За давностью лет - Дмитрий Евдокимов

— Жилая постройка! — твердо сказал Максим Иванович.

— Почему вы так решили? — поинтересовался Игорь.

— А видишь, вот здесь остатки печи. Если бы был просто сарай, амбар, то печи бы не было. Судя по размеру, не рядовая изба, а скорей терем.

— Но здесь только угол! — растерянно заметил Игорь. — Остальное уходит куда-то туда, за границу раскопа.

— Да, придется раскоп переориентировать, — согласился Максим Иванович. — Только пусть сначала наши художники снимут план находки.

Потом они заново разметили квадрат, копать в котором было доверено пяти самым старательным ребятам, остальным поручили просеивать всю отбрасываемую землю. Когда раскопали дом по всему периметру, посыпались находки. В основном это были кусочки керамики.

— Подумаешь, разбитые горшки! — фыркнул кто-то из мальчишек, глядя, с каким интересом Максим Иванович и Игорь исследуют каждый кусочек.

— Что ты понимаешь! — в сердцах заметил Игорь, протирая тряпочкой очередную находку. — Ведь эти горшки как книга, они позволяют археологу точно назвать время постройки здания. Правильно, Максим Иванович?

— Совершенно верно! — согласился учитель. — Если другие предметы были более долговечны и могли переходить из поколения в поколение, то горшки бились часто, а поскольку гончарное искусство все время развивалось, то именно черепки позволяют довольно точно датировать находки.

— Ну и к какому времени относится этот дом? — продолжал интересоваться школьник.

— Могу сказать точно, — ответил Максим Иванович, выпрямляясь и стряхивая прилипшую землю с колеи. — Конец шестнадцатого — начало семнадцатого столетия.

— Смутное время! — воскликнул Игорь. — Надо же, какое совпадение!

— Какое? — не отставал настырный любитель старины.

— Мы в кружке у Максима Ивановича, — ответил Игорь, — изучаем сейчас тайну гибели царевича Дмитрия, предшествовавшей началу Смутного времени. И тут, пожалуйста...

Он уже не мог усидеть, сам взял лопату и залез в раскоп. Начал он копать в том месте, где, по их расчетам, был вход в избу. Ему сопутствовала удача — среди горелых остатков он обнаружил одну рядом с другой семнадцать круглых разноцветных бусин! После того как их протерли и положили рядышком, ожерелье ослепительно заиграло на солнце.

— Ух ты, красотища какая! — воскликнул рыжий Володя. — Дайте я попробую зарисовать.

Быстро делая набросок акварельными красками на толстом картоне, он приговаривал:

— Представляю, как это ожерелье украшало его хозяйку, этакую боярыню в кокошнике.

— Боярыню? — переспросил Игорь.

— Ну, если не боярыню, то дворянку наверняка, — подтвердил Максим Иванович. — Ведь такое ожерелье было очень дорого. Посмотри, например, на эту бусину — она сделана из венецианского стекла. И кто знает, может, ожерелье принадлежало жене или дочери самого Прокопия Ляпунова.

— Да, я ведь читал, — вспомнил Игорь, — рязанские дворяне братья Ляпуновы были значительными фигурами в период Смутного времени!

— Они были возмутителями спокойствия еще во время жизни Бориса Годунова, — усмехнулся Максим Иванович.

— Ой, Максим Иванович, расскажите, — зашумели юные рязанцы, захотевшие узнать историю своих земляков.

— Ну что ж, объявим перерыв, и расскажу, — согласился руководитель экспедиции.

Когда все расселись на травке у края раскопа, поглядывая вниз, на останки терема, Максим Иванович начал:

— Первое упоминание о братьях Ляпуновых мы встречаем в исторических документах тысяча пятьсот восемьдесят четвертого года. Сын Грозного Федор еще не успел короноваться, как один из членов регентского совета, Богдан Бельский, попытался узурпировать власть. Игорь, ты помнишь, мы обсуждали это на заседании кружка, было предположение, что Бельский был в сговоре с Годуновым. Во всяком случае, москвичи, ворвавшиеся в Кремль и требовавшие выдачи Бельского, требовали и Годунова. В числе московской «черни» оказались и рязанские дворяне Ляпуновы, которые были после этого сосланы правительством обратно в Рязань. В тысяча пятьсот девяносто пятом году один из братьев, Захар, был по царскому указу бит батогами здесь, в Переяславле, за местнический спор с дворянином Кикиным. Я думаю, что столь суровое наказание объясняется злопамятностью Годунова. Позднее Захара Ляпунова еще раз били кнутом за сношения с казаками, которым он продавал вино и оружие.

В тысяча шестьсот шестом году, когда после убийства Лжедмитрия Первого царем стал Шуйский, братья Прокопий и Захар Ляпуновы возглавили борьбу дворян против правительства Шуйского, присоединившись к крестьянскому восстанию под руководством Петра Болотникова. Когда Ляпуновы поняли, что Болотников борется против бояр и дворян, они перекинулись на сторону Шуйского, за что получили чины думных дворян. Однако недолго братья сохраняют верность престарелому царю — в тысяча шестьсот десятом году они встают во главе заговора против Шуйского, и именно Захар Ляпунов насильно постриг старого интригана в монахи.

— Да, круг замкнулся! — философски заметил Игорь.

— Что ты имел в виду? — спросил черный Володя.

— Да то, что представитель Рязани замкнул последнее звено в угличском деле! — ответил Игорь. — Именно от руки рязанца старый интриган понес заслуженное наказание.

— Однако другой брат, Прокопий Ляпунов, оставил более значительный след в истории, — заметил Максим Иванович. — По описаниям современников, это был красивый, мужественный человек, обладавший недюжинным воинским талантом. Именно он спустя полгода, в январе одиннадцатого года, возглавил первое ополчение против польских интервентов и в союзе с казаками подошел вплотную к стенам Москвы. Но опять классовая вражда привела его к разрыву с казаками. Он начинает переговоры с боярами, засевшими в Кремле. Тогда казаки хитростью заманили Ляпунова в свой стан и зарубили его саблями.

— И вы думаете, перед нами терем Ляпунова? — воскликнул один из мальчишек.

— Вполне может быть, — улыбнулся Максим Иванович.

— А почему же он сгорел?

— У Ляпуновых было много недругов. Поджечь могли и казаки, и польские интервенты...

ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ: «ПОКОЛОЛСЯ НОЖОМ САМ И ОТТОГО И УМЕР»

На следующее утро Максим Иванович отправился на местный почтамт, чтобы позвонить в Москву, в редакцию своего журнала.

— Должны гранки моей статьи прийти, — объяснил он Игорю, оставляя его за командира. — Попрошу, чтобы выслали сюда.

Вернулся он часа через два, таинственно улыбаясь.

— Завтра у нас суббота. Объявляю выходной день. А ребятам скажи, пусть приходят завтра вечером, устроим праздничный костер.

Наутро Игорь, побрившись и надев свежую рубашку, уныло слонялся без дела возле раскопа. Он слегка сердился на Максима Ивановича за внеурочный выходной. Казалось бы, дошли до самого интересного, зачем же сбиваться с ритма? Максим Иванович словно не замечал недовольства ученика, пил кофе, потом сел за свои записи.

Неожиданно раздался знакомый автомобильный гудок. Игорь не поверил своим глазам: прямо по саду, петляя между деревьями, пробиралась их «ласточка»! Он подлетел к машине, а оттуда выскочили улыбающиеся Лариса, Андрей и Борис.

— Поздравь меня! — крикнула Лариса. — Я поступила.

— Молодец, поздравляю!

— А разве тебе Максим Иванович ничего не сказал? — удивился Андрей. — Мы же с ним вчера по телефону говорили.

Игорь укоризненно обернулся на подходящего к ним Максима Ивановича. Тот улыбался.

— Я же обещал тебе сюрприз!

Потом они осмотрели раскоп, сделали вояж по Рязани, искупались в Оке, а к вечеру разожгли костер, на который пришли юные рязанцы.

Когда все были в сборе, Максим Иванович, лукаво глянув на своих кружковцев, сказал:

— А не продолжить ли нам заседание суда над Годуновым? Я думаю, и нашим художникам, и юным археологам тоже будет интересно. Как, Игорь? Ты у нас ведь первый докладчик?

— Я давно готов, — сказал Игорь.

— Думаю, что и остальные тоже! — в тон ему ответил Андрей.

Игорь бросил на него ревнивый взгляд, потом, глядя в пламя костра, начал:

— Итак, представим себе, что мы находимся в угличском дворце пятнадцатого мая тысяча пятьсот девяносто первого года. Царица вместе с сыном и придворными отстояла обедню в церкви Спаса; вернувшись во дворец, села обедать вместе с братом Андреем. Время было около двенадцати часов. Царевича мать отпустила погулять на задний двор дворца. Его сопровождали мамка Василиса Волохова, кормилица Арина Тучкова, постельница Марья Колобова и четыре мальчика, обычные его товарищи по играм — Петрушка Колобов, Баженка Тучков Ивашка Красенский и Гришка Козловский.

Царевич в это время едва оправился от очередного приступа болезни, которую в то время называли «черным недугом», «падучей», «немочью падучей». Сегодня, судя по описаниям припадков и их периодичности, мы можем с уверенностью констатировать, что царевич страдал эпилепсией.