«Нагим пришел я...» - Дэвид Вейс

Роза вернулась с двумя парами старых кожаных башмаков, изношенных до дыр, и швырнула их в печь, чтобы поддержать гаснущее пламя, но, когда мадемуазель удобно расположилась на станке, радуясь теплу, вонь от горящей кожи стала невыносимой. Роза плеснула водой, запах стал удушающим, а мадемуазель с криком «мне дурно» упала в обморок.

Пришлось прыскать на нее холодной водой, чтобы привести в чувство, и она совсем закоченела. Огюст бросился в аптеку за лекарством, чтобы вернуть свою модель к жизни, и задолжал там десять франков. К тому же мадемуазель пригрозила, что подаст в суд за ущерб, причиненный ее здоровью.

Тут Огюст решил, что с этой мастерской добром не кончится. Он разыскал экипаж для Рене Дюбуа и вернулся домой раздраженный и сердитый. В тот вечер он объявил Розе, что найдет мастерскую получше, чего бы это ни стоило.

5

Через месяц Огюст нашел более подходящую мастерскую на бульваре Монпарнас, около улицы Вожирар.

– Обойдется всего на двадцать франков дороже, – заявил он Розе, очень довольный. – Прямо дворец по сравнению с нашей конюшней. – Дело стало лишь за деньгами на переезд.

С помощью Папы ему удалось одолжить повозку, правда, без лошади – на лошадь денег не хватило. В повозке могли поместиться почти все его пожитки и скульптуры, но кое-что не умещалось, и он обратился за советом к Фантен-Латуру.

Тот немедленно нашел выход из положения.

– Мы поможем тебе переехать. Мы все – Ренуар, Далу, Моне, Легро и Дега.

– Дега и Моне? Да они не согласятся пачкать руки, – сказал Огюст.

– Нет, согласятся. По крайней мере Дега. Это будет для него случаем покритиковать тебя. И к тому же ты ему нравишься, Огюст, хотя он иногда и держится с тобой свысока.

В утро переезда друзья явились все, каждый поодиночке, но влекомые общим чувством любопытства, – Огюст был очень скрытным, когда дело касалось личной жизни и работы.

Они были весьма удивлены, обнаружив, что мастерская почти пуста, за исключением нескольких скульптур и личных вещей Огюста, а они прослышали, что с ним живет некая мадемуазель, причем не уличная девица, а приличная девушка из деревни. Но Огюст заранее отослал Розу вместе с вещами к родителям под предлогом, что переезд ей не по силам. В действительности же потому, что не хотел, чтобы друзья совали нос в его личную жизнь, и не желал выслушивать их шуток и насмешек.

Как бы то ни было, он был благодарен художникам за то, что они пришли. Фантен с его ровно подстриженной ван-дейковской бородкой-предметом его особых забот, и большим носом; Ренуар с его светло-рыжими усами; Далу с изможденным резким лицом; и Легро, у него такая гордо посаженная голова, что так и просится ее вылепить; Моне с его квадратным бородатым лицом и белозубой улыбкой; и Дега, он как обычно плелся в хвосте, прикидываясь сторонним наблюдателем, длинный нос и большие глаза выделялись на его лице, украшенном усами и обрамленном аккуратно подстриженной острой бородкой, – прямо как на картинах его любимого мэтра Энгра.

За последнее время Огюст сделал еще несколько небольших скульптур, и все задержались, рассматривая их, прежде чем грузить на повозку.

– Ты немало поработал, Роден. А все молчишь, – заметил Фантен.

– А какой толк от разговоров? От этого работа не становится лучше, – ответил Огюст.

Фантен рассмеялся:

– Ты такой же скрытный, как и наш друг из Экса, Поль Сезанн. И такой же упрямый. Стоит кому-нибудь вступить в спор с Сезанном, как тот сразу пускается наутек.

– Не всегда, – сказал Ренуар. – Сезанн требует, чтобы организовали еще один «Салон отверженных».

– Все потому, что Салон его отверг, – сказал Фантен. – Но теперь-то никто из вас не станет его поддерживать, раз вас приняли в Салон.

– Меня не приняли, – сказал Огюст.

– Наш великий и знаменитый Салон художников и скульпторов Франции, – саркастически заметил Дега. – Я вам всегда говорил, что мы придаем ему слишком важное значение. Большинство художников попадает туда благодаря протекции своих учителей, которые являются членами Академии и голосуют в их поддержку. Или они еще более бесчестны и ведут торговлю со своими коллегами на таком условии: «Я проголосую за вашего ученика, если вы проголосуете за моего». И так сто раз в год. Как можем мы серьезно относиться к тому разврату, который царит в живописи и скульптуре?

Фантен увидел «Вакханку» и сказал:

– Держу пари, что Роден серьезно относится к Салону. Это ведь твое произведение, не правда ли, Роден?

– Да, – подтвердил Огюст.

– Внушительно, – сказал Фантен. – Для Салона?

– Возможно, – ответил Огюст.

Внимательно рассматривая «Вакханку», Далу заметил:

– Уж не надеешься ли ты продать ее, Роден? Кого она изображает?

– Мадонну, – предположил Фантен. – Или, может, Диану?

– Нет, что ты, – сказал Далу, – она слишком…

– Чувственная, разнузданная, – докончил Ренуар. – Посмотри только на эти острые груди, на эти напряженные жаждущие бедра. Они говорят сами за себя.

– Держитесь подальше, – посоветовал Далу. – А то она еще набросится на вас.

Огюсту хотелось куда-нибудь спрятаться.

– Это вакханка, – пояснил он.

– Вакханка? – недоверчиво переспросил Далу.

– Вакханка-Афродита, – сказал Ренуар. – Жизнь так и бьет в ней ключом. Что ни говорите, а в ней чувствуется радость бытия.

– Она непристойна, – сказал Далу.

Ренуар ответил:

– Ну а тебе-то что? Она ведь не твоя любовница.

– Я не о том, – сказал Далу. – Она слишком громоздка, слишком необузданна.

Огюст разозлился:

– Мне осточертели эти глупенькие Венеры в стиле Буше, Дианы в стиле Гудона. Гудон создал хорошие портретные бюсты, но его Дианы безжизненны. И почему обнаженная натура должна быть всегда красивой? Почему я не могу сделать вакханку страстной, а не просто глупой и невыразительной?

– Эту вещь Салон никогда не примет, – заметил Далу.

– О единственный и неповторимый Салон, – отозвался Огюст. – Если бы только можно было продавать свои вещи где-нибудь еще.

Ренуар прикоснулся к «Вакханке» и сказал:

– Если вам хочется потрогать или погладить статую или женщину на картине, значит, она живая.

– Но где же приличия? – воскликнул Далу. Ренуар улыбнулся и ответил:

– Господи, Далу, да какое это имеет значение? У тебя что, шоры на глазах? Разве ты не умеешь чувствовать? – Он красноречивым жестом указал на «Вакханку». – Человек, который так умеет передавать форму бедер и грудей, наверняка наделен талантом. А ты все видишь шиворот-навыворот.

– Я вижу то, что мне следует видеть, – ответил Далу. – Я предпочитаю, чтобы в моих работах было больше вкуса.