Возвращение в Египет - Владимир Шаров

Снаружи молельный дом выглядел, как обыкновенная пятистенка. Только окна были другие, будто щели, узкие, вдобавок забраны ставнями, оттого, дядя Артемий, было ощущение, что вера некрасовцев вся обращена вовнутрь и молельный дом — крепость. В ней она затворилась от греха и решила сидеть в осаде до последнего. Между тем день, как здесь всегда в августе, был очень жарким и света столько, что на мир и вправду больно было смотреть. Сверху палящее солнце, снизу не хуже его дугой блестит Ялпуг, а тут, когда вошли в молельный дом, будто ослепли. Полосы света между ставнями не толще струн, лампады тусклые, и толку от них еще меньше. В общем, минуты три мы совсем ничего не видели. Затем, когда глаза попривыкли к темноте, в простенках окон, там, где горели лампадки, но не от них, а как бы сами по себе стали проступать светлые пятна. Я сначала даже подумал, что, может, это краски такие, тогда ведь была мода добавлять в белила фосфор. Потому что свет не гулял, как лампадный, был ровен и тих.

Теперь уже и от дверей, где стояли мы с приятелем, было ясно, что это иконописные доски. Но чтобы рассмотреть в деталях, что на них, надо было подойти вплотную. Центральный план везде был традиционным и на востоке, где вместо алтаря стояла учительская кафедра наставника, на стене висел обычный алтарный чин. Конечно, доски были не дониконовские, но тот, кто их писал, неплохо знал греческую и сербскую иконопись, как мог, старался не отступать от канона. Впрочем, было видно, что рука и выучка другие, и всё это сделано недавно, даже не в XIX, а уже в нашем, XX веке.

Если, как я уже сказал, центральный план икон писался по образцам, то о клеймах, которые шли по периметру досок, этого не скажешь. На каждой иконе их было по четырнадцать, и почти везде искушения и муки Святого Антония. Я знал, что Антоний очень почитаем у католиков, но русских икон раньше с ним не встречал. Самые страшные клейма были на иконах западной стены молельной залы, то есть как раз напротив алтарной со Спасителем. Алтарные иконы были единственными вообще без клейм, на остальных везде ад, погибель и бесы, вооруженные пыточным инструментом. Дыбы, бочки, утыканные изнутри гвоздями, ковш со свинцом, которым заливают горло святого, когда он свидетельствует о Христе, плети, которыми его стегают, и клещи, которыми рвут ему ногти и ноздри. Наконец, антихристово тавро, которым бесы клеймят несчастную жертву, и топор, которым Антония четвертуют, рубят руки и ноги.

Само тело Антония художник писал каким-то белесым и совсем тонким, донельзя безвольным. Слабое, обреченное, оно скорее походило на душу, чем на плоть. Надо сказать, дядя Артемий, что более реалистичного изображения ада мне еще встречать не приходилось. Ощущение, что тот, кто это писал, не просто там побывал и всё это видел, а через это прошел, что это именно его плоть и душу так мучили, глумились и издевались над ней, было столь сильным, что когда три месяца спустя я засел за «Синопсис», то решил, что муки и искушения Чичикова в Покровском монастыре будут один в один взяты с этих некрасовских досок. Потом, когда Донцов уже провожал нас к машине, я спросил его, кто их делал или делает, и он сказал, что лет десять назад к ним прибился учитель рисования из Бухарестской гимназии, хороший, добрый человек, выгнанный оттуда за пьянство. Так он сейчас почти не употребляет, но раз в месяц срывается и уходит в запой, который кончается белой горячкой. После нее он и пишет свои клейма с Антонием.

Третья история, которая завершает этот цикл, тоже связана с Гончаром, Герценом и Бессарабией. В мае шестьдесят третьего года в Тульче, когда Гончар уехал в Константинополь и, соответственно, все каналы, которые так или иначе были завязаны на некрасовцах, не работали, Кельсиев решил, что справится и без него. В городе стояло много войск, среди них сразу три полка казаков, и кто-то ему порекомендовал есаула Разноцветова, который был знаменит среди товарищей тем, что мог залпом выпить полчетверти водки и при этом не свалиться под стол. Разноцветов через два дня как раз собирался в Измаил, где у Кельсиева был хороший знакомый, купец-старообрядец Рожнов. Рожнов, в свою очередь, с большим грузом болгарского табака должен был ехать в Харьков и готов был взять с собой пять тысяч герценовских прокламаций. Днем Кельсиев передал Разноцветову рундук с листовками, а вечером, уже крепко набравшись, Разноцветов решил посмотреть, что ему надлежит передать в Измаиле Рожнову. Найдя прокламации и первую из них внимательно прочитав, Разноцветов спьяну решил, что именно ему суждено стать будущим Степаном Разиным, и так воодушевился, что оставаться дома уже не мог. Нацепив саблю и оседлав коня, он поскакал на площадь перед городской управой. Здесь, собрав вокруг себя казаков, Разноцветов торжественно объявил, что имеет мандат от «Земли и воли» вести войска на Москву. В Первопрестольной они созовут Земский собор, дадут крестьянам всю землю и безо всяких выкупных платежей, кроме того, отменят подати и разрешат свободное исповедание старой веры. Так, полночи раздавая прокламации желающим, Разноцветов разъезжал по городу, и к утру народ и войска пришли в немалое волнение. Одни стали к нему присоединяться, другие пока не решались, но выражали явное одобрение. В общем, началась нешуточная заваруха. Властям удалось с ней справиться только к вечеру следующего дня, дополнительно введя в город Ахтырский пехотный полк.

Вчера и третьего дня шли дожди, но земля всё равно сухая. Как и в прошлую неделю, рыхлю и поливаю клумбу, поливаю и снова рыхлю. Сегодня посадил астры. Если всё будет в порядке, недели через две проклюнутся тюльпаны.

Дальше три четверти новой тетрадки озаглавлены Чичиковым по месту смертного греха народа Израилева — «Гора Синай». Всё, что сюда занесено, так или иначе касается польского восстания шестьдесят третьего года. Поляки, как известно, начали с того, что устроили русским солдатам Варфоломеевскую ночь — сотни их были зарезаны спящими прямо в домах, где стояли на постое. После этого даже та часть российского общества, что сочувствовала инсургентам, от них отшатнулась. Чичиков писал: «Народ, стоит им появиться, ловит польских эмиссаров и выдает их властям, в Белоруссии и Литве беспоповцы организовывают партизанские отряды и, в свою очередь, режут поляков, кажется, что Израиль только и ждал повода, чтобы отвернуться от Всевышнего, вернуться в рабство. Пока войска сражаются с поляками, он отливает золотого тельца и, признав антихриста за Бога, который вывел его из Египта, приносит нечистому жертвы».

Рогожцы, среди которых Чичиков уверовал в Господа, изменяют первые. В окружном послании 24 февраля 1863 года их епископы сначала подчеркивают догматическое единство с никонианской церковью, а затем пишут: «Завещаем и молим, творити молитвы… о здравии и спасении и о царьстеи победе… Богохранимого, Великого Государя нашего Царя и Великого Князя, Александра Николаевича… да Господь Бог соблюдет его здрава, мирна… да подаст ему победу на враги; да оградит державу его миром и покорит под нозе его всякого врага и супостата». Так же резво выступают и родные Чичикову стародубские староверы, в том числе и старцы Покровского монастыря, в котором Чичиков проходил иноческое послушание. Дальше в свой дневник Чичиков переписывает куски из архипастырского послания к староверам Белокриницкого митрополита Кирилла, которого он сам и возвел на епископский престол. «К сим же завещаю вам, возлюбленнии, всякое благоразумие и благопокорение покажите перед царем вашим, в чем не повреждается вера и благочестие, и от всех его врагов и изменников удаляйтеся и бегайте, яко же от мятежных крамольников Поляков, тако наипаче от злокозненных безбожников, гнездящихся в Лондоне и оттуду… рассеивающих плевельное учение треокаянного оного врага Христова тмократному проклятию подлежащего, сосуда сатанина, всенечестивейшего Волтера, возмутившего всю вселенную своим диявольским учением, иже в животе своем всё тщание имеяше, воеже како бы до конца истребите веру во Христа Бога».

В своем послании Кирилл объяснял пастве, что числовой эквивалент славянских букв слова «вольнодум» есть как раз антихристово число зверя 666, и требовал избегать любых отношений с этими «зверями страшными и змиями пресмыкающимся — потому что то бо суть предтечи антихриста». На полях напротив слов митрополита Чичиков не удержался и написал: «идоложрец». Раньше он позволял себе так говорить только о никонианах. После Кирилла Чичикова бросает и, наверное, самый преданный из единомышленников. В том же шестьдесят третьем году Осип Гончар посылает прошение русскому царю, в котором от своего имени и от имени членов своей общины выражает полную солидарность с политикой царя и желание некрасовцев как можно скорее вернуться обратно в Россию. В другом обращении Гончар заявляет, что все, в том числе находящиеся под турецкой властью некрасовцы вместе с другими старообрядцами «обязаны… день и ночь молить Бога за богохранимых наших царей».