе легче. На этом, между прочим, основан весь психоанализ.

– Психоанализ основан на фаллических символах. Знаешь, что это такое?

– Что?

– Это то место, куда ты пойдешь, если не отстанешь. Дай лучше зажигалку.

Дождь барабанил по асфальту. Казалось, будто ему самому смертельно надоело изливаться в мир, который выглядит столь уныло. Оказавшись на улице, милицейские чины нахлобучивали на круглые головы фуражки и поднимали воротники. Сотый раз за утро Стогов подумал: когда уже, наконец, начнется зима?

Вчера вечером он долго сидел на набережной Невы. Курил, смотрел на воду, снова курил. В голове стучало: «Родиться там, где над Невой кричат птицы, – лучшее, что может с тобою случиться». На противоположной стороне реки стоял подсвеченный Мраморный дворец. Чуть правее был виден зеленый от влаги и времени Эрмитаж, а если смотреть совсем вправо, то за мостом угадывались белые трубы больших океанских кораблей. Черная Нева, будто большое животное, ползла на запад. В той стороне было море. Там ее воды смешаются с солеными морскими, а потом, возможно, с еще более солеными океанскими, а в самом конце эти воды (чем черт не шутит) доползут и до совсем уже теплых краев, где осенью не темнеет в четыре пополудни, а круглый год звучат румба и сальса и люди пьют алкоголь не чтобы заглушить отчаяние, а от переизбытка чувств.

Он пытался представить, что будет, если выпустить из Невы всю воду. На протяжении веков она текла через его город, но что бы было, если бы в один прекрасный момент она перестала течь? Кончилась, обнажила дно? Он закрывал глаза и видел, как от одной гранитной набережной до другой тянулась громадная, затянутая илом, дырка от бублика. Склизкое дно. Гниющие на воздухе водоросли. Все пустые битые бутылки, все на счастье брошенные в Неву монетки, все оброненные сумочки, сбитые с носов очки и пенсне… все, что триста лет копилось на дне реки, теперь подставляло бока тусклому осеннему дождю и напоминало его собственную печень: вроде бы очень знакомая штука, но редко кто видел, как она выглядит.

Недалеко от берега кверху пузом лежал бы проржавевший прогулочный катерок. А вон там, возле самого моста горкой были бы навалены мотоциклы. Немного, штуки четыре. Тысячи раз отважные байкеры прыгали в этом месте через пролеты разводящихся мостов. Некоторые прыгали неудачно и рушились вниз. Их железных коней никогда не поднимали со дна на поверхность. Если присмотреться внимательнее, то, наверное, можно было бы разглядеть и самих отважных, все еще держащих истлевшие пальцы на рукоятке газа.

Это был какой-то еще Петербург. Намек… всего лишь намек на древнюю катастрофу, свидетелей которой нет. От этого города остались только истлевшие черепа со следами проломов и провалы шахт, ведущих в такую глубину, куда не рискнет сунуться ни один диггер на свете. Больше ничего. Только затянутое илом молчание.

Стройплощадка, до которой их довел галстуконосец, оказалась и вправду гигантской. Прежде Стогов даже не представлял, что такие бывают. Что именно находилось на этом месте прежде, помнил он не очень четко, но в любом случае, теперь от здоровенного, когда-то располагавшегося здесь квартала не осталось ничего. Буквально никаких следов. Теперь это было просто залитое жидкой грязью пространство размером в несколько футбольных полей: сотни рычащих механизмов, десятки буксующих, брызгающих грязью КамАЗов, рабочие в рыжих касках и жерло уходящего в сторону Невы тоннеля.

Прыгая по настеленным поверх жижи деревянным мосткам, он не сразу заметил тоже прыгающего рядом с собой генерала. А когда заметил, то подумал, что, может быть, прыгать в такой близости от высокого начальства является нарушением субординации. Генерал, как ни странно, его узнал. Ботинки у генерала были начищены до блеска и даже не очень сильно испачкались.

Генерал посмотрел в сторону Стогова, помолчал, а потом спросил:

– Знаешь, сынок, после нашего последнего разговора я все хотел тебя спросить: а какого ты года рождения?

Стогов удивился такому вопросу. Но уточнять ничего не стал, просто ответил, какого. Генерал после этого посмотрел на него еще более внимательно.

– А кто у тебя родители?

– Вас интересует, кто мои родители?

– Да. Ты их вообще помнишь?

– Своих родителей? Конечно, помню. С чего бы это мне их не помнить?

– Расскажи мне про них.

Стогов, запинаясь, начал говорить, кем работал его отец, прежде чем выйти на пенсию, но быстро запутался и все же поинтересовался:

– А почему вы спрашиваете?

– Да так. Хотел проверить одно свое соображение… Как раз за девять месяцев до твоего, сынок, рождения был у нас в Управлении один проектик. По спасению СССР. Глупость, конечно, полная, но тогда почему-то всем казалось, что может сработать.

– Что за проектик?

– Ладно. Не обращай внимания.

Они наконец дошли до относительно чистого места. Перед въездом в тоннель был выстроен навес, и под этим навесом на высоту в несколько человеческих ростов были сложены стройматериалы в коробках и пакетах с иностранными надписями. Священник, перемазавший по дороге весь подол рясы, пытался что-то говорить, но из-за шума строительной техники слышно его все равно не было.