Ямани: Взгляд из-за кулис - Джефри Робинсон

— Саудовцы всегда связывали шаху руки, — отмечает представитель государственного департамента Соединенных Штатов. — Но, заботясь о прочности Павлиньего трона, он никогда не осмеливался публично критиковать «дружественного» монарха. Хотя тот был человеком, с которым шах менее всего хотел сообразовывать свою политику. Поэтому он сделал мальчиком для битья Ямани. Для него это был идеальный способ выражать свою неприязнь к Саудовской Аравии как таковой и к ее королю в частности.

С этим мнением согласен Иан Сеймур из «Мидл ист экономик сервей»:

— Вы говорите, шах недолюбливал Ямани. — Сеймур усмехается. — Ну, это слишком мягко сказано. Когда шаху нужно было обрушить очередной удар на саудовский режим, под руку всегда попадался министр нефти. Публично обвинять Фейсала или Халеда он не мог, и все стрелы летели в Ямани. Он называл Ямани орудием империалистов, но это было лишь фигурой слога, которую следовало понимать примерно так: вы, саудовцы, мешаете Ирану идти его собственным путем. Если кто и был орудием империалистов, так это шах. Конечно, он и Заки смотрели на вещи по-разному. Выступления Ямани носили иной характер: он доказывал, что Саудовская Аравия сохраняет за собой право на часть трофеев, которые достаются империалистам.

Ямани, рассказывая о своих отношениях с шахом, как всегда, остается джентльменом и маскирует истинные чувства с помощью характерных дипломатических оборотов.

— Трудно сказать, как в точности относился ко мне шах, но, спору нет, ему не всегда нравилось мое поведение. Ну и, конечно, меня критиковать было гораздо легче, нежели членов королевской семьи.

Несмотря на публичное противостояние шаха и Ямани (главным образом связанное с деятельностью ОПЕК), в частной жизни они, по-видимому, относились друг к другу отнюдь не враждебно.

В 60‑х годах, когда шах проводил медовый месяц в сан-францисском отеле «Марк Хопкинс», случилось так, что Ямани остановился в том же отеле. Он издали увидел шаха и его невесту в коридоре, но не захотел их беспокоить. Вечером того же дня, когда Ямани уже засыпал, в его номере зазвонил телефон. Плохо соображая спросонок, он снял трубку.

— Заки, это Реза.

Ямани не сразу понял, с кем говорит.

— Почему вы меня избегаете? — спросил шах. — Я же видел вас сегодня в коридоре. Прошу вас, отобедайте с нами завтра.

Примерно в те же годы, находясь в Тегеране, Ямани пытался купить несколько черенков виноградной лозы для своего сада в Таифе. Но ему сказали, что вывоз виноградных лоз из Ирана запрещен. Ямани безумно хотелось иметь этот сорт, но он не сказал ни слова никому из членов иранского правительства и, разумеется, шаху. Смирившись, он оставил дело без последствий. Спустя тринадцать лет, после особенно жаркого совещания ОПЕК, шах прислал ему пучок именно этих лоз. По-видимому, он отлично обо всем знал и решил сделать Ямани подарок.

После скачка цен внимание мировой прессы сосредоточилось на нефти. Газеты наполнились множеством статей, в которых подвергались детальному и всестороннему рассмотрению проблемы нефтяного бизнеса.

Совершенно неожиданное мнение высказал обозреватель Джек Андерсон, лауреат Пулитцеровской премии. Он предположил, что саудовцы, обладая запасом, который трудно растратить и за сто лет, боятся, что высокая цена на нефть чрезмерно собьет спрос и они не успеют сбыть с рук и десятой доли своего богатства.

— Маневрируя в преддверии тегеранской встречи, — писал Андерсон, — саудовцы и Джим Эйкинс, новый американский посол в Саудовской Аравии, настойчиво призывали Киссинджера оказать давление на шаха, использовав в качестве рычага американские поставки оружия Ирану. Но это ни к чему не привело, если не считать рутинного послания Киссинджера, направленного в Тегеран. Шах оставил его без внимания, и администрация Никсона с полным правом могла гордиться, что не запятнала свою репутацию и не пошла на применение силы, чтобы снизить цены на импортируемую нефть.

На вопрос, правду ли говорит обозреватель, Ямани отвечает без долгих раздумий:

— Да. Король Фейсал неоднократно просил Киссинджера побеседовать с шахом. Но это доказывает, что Фейсал не знал истинных намерений Киссинджера. А тот хотел как раз повышения цен. Потому что в конечном счете рост цен свел бы к минимуму зависимость Америки от импорта. По-настоящему высокие цены стимулируют поиск новых месторождений внутри страны, разработку альтернативных источников энергии и тем самым приводят к постепенному уменьшению зависимости от покупок нефти за рубежом. Именно к этому и стремился Киссинджер. Он хотел подорвать могущество арабов, прямо зависевшее от нефти, хотел выбить из рук арабов их мощное оружие. Решить эту нелегкую задачу можно было лишь единственным способом — добиться повышения цен на нефть.

Таким образом, и у Киссинджера, и у шаха были свои причины желать роста цен.

Это подтверждает и Хамед Захри, иранец иракского происхождения, бывший в течение десяти лет пресс-секретарем ОПЕК.

— Иран хотел купить самолеты. А Никсон и Киссинджер в то время стремились вооружить эту страну. Им нужен был сильный Иран. В распоряжении Ирана было единственное средство добыть деньги — поднять цены на нефть. Есть основания подозревать, что Киссинджер и внушил шаху эту мысль. Мол, проблемы нет: увеличьте цены, а на выручку купите самолеты.

Как и Ямани, Захри убежден, что, вздувая цены в 1973 г., шах действовал по тайному наущению американцев.

— Но, думаю, имел значение и еще один фактор. После вьетнамской войны экономика Соединенных Штатов находилась в не слишком завидном состоянии, особенно если сравнивать с Японией или Германией. Единственное, чем американцы могли затормозить развитие японской и германской экономики, — это добиться повышения цен на нефть, от которой обе эти страны столь сильно зависели. Шах и Киссинджер сварганили это дело общими усилиями. Вы всерьез верите, что все телефоны в Тегеране могли внезапно испортиться? Иранцам, чтобы выполнить свою роль, в ту минуту надо было каким-то образом нейтрализовать Ямани, не дать ему проконсультироваться с Фейсалом. И они отключили телефоны.

Как ни странно это прозвучит, мы вправе утверждать, что король Фейсал относился к Генри Киссинджеру весьма и весьма сдержанно. Фактически, указывает Джим Эйкинс, отношение короля к Киссинджеру во многом граничило с недоверием.

— Дело в том, что Киссинджер ему лгал. До того, как Киссинджер поднялся наверх, Фейсал был чрезвычайно расположен к Америке. Я много раз подолгу беседовал с королем и после этих бесед говорил себе: смотрите-ка, вот кто на самом-то деле американский министр иностранных дел. У короля было прекрасное чувство истории. Он готов был делать все, что отвечало интересам Америки, именно Америки, а не Израиля. С ним легко было находить общий язык. Возможно, я как никто другой помог Киссинджеру наладить контакты с королем. А Киссинджер показал себя заправским мошенником.