Волчий камень - Петр Заспа

— Капитан! — крикнул Карлос в спину удаляющемуся Кюхельману. — Отдайте мне своего мавра! Я дам вам за него двух африканцев.

— Что такое? — удивленно спросил Гюнтер насупившегося Удо. — Что он говорит?

— Предлагает вам за меня двух рабов.

Дон Диего грозно глянул на сына:

— Уймись, Карлос!

— В чем дело, отец? Я предложил малую цену?

Губернатор двинулся к сыну, собираясь силой оттащить его от Герреро.

— Не понимаю, почему два кабальеро не могут совершить выгодную сделку? — удивился Карлос. — Почему вы смеетесь, капитан?

Удо начинал закипать. Растерянность на лице сменилась злобой. Широкие ноздри раздулись, как у раненого быка. Любое упоминание о рабстве вызывало в его душе бурю негодования. Как знать, может, сейчас на этом галеоне мучаются его соотечественники? Когда, увлекшись, сын губернатора оттянул пальцами его нижнюю губу, чтобы получше разглядеть зубы, Удо взорвался. Перехватив руку, он с хрустом ее вывернул, заставив Карлоса согнуться в унизительном поклоне.

— Что?! — отпрыгнув в сторону и собираясь обнажить шпагу, проревел Карлос.

Вовремя оказавшийся рядом дон Диего схватил сына за руку, заставляя упрятать блеснувшее лезвие в ножны.

— Капитан! Я дам вам трех африканцев, только отдайте мне этого наглеца! — Покрасневший Карлос задыхался от ярости. — Такие, как он, — причина бунтов. На его руках нет кровавых мозолей, а на спине — следов кнута. Вы плохо смотрите за своим рабом. Это непозволительно! Отдайте его мне!

— Что он хочет? — спросил Гюнтер, удивившись эмоциональной речи Карлоса.

— Предлагает трех рабов. У него их полный корабль.

— Ты пользуешься успехом, — попытался пошутить Гюнтер, но, взглянув на пылающее лицо Удо и догадавшись, чего стоит доминиканцу сдерживать себя, задумчиво произнес: — Похоже, визит не удался.

Затем, заметив выпученные глаза и красноречивый жест Карлоса, сжимавшего шпагу, добавил:

— Скажи губернатору, что, пожалуй, мы зайдем в другой раз. У нас появились дела на берегу.

И, не дав возможности ответить, Гюнтер направился к бараку, увлекая за собой свою свиту.

Дон Диего мрачно глядел в спины удаляющимся подводникам.

— Дался тебе этот мавр, — злобно прошипел он Карлосу.

— Отец! Почему ты не дал мне его зарубить!

— Эх, Карлос. Когда ты уже научишься отделять мелкое от главного?

Дон Диего задумался. Такого оборота он не ожидал. Сегодня за столом он надеялся узнать у чужаков ответ на важный вопрос: сколько времени они еще собираются оставаться на Бенито? Но все испортил Карлос. Надо его до поры куда-нибудь отослать, чтобы окончательно не спутал все карты.

— Карлос, ты, кажется, хотел заняться продажей своих рабов? Я предлагаю тебе вариант получше. Туземцы обнаглели. Они воруют наш скот уже даже днем. Возьми два десятка своих людей и проводника Пио. Пора с ними покончить. Найдите и не оставьте от них даже следа. Тех, кто покрепче, продашь на плантации. Восполнишь свои потери.

— Отец, но за туземца мне не заплатят и четверти стоимости африканца. — Карлос удивленно посмотрел на дона Диего. — Если они хотя бы что-то стоили, я бы не плавал к Африке, а прочесывал местные джунгли.

— Не спорь. Это лучше, чем ничего. Я ведь не зря сказал, что туземцы обнаглели. Пио говорит, что они нам угрожают. У них появилось какое-то божество, и с его помощью туземцы собрались изгнать нас с острова. Ерунда, конечно, но я не хочу, чтобы в самый важный момент, когда мы нападем на чужаков, они помешали нам. Ты сделаешь так, как я сказал, и завтра утром выступишь со своим отрядом. Так будет и тебе на руку, и мне спокойней.

Карлос понимающе кивнул:

— Но пообещай мне, отец, что когда мы разобьем чужаков, то их мавр будет мой. — Злоба вновь исказила лицо Карлоса. — Я с него живьем сниму кожу, а затем обсыплю солью!

— Хоть сахаром, мне все равно, — вздохнул дон Диего. — Только не забывай о главном и не разменивайся на мелочи.

Они уже подходили к особняку, когда Карлос неожиданно вспомнил:

— Отец! А что чужаки говорили о своем бессмертии?

— Пустое, они уже и сами об этом молчат.

— Не потому ли молчат, что не хотят, чтобы мы об этом знали?

— Карлос, ерунда это, сказки. Видел бы ты, как визжал их матрос с распоротым брюхом. Бессмертные так не трясутся за свою шкуру. Сейчас его жизнь висит на тонкой нити, крепость которой зависит лишь от их лекаря.

— Так сказал их капитан, но ведь ты сам не видел этого матроса?

Дон Диего остановился и устало посмотрел на Карлоса. На миг задумавшись, он наконец произнес:

— Хорошо. Идем. Есть у меня для тебя еще один сюрприз.

Он решительно толкнул дверь особняка.

Лишь немногие знали, что подвал под своим домом дон Диего использовал не только для сохранения в прохладной сырости бочонков с вином и джином.

В каменные стены подземелья были вделаны бронзовые кольца, на которых удобно было подвешивать неугодных губернатору пленников и недовольных его властью островитян.

Люди на острове иногда исчезали, но их пропажу списывали на прожорливость джунглей. И действительно, изуродованные тела через некоторое время находили недалеко от поселка. Но об истинной причине гибели людей можно было только догадываться.

Не пустовала губернаторская темница и на этот раз.

— Два дня тебе хватит, чтобы разделаться с туземцами, а я пока присмотрю за твоими рабами. — Дон Диего снял со стены факел и указал на узкую дверь под лестницей. — Заходи. — И, пропустив вперед Карлоса и Чуи, плотно задвинул за собой засов. — Затем три дня тебе, чтобы распродать туземцев с африканцами на Эспаньоле. Ну, а я за это время подготовлю все для нападения на чужаков.

Карлос вглядывался в темноту. Услышав скрип двери, кто-то внизу завозился и громко застонал. Затем подвал загудел от криков на незнакомом языке. Тусклый свет факела вырвал из темноты фигуру человека, висевшего на вытянутой правой руке. Кровоточащая кисть была стянута металлическим обручем и зацеплена за одно из колец в стене. Ступни пленника едва касались пола, и он, вытянувшись, стоял лишь на пальцах ног. По необычной одежде Карлос сразу узнал в нем чужака. Всхлипывая и выкрикивая осипшим голосом невнятные фразы, пленник пытался рассмотреть своих мучителей.

Узнав губернатора, он удивленно затих. Затем в его глазах загорелась надежда, возможно, он принял вошедших за своих спасителей.

— Вот один из тех, в чье бессмертие ты веришь. — Дон Диего поднес факел к лицу пленника. — Он вызывает у тебя страх и трепет? Нет? У меня он вызывает лишь отвращение. Посмотри на его штаны, он обмочился в них уже не один раз. Я притащил его сюда в надежде, что он хоть чем-то будет нам полезен. Но толку от него никакого. Нашу речь не понимает. Сколько Чуи ни пытался чего-нибудь от него добиться, все без толку. Ни жесты, ни слова до него не доходят. От пыток сразу впадает в истерику. Жаль, но он бесполезен. Пусть хотя бы послужит тем, что вселит в тебя, Карлос, уверенность в нашем деле.

Дон Диего повернулся к охраннику:

— Приступай.

Чуи достал из сапога нож с тонким длинным лезвием и гладкой костяной рукояткой. С полным безразличием на лице он приблизился к чужаку и вогнал лезвие ему в ногу, выше колена. Из раны бурым ручьем кровь устремилась вниз по голени и, срываясь с пятки, расползалась темной лужей.

Довольно осклабившись и растерев между пальцами кровь, Чуи обернулся к губернатору:

— Как? Подольше или сразу?

— Кончай его. — Дон Диего махнул рукой и направился к выходу. — Ночью вынеси в джунгли. Гиенам тоже жрать надо. А через пару дней случайно найдем что останется, покажем чужакам.

Карлос пристально всматривался в окровавленное лицо. Ему всегда был интересен этот момент — когда жизнь в человеке угасает. Он пытался увидеть, как душа покидает тело, об этом очень интересно рассказывал Соломон. Пленник уже не кричал, а лишь слабо хрипел, безвольно повиснув на руке. И когда лезвие скользнуло между ребер, он лишь тихо вздохнул и, дернувшись, затих.

«Опять не увидел», — с досадой подумал Карлос и пошел вслед за отцом на свет факела.

Такого страшного похмелья в жизни Клауса еще не было. Одеревеневшее тело уже ничего не чувствовало. Но мозг взрывался от боли в тщетной надежде, что все это пьяный и бредовый сон. И скоро он проснется где-нибудь в сточной канаве, но живой и здоровый. И побредет куда-нибудь, как обычно, в поисках, чем бы похмелиться. Но пробуждение не наступало. Затем он почувствовал, как что-то холодное и страшное тянется к его сердцу и, как безжалостная змея, вонзает в него зубы. И уже, будто со стороны, он увидел собственные конвульсии, а затем на него навалилось полное безразличие ко всему, что творилось в этом мире.

14

Жаркое тропическое утро мало чем отличалось от полдня. Разве что солнце жгло затылок, а не макушку. Облезлые уши Вилли, не способные укрыться в коротких волосах, горели. Спасительная тень от забора помогала мало. Воздух накалялся, превращаясь в тугую вату, противно забивающуюся в рукава и под застегнутый на все пуговицы китель.