Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Прежде чем уехать в свой дворец, Воротынский про­шел в палаты к Адашеву, поведал ему о решении царя, и вместе они наметили, чтобы собраться на совет завтра ут­ром. Рассказ князя о том, что успел он сделать на Горной стороне, соратники его выслушали со вниманием, но ког­да он поделился своей главной мыслью, что нужно заго­дя послать туда еще полк, чтобы уж вовсе избежать воз­можного мятежа во время штурма Казани, а еще по зим­никам окольцевать ханство казанское засадами по всем переправам со стороны Сибири, от ногаев и Астрахани, чтобы дышать казанцам стало невмоготу, не враз согла­сились без пререканий. Что мысль сама по себе хороша, признали все, однако все, кроме брата, видели в ней и изъяны. Порешили помозговать пару дней, а уж потом, обсудив без спешки, чтоб без сучка и задоринки получи­лось, донести замысел до государя.

И в самом деле, когда каждый изложил свои сообра­жения, план стал стройней и четче. Действительно, нуж­но перекрыть доступ к Казани по всем сплавным рекам и по переправам, особенно Каму и Вятку под неусыпное око взять. Это очень важно. Согласились, что стрельцам подмога на Горной стороне очень важна. Но нужно, как посоветовал дьяк Посольского приказа Михайлов, с по­мощью переговоров убедить Казань признать правобере­жье за Россией. А пока переговоры ведутся, времени не теряя, наладить в Алатыре литье пушек, изготовление пищалей и рушниц, а также пороха, ядер и дроба. Гото­вое оружие отправлять, не мешкая, в Васильсурск и Сви-яжск. Туда же слать все стенобитные пушки, отливае­мые в Москве на Пушкарском дворе.

Цель переговоров — а если они не удадутся, то и похо­да — тоже определена была очень точно: освобождение из татарского рабства русских пленников, которых в ханстве имелось сотни тысяч, замена хана царским наме­стником, чтобы впредь избавить себя от коварства татар­ского, клятвоотступничества и измен.

Благословясь, всем советом они направились к царю.

Понравилась Ивану Васильевичу военная часть плана, но особенно одобрил он возможность мирного исхода векового противостояния. Воскликнул вдохновенно:

— Бескровно избавиться от ножа под сердцем куда как гоже!

И впрямь едва не обошлось все мирно. Весной царь от­правил в Свияжск Адашева с Михайловым, и те, опира­ясь на сторонников русского царя, успели многое сде­лать. Даже курултай155 , собравшийся на Арском поле, одобрил условия России. Попытавшихся было сопротив­ляться всенародному решению Шах-Али порубил. Жес­токо? Но это им, казанцам, судить, а не россиянам.

Вот назначен уже наместник — князь Семен Ивано­вич Микулинский, кладь его уже отвезена в город, ка­занцы беспрекословно присягали уже царю русскому, но когда наместник переправился через Волгу из Свияжска и приблизился к Казани, его опередили князья Ислам, Кебек и мурза Курыков. Они успели закрыть ворота и, распустив слух, что русские разрушат все мечети, на их месте поставят свои церкви и всех правоверных насильно крестят, подняли мятеж.

Слуг наместника, уже находившихся в городе, переби­ли. Порубили и сторонников Шаха-Али, казнили всех вель­мож, кто видел в дружбе с Россией процветание земли род­ной. Порезали, как баранов, и пограбили русских купцов, бывших в городе. Еще раз пролилась христианская кровь.

Князь Микулинский не стал мстить, не сжег и не огра­бил посады, хотя ему советовали это сделать даже татар­ские вельможи, с ним находившиеся. Он возвратился в Свияжск* надеясь на то, что казанцы одумаются.

Увы. Очень часто одурманенные люди идут не только без оглядки, но еще и с непонятным восторгом и вдохно­вением к своей гибели, перестают здраво мыслить, под­даются лишь эмоциям, все более и более распаляя себя. Так случилось и с казанцами. У России же, чтобы обезо­пасить свои восточные рубежи, спасти села и города от полного разорения и чтобы наконец не стать вновь дан-ницей казанского ханства, чего татары и добивались, ос­тавался один путь — поход на змеиное гнездо.

Погожими июньскими днями полки -один за другим подходили к Коломне, где их встречал сам государь. Ду­шевный подъем ратников, коих благословил митрополит Макарий на святое дело, от этого еще больше возрастал. И вот все войско в сборе. Пора выступать. Царь назначил совет на следующий день, чтобы окончательно опреде­лить направления и пути движения полков, но поздно ве­чером прискакал казак от станицы, только что вернув­шийся из глубины Поля. Станица обнаружила татарские тумены и турецких янычар с легкими и стенобитными орудиями. Как успели разведать казаки, татарское вой­ско великое числом, не поддается счету. Вся степь пы­лит. Двигаются тумены к Туле.

Слух о приближении крымцев привел в уныние рат­ников. И то верно, собирались заломить змея-горыныча многоголового, ан у него еще и защитники есть, теперь с ними придется скрестить мечи, и вновь Казань останется без наказания, вновь жди от нее лиха.

Узнав об унынии в стане, Иван Васильевич велел со­брать от всех полков посланцев, и не только воевод, но и рядовых ратников. Поклонившись поясно воеводам и ме-чебитцам, заговорил страстно:

— О! Господь наш Христос! Велико твое терпение! Как сел змей лютый Улу-Магмет на змеином месте, так и за­стонала земля православная, запылали города русские, опустошались села! И ты, Господи, видишь, что мы, кто ведет свой род от кроткого праотца нашего Иакова, сми­ряемся, как Иаков перед Исавом, перед суровыми и без­жалостными потомками гордого Измаила156 . О каменные сердца их! О ненасытные их утробы! Безгрешных младен­цев, агнецам подобных, когда те протягивают к ним руки свои, будто к отцам родным, кровопийцы те окаянные душат их своими басурманскими ручищами либо, взяв за ноги, разбивают головы младенцев о стены и, пронзив копьями, поднимают в воздух! О солнце! Как не померк­ло ты и не перестало сиять?! Как луна не захлебнулась в крови христианской и звезды, как листья с деревьев, не попадали на землю?! О земля! Как можешь выносить ты все это зло, не развернув недр своих и не поглотив извер­гов в ад кромешный?! Кто в состоянии думать о животе своем, зная, что басурманы-измаильтяне разлучают от­цов и матерей с детьми их, мужей отрывают от жен сво­их, на ложе возлежащих, невест, горлиц, еще не познав­ших супругов своих, похищают словно звери, пришед­шие из пустыни! А процветающие в благоденствии, бо­гатством кипящие, подобно древнему Аврааму, подаю­щие нищим и странникам, полоняников выкупающие на волю из рабства басурманского, в мгновение ока стано­вятся нагими и босыми, лишаясь собранного великим ра­дением имущества, разграбленного руками поганых!

Юный царь российский великий князь Иван Василье­вич говорил пылко о тех варварских походах, какие почти каждый год совершали казанцы на земли православной России, о том, что неединожды великие князья, особенно отец и дед его, пытались установить мирные соседские от­ношения с казанцами, смиряя время от времени крово­жадность их; те клялись больше не проливать крови хрис­тианской, но всякий раз коварно нарушали свои обяза­тельства — вновь лилась кровь. Снова пылали города и се­ла, вновь стонала земля от злодейства неописуемого.

Не бывало в России еще ни князей, ни царей, кто вот так вдохновенно держал бы речь перед боярами, воевода­ми и ратниками, чтобы поднять их дух, чтобы до глуби­ны сердец осознали бы они, ради какой цели великой вы­нимают мечи из ножен и отдают жизни свои в руки Гос­пода. Рать слушала своего царя с нескрываемым востор­гом, а седовласые воеводы не стеснялись слез умиления.

Царь заканчивал свою речь:

— Мы не делали худо ни хану крымскому, ни султану турецкому, но они алчны, они жаждут превратить всех христиан в своих рабов. Руки коротки! Стеной встанем мы за Отечество! С нами Господь!

Рать ликовала. Рать клялась не пожалеть живота свое­го ради святого дела, а царь Иван Васильевич звал уже в свои палаты на малый совет князя Михаила Воротынско­го, первого воеводу Большого полка, князя Владимира Воротынского и боярина Ивана Шереметева — воевод царева полка. Обстановка изменилась, и нужно было спешно ме­нять уже начавший воплощаться в жизнь план похода.

Государь предложил повернуть полки на крымцев, а уж после того, побив ворогов, двинуться на Казань. Вое­воды не возражали, но князь Михаил Воротынский внес свою поправку:

— Прикажи, государь, Ертоулу к Казани идти, гати стлать да мосты ладить. И мне повели — к Алатырю, а следом в Свияжск спешить, если что там не ладится, ус­пею поправить.

— Верно мыслишь.

— Из своей дружины оставлю гонца и стремянного Фрола, чтобы знать мне обо всем.

— И это — ладно будет.

Оставляя лишь меты и ертоульских людишек на тех местах, где нужно было ладить путь для царева и Боль­шого полков, князь Михаил Воротынский двигался к Алатырю быстро, делая только небольшие привалы. Вот когда особенно понадобилась та закалка, какую получил он от Двужила. Малая дружина, тоже привыкшая не сле­зать с седел по много суток (к этому приучила порубеж­ная служба), не роптала и без больших помех в скорое время достигла намеченной цели.