У алтаря - Элизабет Вернер

— Ваш арест связан с убийством графа Ранека, — произнес он, пытливо глядя в глаза Гюнтера.

— Может быть, меня даже считают убийцей графа? — насмешливо спросил Бернгард.

— Дальнейшее следствие разъяснит, кто убийца, — уклонился судья от прямого ответа. — Я еще раз убедительно прошу вас последовать за мной. Внизу меня ждет карета, и ваш арест пройдет так незаметно, что никто ничего не узнает.

— Нет, нет, этого не будет! — вдруг раздался голос.

Дверь из соседней комнаты распахнулась, и на пороге показалась красная от возбуждения Франциска, за ней стояла Люси. Гувернантка решительными шагами подошла к Бернгарду и стала рядом с ним с таким видом, точно это место принадлежит ей по праву и она ни за что не уступит его никому.

— Этого не будет! — повторила Франциска. — Неужели вы думаете, что мы согласимся, чтобы нас тащили в тюрьму только потому, что вашим судьям приходят в голову нелепые подозрения? Господин Гюнтер, да не стойте вы, ради Бога, так спокойно, точно вас приглашают на прогулку! Покажите этому господину, кто здесь хозяин, и выпроводите его подобру-поздорову.

— Я понимаю, сударыня, что, находясь в возбужденном состоянии, вы не взвешиваете того, что говорите, — заметил судья, вежливо кланяясь Франциске, — однако должен напомнить, что нахожусь здесь по обязанностям службы и принужден в точности выполнить данный мне приказ. Если господину Гюнтеру не угодно добровольно последовать за мной, то в моем распоряжении имеются два жандарма. Надеюсь, их не придется звать.

— Во всяком случае, это будет для них счастьем, — дрожа от гнева, возразила Франциска. — Если бы они вздумали явиться сюда, то господин Гюнтер одной рукой выбросил бы их в окно, а что касается вас, господин судья, — с издевкой прибавила она, — то с вами я сумею справиться и одна.

Судья попятился, опасливо посмотрев на дверь. Он знал решительный характер Рейх и не сомневался, что она приведет свою угрозу в исполнение. Присутствуя неоднократно при арестах, он видел в своей жизни много сцен, вызванных испугом и негодованием, но такого неуважения к требованиям законной власти ему еще не приходилось встречать.

К счастью, в дело вмешался сам Гюнтер.

— Успокойтесь, прошу вас, — повелительным тоном обратился он к своей энергичной защитнице, в то же время ласково беря ее за руку. — Повторяю, господин судья, что произошла какая-то судебная ошибка, какое-то недоразумение. Я убежден, что преступник рано или поздно найдется — все зависит от того, насколько умело будут вести следствие, но я в любом случае пострадаю, когда вы вынуждены будете освободить меня. Подобное подозрение оставит пятно на моем добром имени, его не сотрешь, и вы ничем не сможете вознаградить меня за содеянное зло.

Бледность, разлившаяся при этих словах по лицу Бернгарда, ясно показала, насколько он взволнован, несмотря на внешнее спокойствие.

— С нашей стороны будет сделано все, что только возможно, — несколько смущенно проговорил судья, — а теперь...

— Позвольте мне проститься с сестрой и ее воспитательницей! — прервал его Бернгард.

Судья поклонился в знак согласия и отошел к двери, не теряя, однако, арестованного из вида.

— Подойди ко мне, Люси! — позвал Гюнтер.

Люси все еще стояла на пороге соседней комнаты. Она сильно изменилась в последнее время. Прелестное розовое личико побледнело и осунулось, судорожно сжатые губы, казалось, сдерживали готовый вырваться болезненный стон. Напряженное выражение делало неузнаваемыми ее мягкие черты, а взгляд, всегда полный жизни и веселья, был неподвижно устремлен в одну точку.

Голос брата вывел девушку из забытья. Она подбежала к нему и припала головой к его плечу; глаза ее оставались сухими, несмотря на то что раньше она легко плакала по каждому пустяку.

— Не беспокойся обо мне, Люси! — проговорил Бернгард, наклоняясь к сестре. — Я надеюсь скоро вернуться. Пока ты останешься на попечении мадемуазель Рейх; я передаю тебя в самые надежные руки... До свидания!

Люси подняла глаза на брата, и в них выразилось такое безнадежное, такое безграничное отчаяние, что лицо Гюнтера омрачилось.

— Дитя мое, — с ласковым упреком сказал он, — неужели ты считаешь своего брата убийцей?

Девушка вздрогнула при этом вопросе. С горячей нежностью обвила она руками шею брата и страдальческим, раздирающим душу голосом ответила:

— Нет, Бернгард, тебя — нет!

Гюнтер не понял этого вопля, приписав его беспокойству сестры за него, но Франциска инстинктом любящей женщины отметила подчеркнутое «тебя — нет», и догадалась, что Люси дрожит за участь кого-то другого. Она хотела сейчас же допросить ее, но, взглянув на стоявшего у дверей судью, промолчала.

Гюнтер выпустил сестру из своих объятий и подошел к Рейх.

— Я должен и с вами проститься, надеюсь, ненадолго, — сказал он так тихо, что только она одна могла расслышать его слова. — Хотя с вашей стороны было очень неразумно и бесполезно вступать в спор с судьей, вы это сделали ради меня, и я вам очень благодарен, Франциска!

После памятного разговора Бернгард в первый раз назвал гувернантку Франциской, и она невольно потупилась. Энергичная, храбрая особа, не побоявшаяся бы вступить в бой со всеми судьями округа, затрепетала, как юная пансионерка, когда ее рука очутилась в руке Гюнтера. Они обменялись крепким рукопожатием и разошлись.

— Ну вот, я к вашим услугам, господин судья, — проговорил Бернгард, подходя к двери.

Женщины остались одни. Франциска подбежала к окну, чтобы видеть, как Гюнтер сядет в карету, а Люси продолжала стоять на том же месте. Только когда вдали замолк стук колес, Франциска отошла от окна, вытерла катившиеся по ее щекам слезы (теперь не время было плакать), подошла к Люси и, обняв ее, пристально заглянула в глаза.

— Теперь, моя дорогая, вы должны откровенно поговорить со мной. Мне хотелось задать вам один вопрос раньше, но присутствие судьи удержало меня. Я боялась, что его нелепые подозрения еще усилятся. Теперь мы одни, и я спрашиваю вас, что означали ваши слова «Тебя — нет, Бернгард»? Я знаю, конечно, что вы не можете считать своего брата убийцей, но по вашему тону ясно было, что есть кто-то, кого вы подозреваете в этом преступлении. Кто он?

Резким движением Люси освободилась из объятий своей воспитательницы, крепко сжала губы, и не оставалось сомнения, что никакие мольбы и никакие угрозы не заставят ее открыть рот. Франциска тщетно ждала ответа.

— Я серьезно начинаю бояться вас, дитя мое, — снова начала Рейх после некоторого молчания. — Вы ведете себя как-то странно. Вы слышите, что вашего брата обвиняют в преступлении, в котором он совершенно не виновен; вы видите, что его увозят, чтобы посадить в тюрьму; что его честь, даже сама жизнь висит на волоске, — и молчите, зная, что ваше слово, может быть, прольет свет на истинное положение вещей и даст брату свободу. Люси, скажите, ради бога, кого вы щадите, из-за кого хотите молчать после всего, что произошло здесь четверть часа назад?