Эпоха стального креста - Роман Глушков

– Постараюсь, дядя Миша, – бросил я ему вслед. – Поставишь в угол по приезде, ежели что...

Аврелий и Бернард с Михаилом за рулем и связанным русским в кузове «хантера» покинули лагерь под вечер. Неприветливые лица командования говорили о том, насколько желанным был прибывший в Авранш высокий гость...

Дождь не прекратился, но шел теперь с перерывами, во время которых можно было наблюдать края голубого, скрытого тучами, неба. Я передернул плечами – погода соответствовала моему настроению, мерзкому и полусонному.

Из-за угла трейлера навстречу мне вырулил магистр Конрад и помогающий ему в проведении Очищения мой боец – брат Матиас. Плащ-палатки обоих также, как и их лица, были в саже и грязи. Разверзнувшиеся хляби небесные ничуть не мешали коротышке трудиться на своем неблагодарном поприще...

– Как вы себя чувствуете, ваша честь? – с наигранной заботой спросил я. – Нигде не болит, не колет?

– Слава Богу, прекрасно, милейший, – улыбнулся Конрад, давая понять, что все обиды в прошлом. – Истинное блаженство проникает в меня, когда возвращаю я Господу очищенные от скверны души. На сегодня это была уже третья – время поджимает, знаете ли... И даруй нам Всевышний ночное светило, какое, говорят, имели предки наши, я работал бы круглые сутки...

«И того хватило более чем», – подумал я, а вслух поинтересовался:

– Жалобы на несение службы моими братьями есть?

– Что вы, что вы! – замахал ручонками Конрад. – Какие жалобы могут быть на этих разлюбезнейших людей! Все просто замечательно!..

Вацлав встретил меня хмурым и обеспокоенным.

– Брат Эрик, – покосившись на клетку, доложил он. – Иуда с обеда так ни разу и не пошевелился. Я докладывал магистру Аврелию, но он лишь смеется и говорит, чтобы я не поднимал понапрасну паники...

Сокамерники Жан-Пьера сидели рядом с его нарами и молчали. Сам Проклятый, поджав ноги, лежал лицом к стене без единого движения и, казалось, вправду не дышал.

– Он жив? – спросил я Эркюля.

Тот кивнул.

– Джером осмотрел его после дознания и сказал, что пульс учащен, – добавил Вацлав. – Но так ведь всегда бывает.

– Ладно, иди. Разберемся...

Я снова засел за отчеты, изредка поглядывая на Лаврентия и Эркюля – их реакция первой подскажет мне, если что-то будет не так. Пока же они помалкивали, лишь иногда обмениваясь негромкими короткими фразами. Довольно бодрое самочувствие этих двоих объяснялось тем, что после обеда Аврелий утрясал вопросы с приездом архиепископа, дав таким образом приближенным Иуды передышку. Те, естественно, не возражали...

Время перевалило за полночь. Я исписал уже чертову уйму бумаг и стал ощущать первые признаки усталости: клевание носом, слипающиеся веки, тяжесть в конечностях... Все указывало на то, что вахта будет спокойнее некуда...

Как бы не так!

Внезапно Жан-Пьер застонал и попытался перевернуться на другой бок. Дремавший подле Лаврентий подскочил и помог ему сделать это. Эркюль тоже обеспокоенно засуетился.

– Эрик! – позвал меня полуживой Апостол-богохульник.

Я приблизился и только теперь обратил внимание на его руки. Слой бинтов, едва ли не толще боксерских перчаток Саймона, местами уже обильно пропитанный кровью, покрывал изуродованные кисти Иуды. Теперь ему не то, что ложку не удержать – ребенка по голове не погладить...

– Эрик, – вновь проговорил он измученным голосом, – я бы хотел попросить вас об одном одолжении...

– Я сделаю только то, что дозволено и в моих силах, Жан-Пьер, – я не стал напоминать ему про «господина надзирателя», поскольку об этом следовало подумать еще вчера.

– Не уверен, что это вам дозволено, Эрик... – Иуда кивнул друзьям, и те подсобили ему сесть, – но тут нет ничего предосудительного... Я бы хотел увидеться со своими детьми.

Чтоб его раньше времени черти побрали! Я отвернулся от еретиков и задумался. Присутствуй сейчас командование в лагере, мой отказ был бы скор и категоричен, да и получить от Аврелия «добро» на такое свидание было абсолютно нереально, но он и Бернард держали ответ перед парижанами, а потому... Что случится, если папаша часок-другой пообщается со своими отпрысками? Да ничего. Глядишь, и настроение себе поднимет, а то не иначе как помирать собрался...

– Они не нападут ни на кого и не убегут, Эрик. Они всего лишь маленькие и безобидные дети. К сожалению, ничего не могу предложить вам в качестве оплаты, – Жан-Пьер разочарованно вздохнул, – но уж коли вы скажете «нет», я пойму.

Хитрый ублюдок помнил, что я сам признавался в своей сентиментальности, а потому давил именно на нее и в конце концов одержал победу.

– Хорошо, Жан-Пьер, но предупреждаю, – я вытянул в его сторону указательный палец, – выкинете со своими друзьями какую-нибудь глупость – прострелю всем вам коленные чашечки! Это хоть и не из арсенала инквизиторов, но заверяю – боль просто адская...

Я завел давно заглушенный генератор трейлера – детского сада и зашел внутрь, успев заметить удивленный взгляд стоявшего на посту Тадеуша.

Кэтрин оторвала голову от подушки и бессмысленно оглядела меня сонными глазами.

– Расслабься, – успокоил я ее, – а то опять вообразишь себе невесть какую ерунду.

– Что же тогда угодно вам посреди ночи? – Она попыталась выказать негодование, но испуг все еще заставлял ее голос дрожать.

– Разбуди ребят. Отец хочет увидеться с ними.

– Простите?.. – никак не доходило до Кэтрин.

– Делай, что говорят. Времени у нас в обрез, да и мне за это благодарность не светит.

Она растолкала детей и принялась надевать на младшего ботиночки, пока старшие справлялись с этим сами. Аргумент «идем к папе» пресек на корню все капризы.

– Чем же он заплатил вам за эту услугу, господин надзиратель? – издевательски поинтересовалась рыжая. – Ведь ваш Пророк лишил его всего, даже надежды.

– Гусары денег не берут! – процитировал я брата Михаила, хотя понятия не имел, кто такие эти гусары и с чего они вдруг настолько гордые.

– Кем-кем вы себя обозвали? – Кэтрин, как и я, тоже была далека от древнерусского фольклора.

– Не отвлекайся. Готовы? Тогда идем; только тише воды ниже травы...

Тадеуш недоверчиво осмотрел нашу группу полуночных скитальцев:

– Брат Эрик, вы...

– Все в порядке, брат Тадеуш, все под контролем. Заглуши генератор и оставайся на месте. Появится командование – сразу бегом ко мне в трейлер Иуды. Понял? – Я проследил, как он кивнул, и повел своих подопечных по ночному лагерю, стараясь избегать отблесков сторожевых костров, возле которых маячили фигуры часовых Гонсалеса.

Стоявший у входа в Комнату Правды Гюнтер уступил нам дорогу, ничего не спросив и вообще никак не отреагировав на появление перед ним столь странного коллектива во главе со мной. Я подсадил ребятишек в дверь фургона и собирался помочь взобраться туда Кэтрин, но она отказалась, очевидно, не желая, чтобы мои кровавые лапы Охотника дотрагивались до ее благородной отступнической попки.

Жан-Пьеру стоило немалых усилий, чтобы придать себе – покалеченному и больному – жизнерадостный вид. Кэтрин это, конечно, не провело, но дети по крайней мере ничего не заподозрили; лишь спросили, а что у папы с руками.

– Приболел немного, – ласково улыбаясь сквозь слезы, отвечал им Жан-Пьер, а у самого лицо передернулось, когда девочка ненароком ухватила его за забинтованный палец. – Лежу, как видите, лечусь. Вот поправлюсь, и поедем с вами домой, в Ватикан.

– У вас есть аптечка? – обратилась ко мне Кэтрин. – Я хотела бы его осмотреть.

Я принес ей медицинский ящик Джерома, но сначала открыл его и изъял оттуда все колюще-режущие инструменты: ножницы, скальпель, ланцет и прочие.

– Господин надзиратель, оставьте один шприц. Вероятно, мне придется ввести анальгетик, – попросила рыжеволосая.

– Я и так уже...

– Ну я вас прошу! – настаивала Кэтрин. – Жан-Пьера мучают сильные боли.

Я отобрал экземпляр с самой тонкой иглой и протянул его заботливой медсестре. Кэтрин кивнула и явно с большой неохотой проговорила:

– Благодарю вас...

– Жан-Пьер! – окликнул я ничего не соображавшего от счастья отца, и он посмотрел на меня поверх детских голов. – У вас полтора часа, Жан-Пьер. Не забудьте!

Я установил хронометр на стол циферблатом к нему, запер двери клетки и, зная, что сейчас и вовсе совершаю грубейшее нарушение, вышел из трейлера – просто не хотелось смущать своим присутствием и без того взволнованную компанию друзей и родственников.

Усевшись на подножку, я задумчиво вслушивался в звуки ночи, ставшие различимыми из-за прекратившегося дождя: шум листвы, треск костров и далекое бормотание часовых. Сбоку абсолютно беззвучно выросла массивная тень брата Гюнтера.

– Извините, брат Эрик, но не думаю, что магистр одобрил бы это, – проговорил он, оперевшись о карабин. – Вы рискуете навлечь на себя... его гнев.