Дар дождя - Тан Тван Энг

Я перевел дух.

– Это было как… – Я покачал головой и рассмеялся.

Мы вылезли из машины и уселись на берегу, наблюдая за сияющими зелеными волнами и чувствуя, как исчезает наполнивший кровь адреналин. На песке стояли рыбацкие лодки, и мы слышали крики привязанных к ним бакланов. Рыбаки часто сажали бакланов на привязь, чтобы те ловили рыбу, дополняя улов из сетей.

Лицо Кона было полно радости, молодости, самой жизни. Теперь, состарившись, после всего что с нами случилось, именно таким я его вспоминаю; как в тот день, когда мы нарушили все правила дорожного движения, а потом сидели на краю света, глядя на море, и Малаккский пролив перед нами сливался с Индийским океаном.

– Ты ведь знаешь про моего отца, – без предисловия сказал Кон.

Я задумался над тем, что ему хотелось от меня услышать, и, не зная ответа, решил сказать правду.

– Ну… до меня доходили слухи и всякие байки.

– Ты слышал о триадах?

– Дядюшка Лим о них рассказывал. Но лучше расскажи сам.

Он глубоко вздохнул.

– Триады – это такая странная историческая штука. Название происходит от треугольной диаграммы, которой они пользовались и которая означала единство Неба, Земли и Человека. Впервые они появились во времена монгольского завоевания Китая как силы сопротивления. На триады очень повлиял буддизм, и в самом деле большинство из основателей были буддийскими монахами. Но со временем это выветрилось. Отец считает, что современные триады зародились в начале правления династии Цин. Когда в семнадцатом веке Китай захватили маньчжуры, они пытались подавить любые формы сопротивления…

Кон объяснил, что на протяжении веков триады постепенно стали частью преступного мира. Массовое переселение китайцев помогло расширить их влияние и власть за пределы Китая. Члены триад общались и узнавали друг друга на публике с помощью затейливых знаков пальцами рук.

Он замолчал, и я попытался осмыслить сказанное. Это было что-то сложное, тайное братство вроде масонов, про которых отец часто шутил, что господин Скотт – один из них.

В попытке усмирить триады англичане объявили вне закона любые тайные общества. Конечно, это оказалось бесполезно. Триады жили по собственным законам, и их не мог контролировать никто, кроме Голов Дракона, их предводителей.

– Твой отец – Голова Дракона? – спросил я Кона, переступив черту дружбы.

Но Кон уже ждал меня на другой стороне.

– Он – глава Общества красного знамени.

Дядюшка Лим был не единственным, от кого я слышал это название. Порывшись в памяти, я вспомнил, что когда-то в газетах подробно писали про насилие и беспорядки, устроенные враждующими бандами с целью расширить контролируемые территории. Общество красного знамени славилось хорошей организацией и особой жестокостью. Его корни уходили в китайскую провинцию Хок-кьень, выходцами откуда было большинство китайского населения Пенанга. Оно считалось одной из самых сильных группировок.

– Когда отец отойдет от дел, новой Головой Дракона стану я. Надеюсь, нашу дружбу это не испортит, – сказал Кон, и в его голосе сквозило беспокойство, что с ним я раздружусь.

Я был тронут и тут же его успокоил:

– Нет, даю слово.

Он с облегчением вздохнул, но тут же скрыл свои чувства – и я внезапно понял, насколько он был одинок, насколько отцовская слава мешала ему заводить друзей. Как и я, он предпочел собственную компанию. В нем было так много от меня самого, особенно внутренняя твердость, ставшая результатом решения идти по жизни в одиночку и не допускать сердечных уколов.

– Сейчас я тебе кое-что покажу, – сказал он.

Кон переплел кисти рук, оттопырив большие пальцы вперед, а мизинцы – вниз.

– Этот знак приведет тебя к моему отцу. Мы контролируем рынок в Пулау-Тикусе, и любой, кому ты его покажешь, будет обязан повиноваться.

Я попробовал воспроизвести знак.

– Зачем ты мне это сказал?

– Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, просто покажи этот знак, и ты ее получишь.

– Не думаю, что мне это понадобится.

– Выучи его. Мало ли как все обернется.

Я понял, что его предложение связало нас невысказанной клятвой дружбы или даже братства. Ее не надо было произносить вслух, отчего она была только крепче.

– Поехали. Поужинаем в городе. Вот, – он бросил мне ключи, – твоя очередь.

Под покровом темноты Джорджтаун был другим миром, и место, куда привез меня Кон, не походило ни на что, где я когда-нибудь бывал поздно вечером. Мы припарковали машину и пошли по Бишоп-стрит. Крытые пассажи шириной в пять футов перед магазинами были полны лоточников, готовивших еду под светом керосиновых фонарей. Меня предупреждали ночью не заходить в эту часть города, но с Коном я чувствовал себя в безопасности.

– А, Белый Тигр, ты сегодня оказал нам честь, – добродушно приветствовал его торговец рыбным супом, справившись о его отце.

Он вытер замасленный стол свисавшим с мускулистого плеча полотенцем, и мы сели на деревянную скамью, стоявшую вдоль тротуара. Толстяк в тельняшке окунал полоски теста в котел с бурлящим маслом и, когда они приобретали золотисто-коричневый цвет, выуживал оттуда с помощью деревянных палочек в фут длиной. Эти ю-чар-квэй полагалось макать в густой рисовый рыбный суп с луком-шалотом, зеленым луком, несколькими каплями кунжутного масла и имбирной стружкой.

– Почему он так тебя назвал?

Кон пожал плечами и показал на свою рубашку:

– Может, потому что мне нравится носить белое.

– А «Тигр»?

Мой вопрос явно его смутил, и я выставил вперед ладони:

– Я могу догадаться. Не говори.

– Давай поедим, – ответил он.

– Почему та женщина нам улыбается?

Молодая китаянка в красном ципао махала платком, стараясь привлечь мое внимание. Она стояла в дверном проеме, и падавший сзади свет ее старил.

Кон обернулся посмотреть.

– Это шлюха, хочет затащить тебя в постель.

– О, а я подумал, что это твоя приятельница.

Принесли еду, и мы жадно на нее набросились. Ю-чар-квэй были хрустящими, с пылу с жару и – после того как их размочить в супе – восхитительными на вкус.

– Мне еще порцию супа! – крикнул я торговцу.

Подъехавшие велорикши припарковали коляски у дороги и расселись вокруг нас, и атмосфера внезапно наполнилась шумом и добродушными перебранками.

– Тебе надо сесть как они.

– Это как?

Я посмотрел на рикш: они сидели, вытянув одну ногу на скамье, а колено второй держали согнутым, отчего оно возвышалось над столешницей, как вершина холма, и забрасывали еду себе в рот.

– Может, на следующем балу у резидент-консула.

Мы одновременно встали, и тут в борделе послышалась какая-то кутерьма. Над столами раздался грубый мужской голос:

– Убирайтесь! Вон!

Створчатые двери с хлопком распахнулись, из них, спотыкаясь, вывалился англичанин средних лет и врезался в опору галереи. Он развернулся, и тут из дверей вышел молодой китаец и врезал ему по голове.

– Довольно! – вступился Кон, заблокировав следующий удар.

Китаец отвел руку и сжал кулаки, но тут же узнал Кона.

– Господин Кон, простите. Этот анг-мо нарушал правила.

– Оставьте его мне, – сказал Кон.

Парень тут же повиновался и вернулся внутрь здания. Сидевшие вокруг рикши снова принялись за еду.

Кон подвел пьяного англичанина к нашему столу и налил ему чашку чая.

– Вы в порядке?

– Да-да… Девушки-милашки… Давай позабавимся… – бормотал мужчина.

Кон заставил пьяного проглотить чай, и через минуту тот вроде бы протрезвел.

– Вы меня спасли. Но кто вы, черт подери?

– Друзья, зашли поужинать, – ответил я.

– Вы можете подбросить меня до гостиницы?

Я крикнул, чтобы принесли счет, и англичанин бросил на меня оценивающий взгляд.

В машине он сказал, что его зовут Мартин Эджком.

– Как вы попали в тот квартал? – спросил я.

– Для европейца вы хорошо говорите на местном диалекте, – заметил он, проигнорировав мой вопрос.

– Моя мать – китаянка. – Я представился, и он прищурил глаза.

– Сын Ноэля Хаттона?

– Верно.

– А вы? – спросил он у Кона, который назвал свое имя.

– Чей он сын, вы тоже знаете? – с некоторым сарказмом поинтересовался я.

– Сын Таукея Ийпа, – ответил Эджком.

– Теперь наша очередь: кто вы, черт подери?

– Забросьте меня в «Азиатский и восточный», – сказал Эджком.

В лучших традициях легендарного «Азиатского и восточного отеля» Балвант Синг, портье-сикх, бесстрастно помог Эджкому, из разбитого носа которого шла кровь, подняться наверх в номер.

Кон раскрошил льда, завернул его в полотенце и подал Эджкому. Номер был роскошный: балкон выходил на бассейн, внизу за которым плескалось море. С берега дул ночной бриз, шурша листьями кокосовых пальм. Вдоль песчаной отмели белела оторочка прибоя, и луна, полная и круглая, казалась очень близкой и твердой.

– Какими языками вы владеете? – спросил Эджком, похлопывая по переносице свертком со льдом.