Пуля cтавит точку - Роберт Пайк

— Вот именно. Из этого следует, что смерть наступила между одиннадцатью и полуночью.

— Яйца вкрутую… —  где-нибудь осталась скорлупа, шеф?

— Там, в кухне. Повезло, что не всмятку — а то не осталось бы никаких следов. Это очень важно, поскольку речь о следах лекарств.

— Сердечных?

— Нет, снотворных. Они её и погубили. И провели её врача. Мерзавцы.

Зонди поинтересовался, нельзя ли узнать подробности и он их узнал, включая загадку разноцветного белья.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Как видишь, — заметил Крамер, — некоторые вещи тут никак не складываются. Взгляни сам.

Прежде чем поступить в полицию, Зонди год проработал лакеем. Тем самым заработал опыт в оценке образа жизни белых, и глаз у него стал, как у антрополога, умеющего делать выводы и из того, что в обычной жизни люди просто не замечают. Крамер уже не раз имел случай убедиться, насколько неоценимо это качество.

Начали они с кухни, невзрачной клетушки, где места хватало только на то, чтобы кое-как повернуться и которое раньше явно служило кладовкой.

На крючок была наколота пачка счетов.

— Она все заказывала по телефону, шеф. Продукты, лекарства, одежду от фирмы "Джон Орр". Но, в основном, еду.

— Чеками не пользовалась, платила наличными, — подтвердил Крамер. Деньги её лежали в банке здесь по соседству, за домом № 200.

Зонди поднял крышку мусорного ведра. Вполне понятно, что потрясенная Ребекка забыла и думать о своих обязанностях и ведро было до сих полным. Вопросительно приподняв бровь, Зонди взглянул на Крамера, тот осклабился.

— У тебя есть шанс отличиться. Это самая работа для черных.

Зонди осклабился в ответ.

— К тому же на самом верху — яичная скорлупа. И не надо мне говорить, что кто-то что-то сумел там спрятать и не раздавить её при этом к чертовой матери.

Зонди ручкой щетки поковырялся во влажной мешанине.

— Ну и что?

— На подоконнике стоит едва початая коробка с моющим средством, шеф. Женщины, выбрасывая пустую коробку, никогда не сминают её, как сделал бы мужчина, чтобы сэкономить место. Женщины забрасывают их так, как есть.

— А нащупать её ты не можешь?

— Нет.

— Взгляни, Зонди, но ведь эта не такая уж новая.

— Но старая должна быть в ведре, шеф.

Взяв пару резиновых перчаток, висевших над раковиной, Зонди надел их, разложил на полу газеты и начал раскладывать на них содержимое ведра.

— Да, до тебя туда никто не совался, ручаюсь, — довольно кисло заметил Крамер.

— Совершенно верно, шеф.

Зонди присел на корточки и извлек смятую пачку, покрытую остатками заварки.

— Совершенно смятая, — заметил Крамер.

— Сложенная, — поправил Зонди и взял чистую газету, чтобы выложить на неё содержимое пачки. Прочный картон поддался не сразу. На газету выпала катушка с магнитной лентой, обгоревшая по краям.

— Черт возьми…

— Насколько я понимаю, это с прошлого понедельника, — заметил Зонди.

Крамер вытряхнул из какой-то коробки хлебные крошки и вложил туда пленку. При этом на пол упали несколько обрывов ленты. Он их собрал. Вся эта история виделась ему состоящей из таких обрывков. Коробку он заклеил скотчем, найденным в столе.

— Сержант Принслоу теперь может сделать серию неплохих снимков, удовлетворенно заявил Зонди, указывая на устроенный им развал и снимая перчатки. — Теперь это работа для белых.

Но Крамер уже полностью переключился на находку. Забрав коробку в гостиную, положил её на каминную полку. Долго разглядывал со всех сторон. Решил, что прежде всего нужно узнать, что на ленте. Черт бы побрал все формальности.

Сзади донеслось какое-то шипение. Это Зонди, стоя в дверях, брызгал на себя дезодорантом. Комнату заполнил пронзительный, но приятный запах, словно в образцовом борделе.

— В кухне мы закончили, шеф? — вежливо спросил он.

— Я сейчас позвоню, — Крамер направился к дверям спальни. — А ты займись этой грудой бумаг на фортепьяно.

Зонди так и сделал. Все содержимое письменного стола и ещё какие-то мелочи были аккуратно сложены на крышке инструмента — правда, не в обычном порядке "личные" и "официальные". Крамер не случайно все время подчеркивал, посвящая его в курс дела, что не нашли ничего, совершенно ничего "личного", ничего, что можно было бы отложить в кучку. Никаких снимков, писем, вообще ничего.

А то, что было, явно не представляло собой интересного чтения: две тетради со счетами, одна полная, другая только початая; книга учета доходов для налоговой службы; книжка с именами учеников, и снова счета примерно за год, все с пометкой "оплачено", и, наконец, записка от ювелира относительно какого-то ремонта. Из этих бумаг, по крайней мере, можно было получить хоть один ответ — почему вдруг прервался источник её существования, или, по крайней мере, его большая — часть.

Мисс Ле Руке не принимала в полном смысле слова частных учеников, видимо у неё была договоренность с женской школой Святой Эвелины, находившейся сразу за углом. А учебный год в этом интернате закончился две недели назад.

Вошедший Крамер казался вполне доволен собой.

— Я нашел парня, который займется пленкой ещё этой ночью, — сказал он. — Есть какие-нибудь следы взрослых учеников?

— Ничего, шеф. Возможно, она не хотела платить за них налоги?

— Может быть. — Это уже приходило ему в голову, но почему-то казалось противоречащим всему её облику. Мисс Ле Руке вела все дела крайне старательно, и, видимо, ничего не знала о широко распространенной практике — как раздробить доходы до не облагаемых налогом сумм.

Зонди начал гасить свет. Он прав, пора было уходить — пока весть о расследовании не разнеслась по городу, каждая минута была на вес золота. Крамер собрал все бумаги в папку для нот, забрал магнитофонную ленту и вышел на веранду. Краем глаза заметил, как кто-то отшатнулся от окна кухни госпожи Безуденхут.

Ночь обещала  быть бурной.

Сверху Треккерсбург похож был на кучку серо-зеленого пепла на дне остывшей трубки. Горячий ветер, срывавшийся с невысоких предгорий на западе, крутил, вздымал опавшие листья наполняя все живое какой-то странной тревогой. Ветер этот дул не часто, но когда он поднимался, вечно что-то случалось.

Крамера это вполне устраивало. Чувствовал он себя в такую погоду прекрасно и удивлялся, что не заметил этого раньше. С каждым порывом ветра нетерпение его нарастало — Зонди слишком долго возился с ключами, пока не убедился, что все надежно заперто. И он один пустился по дорожке и дальше в калитку — наружу. Там было полутемно, но он шел все быстрее, и когда Зонди его догнал, успел уже прогреть мотор машины. С места он рванул так резко, словно услышал рычание леопардовых шкур на сиденьях.

Крамер высадил Зонди перед мэрией и направился на Аркейд Авеню, к дому 49, где, судя по телефонной книге, у доктора Мэтьюза были дом и приемная. Правда, шел уже двенадцатый час, но, в конце концов, Мэтьюз был врач, а дело — неотложное. Специалист по магнитозаписи был любителем, корректором в редакции "Газетт", и все равно не уходил домой до часу ночи.

Зонди отбыл с заданием отыскать Шу-Шу. Того нужно было доставить вместе с тележкой на угол Де Вит Стрит и Пэрейд и ждать там указаний.

Еще четыре года назад Шу-Шу был шефом банды рекетиров, вымогавших деньги за так называемую охрану, неподалеку от Треккерсбурга, в негритянском пригороде Писхэйвен. Каждую пятницу два десятка своих ребят он направлял на конечную остановку автобуса, и те сопровождали приехавших с только что полученной недельной зарплатой домой, требуя за это каждый раз всего один ранд. Сумма не бог весть какая, но если ночь была удачной, особенно после того, как какой-нибудь идиот отказывался от услуг и получал хорошую взбучку — то жаловаться не приходилось.

Потом он принял важное решение — перебраться на конечную станцию в Квела Вилледж, сочтя, что его единственными конкурентами будет там лишь кучка хулиганов-подростков, которые не слишком напрягались, добывая таким образом деньги на баб и выпивку. Он и вправду никогда не слышал, чтобы там хоть когда-нибудь что-то стряслось. Но вот почему он ничего не слышал — это наконец выяснилось, и самым ужасным образом.

Когда наступил вечер первой пятницы, парни его вернулись с потрясающей новостью: остановку в Квеле кто-то уже обслуживал, и притом так ловко, что пассажиров обирали прямо на месте, и никто не мог понять, как это происходит.

Когда Шу-Шу спокойно воспринял эту новость, ребята его были крайне удивлены и обеспокоены. Обычно он раздраженно и яростно реагировал на любые препятствия. Но эти его парни были новичками и не знали его достаточно долго, чтобы понять, что он добился своего, старательно подражая тем, кого почтительно именовал "большими мастерами".