Почтальон - Андрей Никонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К опросу Савушкина была подколота справка из радиообщества и разрешение на радиопередатчик, радиолюбитель не поленился вспомнить, что продал гостю ламповый приёмник, и особенно напирал на то, что разрешения у почтальона на приёмник не было, а имени он его не знает, и очень просит их уточнить.
Савушкин также вспомнил, что Глаша по ошибке отдала ему сначала не тот конверт, кому именно от предназначался, он не знал, потому что почтальонша сразу обратно его забрала, и выдала нужный. Радиолюбитель только первую букву фамилии разглядел, вроде как «Т» или «Г», и то, что адрес псковский. Тут Матюшин написал карандашом «Герасимов, осв. 25/03», указал адрес и обвёл надпись кружочком, поставив восклицательный знак, но потом зачеркнул. Дальше стояли ещё семь адресатов на «Т» и «Г», которые жили на Алексеевской улице и чем-то отличились, последняя фамилия, Тимченко, удостоилась второго восклицательного знака, тоже зачёркнутого. Похоже, всех новых подозреваемых Матюшин опросил, только протоколы не составлял.
Сама Екимова тоже невинной жертвой больше не выглядела, раз к ней Сомов заглядывал минимум два раза. Откуда Лессер про два раза знал, из бумаг ясно не было, в допросе Лакобы только один случай упоминался, тем не менее какие-то связи с бандитом у Глаши были, и хорошо если только личные. Могла ведь и что-то адресованное тому же окрсовету взять, или адмотделу, не все письма напрямую фельдсвязью шли, что-то и через почту проходило.
— А это что? — Сергей вытащил последние два листа из своей папки.
Лессер зачем-то опросил Варю Лапину, Матюшину не доверил. Варя рассказала, как впервые встретила Сергея, когда у них начались отношения, где ходили в Пскове, почему разбежались. Залез Лессер и в её прошлое, но тут Варя уверенно отвечала, что ни в каких антисоветских организациях не состояла, работала учительницей сначала в Нарве, потом в Ревеле, а как Эстония стала самостоятельной, вернулась в Псков, к отцу. Ответы следователя устроили, он поставил плюсы на обеих листах, и только рядом с ответом о возвращении знак вопроса, впрочем, неуверенный и даже без точки. Правда, сверху написал, что проверить надо у какого-то Меркулова, но кто это, Травин не знал.
Толстая тетрадь, которую Сергей позаимствовал у Лизы, была исчеркана до половины, держать у себя дела представлялось опасным и ненужным, Травин сложил их в портфель, добавив от себя один лист, и выглянул на улицу, узнать, когда закончится Лизина минутка.
— А она у нас, — соседка как раз вынесла таз с разваренной крупой, и раскидывала её курам, — играют они в свержение царя, ух, чуть горницу не разнесли. Да вы не беспокойтесь, мы присмотрим, где пяток, там и дюжина. Уж не знаю, как вас просить, только телега у нас сломалась, там бы раму сварить. Федька-то её разобрал, чтобы, значит, время не терять, а сам не может, боится.
Травин пообещал, сварочный аппарат был у соседей в двух домах ниже к реке, люди в слободе хоть и говорили друг про друга всякое, и ссорились, и дрались иногда, но при возможности жили дружно и помогали если было чем.
На почтамте Сергея встречал только телеграфист, больше никого на рабочих местах не было, сортировщицы и учётчицы разложили корреспонденцию для утренних письмоносцев, отдельный мешок — с накопившимися за неделю письмами и мелкими посылками из-за границы, и ушли. Травина это вполне устраивало.
Он сложил дела стопкой, завернул их в лист серой бумаги, обвязал бечевой и запечатал сургучом, проставив датой последний день апреля. Написал адрес ОГПУ на лицевой стороне, кое-как скопировав почерк Лессера. Корреспонденция для органов власти регистрировалась в особых журналах, но без адреса отправителя никто бы этого делать не стал, так что Сергей повалял конверт по полу, придавая ему потрёпанный вид, и положил в общую стопку, туда, где лежали письма для окрсовета. А потом прошёл в аппаратную, там Бернис, обложившись лентами, расшифровывал точки и тире.
— Фёдор Петрович, есть минутка?
— Конечно, — Бернис оторвался от бланков, потёр красные глаза. — Сейчас затишье, а то сегодня ночью молнии в окрком шли одна за другой, Шульман, бедняга, ругался и матерился, когда смену сдавал.
— Помните пятницу перед Пасхой, вы тогда ещё дежурили ночью? Ничего необычного не было?
Бернис задумался, Сергей внимательно следил за его реакцией, но ни испуга, ни желания что-то скрыть не увидел.
— Нет, — наконец сказал он. — Ничего не было. Вот помню неделей раньше милиционер ночью делал обход, вроде как привидение увидел на втором этаже, хоть комсомолец и не должен верить в потусторонние силы.
— А вы?
— А я, Сергей Олегович, за пятьдесят лет чего только не навидался. Меня ни привидениями, ни прочими Виями не пронять. Штору ветром качнуло, вот он и вообразил невесть что, начальствую своему звонил, но то приказало глупостями себе голову не забивать, хорошо, что в органах есть разумные люди.
— Окна должны быть по инструкции закрыты, разве не так?
— Вам лучше знать, товарищ начальник, только это извечный русский бардак, вот, смотрите, как Игнатьев ведёт журнал расхода лент. Он же ждёт конца смены, а потом подсчитывает, разве это порядок? А Шульман? Вы меня извините, Сергей Олегович, он курит прямо здесь. А если пожар, нерасшифрованные сообщения из Ленинграда и Москвы? Нет, с тех пор как вы пришли, что-то изменилось, но порядка всё равно нет.
— Товарищ Бернис.
— Да, — прервался телеграфист.
— Будет время, составьте докладную. А я сделаю оргвыводы.
— Конечно, — просиял Бернис, — я там всё напишу, будьте уверены.
Этот Бернис был прав, стоило чуть вожжи отпустить, и народ пускался во все тяжкие, правда, если обычную сортировщицу Травин мог выставить на улицу росчерком пера, уведомив профсоюз, то с телеграфистами такое не прокатило бы, они были отдельной кастой на почте, мало того, что абы кого на это место не возьмёшь, так еще и претендент на работу проходил через проверки по линии НКВД и Наркомпочтеля.
На улице наконец распогодилось, следующий день обещал быть тёплым и ясным, Травин добрался до Ботанического сада, перешёл дорогу, пропустив подводу с бидонами молока, и через минуту звонил в дверь морга второй совбольницы. Пронзительный электрический звонок было слышно, наверное, в Опалишино, но Фомич открыл дверь только через пару минут.
— Проходи, — сказал он.
Санитар-костоправ был не в духе, он провёл Сергея в прозекторскую, где на стене ещё оставались следы крови Лессера, уселся за стол, закурил.
— Выкладывай, — Травин сел напротив него.
— Тут такое дело, командир, — Мухин с каждой секундой терял решительность, —
