Южная звезда - Жюль Верн

STEEPLE-CHASE[91] ПО-АФРИКАНСКИ

И все же у обоих всадников, когда они на следующее утро отправлялись в путь, вид был весьма странный. Сомнительно, чтобы Сиприену захотелось верхом на таком седле предстать перед глазами мисс Уоткинс на большой улице в лагере Вандергаарт. Но на войне как на войне. Они ехали по пустыне, и тут жирафы в роли верховых животных выглядели не более странно, чем дромадеры — одногорбые верблюды. Их шаг даже чем-то напоминал походку «кораблей пустыни». Езда на жирафах оказалась ужасно тряской, с настоящей килевой качкой, от которой оба всадника почувствовали легкий приступ морской болезни. Однако через три часа Сиприен и китаец вполне акклиматизировались. А так как жирафы двигались довольно быстро и, после нескольких попыток бунта, тотчас подавленных, показали себя весьма послушными, то все шло как нельзя лучше.

Теперь требовалось наверстывать время, потерянное за последних три дня пути. Матакит к этому часу проделал небось большой путь! И не успел ли уже Аннибал Панталаччи догнать его? Что бы там ни произошло, Сиприен решительно настроился до конца идти к намеченной цели.

Через три дня конники, или, лучше сказать, «жирафники», добрались до страны равнин. Теперь они ехали вдоль правого берега довольно извилистого ручья, бегущего как раз на север,— надо думать, это был приток одного из притоков Замбези. Жирафы, полностью усмиренные и, более того, ослабевшие от длинных переходов и от той диеты, к которой систематически принуждал их Ли, легко подчинялись командам. Теперь Сиприен уже мог бросить длинные веревочные вожжи и управлять своим животным, подталкивая его пятками в бока.

Теперь, когда управление жирафами больше не доставляло больших хлопот, Мэрэ с истинным удовольствием оглядывал окрестности, по которым они проезжали. Пустынные земли остались позади, теперь время от времени встречались поля маниока[92]или таро[93], по всем правилам обработанные и орошаемые: через вставленные друг в друга стебли бамбука к плантациям поступала речная вода. Широкие и плотно утоптанные дороги и разбросанные по далеким холмам белые хижины, похожие на ульи,— все указывало на близость населенной страны. Тем не менее чувствовалось, что это еще пустыня — хотя бы по огромному множеству диких животных, жвачных и хищников, населявших равнину. Там и сям бесчисленные стаи птиц любого вида и роста затемняли небосклон. Можно было разглядеть стада газелей или антилоп, перебегавших дорогу; порой из воды высовывал голову громадный гиппопотам и, шумно всхрапнув, снова погружался в реку с грохотом водопада.

Увлеченный всем этим зрелищем, Сиприен не заметил, как доехал до поворота невысокого холма, вдоль которого он двигался со своим спутником. Когда перед ним открылась тропа за поворотом, Мэрэ в первую минуту оторопел от неожиданности: милях в трех от него верхом, во весь опор скакал Аннибал Панталаччи. Он мчался за Матакитом. Их разделяла самое большее миля пути. Среди голой равнины, залитой ослепительным светом и промытой мощным бризом, дувшим с востока, беглец и преследователь были видны как на ладони.

Оба спутника так обрадовались своему открытию, что их первым побуждением было отпраздновать его настоящей арабской джигитовкой[94]. Сиприен издал радостный клич «ура!», а Ли — вопль «хуф!», что означало то же самое. После чего они пустили своих жирафов крупной рысью.

Матакит явно заметил неаполитанца, который уже начинал его нагонять; но он не мог видеть своего прежнего хозяина и своего товарища по Копье, только-только появившихся на далекой кромке равнины.

При виде Панталаччи, человека, который и не подумал бы его пощадить, молодой кафр изо всех сил погнал впряженного в коляску страуса. Быстрое животное неслось, как говорится, пожирая пространство. Оно пожирало его столь стремительно, что вдруг споткнулось о большой камень. Сотрясение было таким сильным, что ось коляски, порядком износившаяся за время долгого пути, разом переломилась. Одно из колес тут же отлетело прочь, и Матакит, вцепившись в свой экипаж, грохнулся посреди дороги.

При падении бедный кафр получил тяжкие повреждения. Однако владевший им страх даже после такого удара не оставил его, а скорее удвоился. Убежденный, что он пропал, если подпустит к себе жестокого неаполитанца, Матакит быстро вскочил на ноги, ловким приемом отпряг страуса и, вскочив верхом, пустил его галопом. Вот тут-то и началась головокружительная гонка с препятствиями, какой мир не видел со времен римского цирка, где гонки на страусах и жирафах часто включались в программу состязаний.

В самом деле, пока Аннибал Панталаччи преследовал Матакита, Сиприен и Ли устремились по следам того и другого. Разве не важно было поймать обоих — молодого кафра, чтобы покончить с вопросом об украденном алмазе, и подлого неаполитанца, чтобы покарать его, как он того заслуживал? Поэтому жирафы, после аварии со страусом пущенные всадниками во весь опор, мчались почти с такой же быстротой, как и чистокровные лошади, вытянув вперед длинные шеи, раскрыв рты и прижав уши; подгоняемые шпорами и хлыстом, они развили максимальную скорость, на которую только были способны. Что же до Матакитова страуса, то его скорость казалась просто чудом. Не нашлось бы такого чемпиона по скачкам дерби или на Большой приз в Париже, который смог бы с ним состязаться. Его короткие крылья, бесполезные для полета, помогали ему, однако, ускорять бег. Все это привело к тому, что в считанные минуты молодой кафр на значительное расстояние опередил своего преследователя.

Да! Матакит правильно сделал, выбрав верховым животным страуса! И если бы только ему удалось выдержать такую гонку в течение пятнадцати минут, то он был бы уже недосягаем для когтей неаполитанца.

Аннибал Панталаччи хорошо понимал, что при малейшем промедлении он терял все свои преимущества. Расстояние между ним и беглецом уже начало увеличиваться. За маисовым полем, поперек которого шла гонка, тянулась, насколько хватало глаз, темная полоса качавшихся на ветру мастиковых деревьев и индийских смоковниц. Если бы Матакиту удалось до них добраться, отыскать его там было бы уже невозможно — там начинался густой лес.

Продолжая мчаться галопом, Сиприен и Ли достигли наконец подножия холма и неслись уже поперек поля, но до Панталаччи оставалось еще около грех миль. Но они смогли заметить, что неаполитанец невероятным усилием все-таки сократил расстояние до беглеца. Страус то ли исчерпал свои силы, то ли поранился о пень или камень, но он явно бежал теперь медленнее. И вскоре Аннибал Панталаччи оказался в трехстах футах от кафра.