Звезда в оранжевом комбинезоне - Катрин Панколь

Однажды до него дошел слух, что Леони беременна.

Эдмон схватился за сердце и почувствовал, что умирает.

Могло ли такое быть, что это его ребенок? Нет! Это невозможно… И все-таки…

И все-таки он столько мечтал об этом, что говорил себе: а может быть… и сразу после этого одергивал себя, остановись сейчас же, бил себя по голове, хлестал по щекам, словно хотел смести даже след тех безумных, яростных мыслей.

Он побежал к Жерару, толкнул плечом дверь бистро, бросился на Рэя с криком: «Сволочь, сволочь! Ты победил!» Они повалились на землю, в опилки, которые насыпал на пол папаша Лансенни. Там были Тюрке, Жерсон, Жеже – и все смотрели на него, Эдмона Куртуа, который избивал Рэя. Он лупил его все сильнее, и, как ни странно, Рэй защищался кое-как, закрывался локтями, прятал голову и мычал что-то нечленораздельное.

Они долго лежали на земле, потом Эдмон встал и ушел, плюнув на поверженного противника.

Несколько месяцев спустя родилась Стелла.

Рэй расхаживал по городу, хвастаясь ребеночком. Нес его в руках, как знамя. Гордый, стройный, сияющий. Он рассказывал всем, что у девочки его глаза, его рот, его подбородок. Ребенок – вылитый папочка. «Эх, – говорили злые языки, – скорее, это копия мамочки!»

Эдмон женился. Взял в жены Соланж Гавийон. Это случилось вскоре после драки в кафе папаши Лансенни. Она смотрела на него с неким подобием нежности, но нежность давно уже его не трогала. Девять месяцев спустя у него родилась дочь, малышка Жюли, – этот ребенок был первым человеком за долгое время, который смог вызвать у него улыбку.

Он решил никуда надолго не уезжать от девочки. Хотел видеть, как она растет. Отдать ей всю нежность, которую не знал, на кого вывалить. В Сен-Шалане он избегал появляться, и потому, если они с Соланж хотели поехать в кино или в ресторан, отправлялись в Санс. Или в Париж.

До него не доходило никаких новостей ни о Леони, ни о Рэе. Он старался держаться от них подальше.

Иногда до него доносились слухи, которые ему очень не нравились. Он затыкал уши. Он больше не хотел быть игрушкой. Слишком много страдал.

Когда Стелла сегодня вечером зашла к нему, она пробудила старые воспоминания. Разбередила старую рану.

Нужно, чтобы он помог спасти Леони.

Нужно, чтобы он помог Леони открыто, при свете дня.

Именно это он сказал Дюре тогда в больнице: «Хватит уже, нельзя больше закрывать на это глаза, ты видел, в каком она была состоянии, когда ее привезла “Скорая помощь”? В следующий раз он ее убьет. И не пытайся пропихнуть мне прежний аргумент, что это их внутрисемейная история, нечего совать нос в чужие дела. Не хочу больше слышать этих слов. Они мне противны. Что у тебя за душой такое, что ты так его боишься?»

Дюре отвел глаза.

Эдмон продолжал:

– И секрет твой я тоже знать не хочу, мне неинтересно. Я просто хочу попросить тебя пораскинуть мозгами и задать себе один вопрос: «Стоит ли твоя тайна того, чтобы ради нее пожертвовать жизнью этой женщины?»

Дюре ничего не ответил.

– Ты же врач? Ты вообще слыхал про клятву Гиппократа? – настаивал Эдмон.

– Дай мне подумать, все не так просто…

– Даю тебе двадцать четыре часа на борьбу с твоей совестью, потому что тебе нужно будет отчитываться главным образом перед нею. До конца твоих дней причем!

Эдмон повернулся на каблуках и вышел.

Он шагал по коридору и чувствовал, как взгляд Дюре сверлит ему спину.

Ему было все равно. Слишком долго он был трусом, надоело.

– Ну что ты там засел, Эдмон, иди уже ложись спать! – закричала Соланж Куртуа из коридора.

– У меня на проводе Нью-Дели. Оставь меня в покое.

– Никого у тебя нет на проводе. Ты все в свои эти старые колесики играешь!

Эдмон ничего не ответил.

Он услышал шаги жены на лестнице: она спустилась на несколько ступенек, остановилась в нерешительности, потом пошла наверх.

– Только не нужно тогда завтра вечером жаловаться, что ты устал и не выспался! Мы идем ужинать к Дюре…

– Оставь меня в покое! – рявкнул он из-за двери кабинета.

– Как знаешь! – сказала она и отправилась в спальню. Села на край кровати. Проворчала: «В конце концов, это же он устанет, а не я! Лишь бы нормально выглядел там, у Дюре…»

Она сняла халат, застегнула свою теплую ночную рубашку и легла на правый край кровати. Это была ее сторона. Она почувствовала легкую отрыжку от ромовой бабы. Завтра вечером она не станет есть десерт. Ее изрядно пучило. И не забыть принести им бутылочку хорошего вина. Дюре в Сен-Шалане считаются влиятельными людьми.

«А кого они еще пригласили? – задумалась она, разминая в пальцах беруши. – Нужно, чтобы я спросила у Маризы Дюре, какое мне лучше выбрать платье». Она вставила в уши беруши, покрутила, чтобы было поудобнее, приплюснула пальцем. На минуту расслабилась, потом составила в уме список дел, которые нужно будет сделать завтра, натянула одеяло и уснула.

Было уже за полночь. Адриан и Стелла лежали рядом, она положила голову на его грудь, он положил свою мощную руку ей на бедро. Мужчина и женщина составили одно целое, как две детали пазла. Наполненные непередаваемым счастьем, они оба были не такие уж мастера красиво выражать свои мысли. Открывали рот, чтобы заговорить, и тут же закрывали, не в силах вымолвить ни слова.

Окно было раскрыто настежь, так, чтобы при первом же подозрительном шорохе Адриан мог впрыгнуть в джинсы и сапоги, спуститься в подвал, войти в подземный ход, исчезнуть в недрах земли. Не пойман – не вор! «Ты не достанешь меня, Рэй Валенти!» Они не боялись. Они просто принимали необходимые меры предосторожности.

И слушали звуки ночи.

Старались вычленить каждый звук. Адриан произнес со своим легким акцентом: «Ночь – это мое царство». Стелла улыбнулась, она-то на самом деле знала ночь еще лучше, чем он.

Они слушали шелест ветвей, крик совы, голос филина в ответ, гоготание гусей, которых тревожит любая мелочь.

– Какие у тебя привратники! – сказал Адриан. – Ты с ними можешь чувствовать себя в безопасности.

– А вот это кто, ты знаешь?

Адриан прислушался и покачал головой.

– Это попискивают землеройки… – сказала Стелла.

– Не люблю их. Они так и шмыгают у нас в подземном ходе.

Ежик-гурман, причем постоянно один и тот же, пришел, чтобы покопаться в собачьих мисках. Слышно было, как он тыкается мордочкой в металлические стенки и стаскивает миски на землю.

Адриан спросил:

– А это что за звук?

– Это ежик. Я забыла спрятать сегодня остатки собачьего корма, и он тут же воспользовался своим шансом!

Они засмеялись. Расплели узел тел, откатились друг от друга, улеглись свободно.

– В следующий раз, – сказал Адриан, – мы переночуем на дереве и возьмем с собой Тома.

Адриан построил большую платформу на том дереве, где она скрывалась в юности. В двадцати метрах над землей. Прочную, на надежных канатах. Они покачивались и вдыхали ароматы ночи. Том обнимал отца и мать за шею и пытался подражать крикам зверей и птиц. Адриан рассказывал ему, как скрыться от напавшего медведя: ты отступаешь и при этом машешь руками и непрерывно что-нибудь говоришь. Том смотрел на него с восхищением. Стелла улыбалась, счастливая, оба ее любимых мужчины были с ней.

Дикая курочка победно закричала.

У Стеллы загорелись глаза.

– Готово дело! Она снесла яйцо!

– Прямо посреди ночи?

– Эти курицы – вредные стервы. Достали меня! Прячут яйца, втихомолку высиживают, и вот я оказываюсь с дюжиной цыплят, которые пожирают мой салат и ломают загородки! Ты сам увидишь… Через тридцать секунд петух заорет, словно это он сам снес!

И закричал петух, ликующе и победоносно, он так драл горло, что всполошились и загоготали гуси, а голуби сорвались с места, взлетая в небо.

– Какой гвалт поднялся!

– Представляешь, как мы живем! Другие пары обсуждают вечеринки, друзей, а мы здесь слушаем голоса зверей и птиц, завывания ветра и шум деревьев.

– Да ты бы возненавидела эту социалистическую жизнь, если бы мы в нее вписались!

– Надо говорить «социальную», а не «социалистическую».

– Ну, так, значит, возненавидела бы социальную…

– Но я могла бы надевать красивые платья, и ты сходил бы с ума от ревности.

– Ну попробуй и вот увидишь, я даже бровью не поведу!

– А вот спорим! Все, не сходи с места и закрой глаза. Я сейчас вернусь. Обещаешь не жульничать?

– Обещаю.

Он закурил сигарету и потянулся, почесывая грудь.

Она выскользнула из его объятий, соскочила с кровати, скользнула в ванную.

В маленьком окошке сияла луна. Полная, яркая, белая с серым. Похожая на беременную самку, налитую жизненными соками. Казалось, она следит за Стеллой взглядом, оберегает. Стелла почувствовала себя легкой, грациозной, женственной.