Кржижановский - Владимир Петрович Карцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1901 год, последний год ссылки Зинаиды Павловны, проходил для нее тяжело. Она часто болела, но губернатор просьбу Зинаиды Кржижановской о том, чтобы ей разрешено было два раза в месяц приезжать в Томск на осмотр к врачу, не признал возможным удовлетворить. Не помогло и ходатайство томского уездного исправника, сообщавшего, что «Кржижановская — действительно женщина болезненная».
А когда Зинаида все-таки поехала в Томск без разрешения, не в силах терпеть страданий, ротмистр Ливенец доложил об этом начальству, и по Томской губернии был объявлен розыск.
…Наконец, а именно 11 марта 1901 года, департамент полиции отправил томскому губернатору письмо, в котором сообщалось, что «ввиду окончания срока гласного надзора за состоящей под таковым на ст. Тайга Среднесибирской железной дороги Зинаидой Кржижановской названной личности воспрещается жительство в столицах и Петербургской губернии впредь до особого распоряжения на общем основании, что же касается воспрещения жительства в местностях фабричного района, городах университетских, Иркутск и Красноярск с их округами, то вопрос об установлении таковых ограничений будет рассмотрен в Особом совещании, образованном согласно 34 статье Положения о государственной охране, постановление коего будет сообщено дополнительно…»
Свободны!
Первое, что нужно сделать, — это встретиться с Владимиром Ильичем и посоветоваться: где лучше осесть и чем дальше заниматься?
В получении паспортов для выезда за границу департамент полиции проявлял непонятную медлительность. Как потом выяснилось, большим тормозом на их пути стала небольшая бумажка, составленная прилежным жандармом на станции Тайга.
Ротмистр Ливенец таил на них злость и в одном из отчетов написал:
«Глеб Максимов Кржижановский, инженер-технолог, — личность крайне подозрительная. Не подлежит сомнению, что оказывает поддержку рабочим, протежирует политическим ссыльным». Потом задумался, прикинул, как будет воспринята фраза, звучит ли в ней его твердая уверенность в неблагонадежности? Решил вычеркнуть слово «не подлежит сомнению», так получилось более беспристрастно, но вместе с тем более увесисто.
Теперь о его жене.
«Зинаида Павловна Кржижановская, жена инженера-технолога, — личность подозрительная…» Подумал и вписал между словами «личность» и «подозрительная» слово «крайне». Остался вполне удовлетворен написанным.
И все-таки паспорта были получены. Без часу промедления, вечером, они вскочили в первый же поезд, не собираясь, практически без вещей, прижимая к груди паспорта и заработанную тысячу рублей — часть на дорогу и проживание, большая же часть — на «Искру».
МЮНХЕН, 1901 ГОД
…Европа промелькнула мимо окон вагона унылой и закопченной. Глеб, теперь уже железнодорожник, сразу отметил слабый уровень постановки этого дела за границей по сравнению с Россией: узкая колея, нетвердое расписание, мучительное сиденье в медленно ползущих «экспрессах», не имеющих даже спальных мест, — мала Европа для того, чтобы спать в поезде!
В Мюнхене их никто не встречал, телеграммы дано не было. Перешли площадь, там были проложены рельсы — для трамвая. Грязноватые струйки дождя стекали со стекол газовых фонарей, освещавших вывеску «Банхофсплатц. Гостиница для приезжающих. Постели суточно. Баварское пиво всегда». Это было как раз то, что надо, особенно к ночи.
А утром Мюнхен был куда приветливей. Солнце высветило соседнюю черепичную крышу, и она сквозь окно оказалась кирпично-красной, а в стыках между черепичинами оказался идиллический ярко-зеленый мох. Небо посылало в этот день один из последних в году голубых приветов, лужи подсохли, город казался умытым.
Разменяли внизу деньги, оказалось две тысячи марок— с ума сойти! — и Кржижановские, чувствуя себя молодыми Крезами, сели на трамвай, спросили, как проехать; никаких трудностей с языком у них не было, образования вполне хватило, и лишь специфическая мягкость русского акцента останавливала изредка внимание пассажиров.
Трамвай шел через весь город, и Кржижановские могли воспользоваться им как туристским фиакром. Глеб поразился, увидев громадное количество зданий с трубами, которые не могли быть ничем иным, как электростанциями. Каждый хозяин строил станцию, опережая конкурентов. Как много переговорили они со Стариком на эту тему в ссылке! Вот одно из противоречий капитализма. Приходящее на смену пару электричество, чтобы быть рационально использованным, должно создаваться, распределяться и потребляться централизованно, оно требует объединения, кооперации. Здесь же каждый тянет в свою сторону, строя станцию себе по силам, и почти всегда неэкономичную, маленькую.
А кругом распускала краски обычная южнонемецкая осень. Листья тополей доверчиво садились золотыми бабочками на руку мраморной Марии, и ангелы у ее ног разили Войну, Голод, Мор, Ересь. В пивных, окружающих площади пенной рамой, за плетеными стульчиками сидели господа с лихо закрученными усами, рекламные щиты зазывали в кинематограф, на танцы, приглашали больше покупать и быть счастливыми.
Вот обильно умащенная регалиями германской военной доблести Одеонплатц. Путеводитель сообщает на нескольких страницах, где именно и какого именно сорта воинская доблесть была проявлена, но эту страницу пропускаем. Безбожно скрежеща, брызжа снопами электрических искр и из-под колес и из-под нелепой палки сверху, электрические чудовища вкатываются на стрелу Людвигштрассе.
— Узнаешь Палаццо Веккио? — не без иронии спрашивает Глеб, и Зинаида действительно замечает, что дома на этой улице копируют здания итальянского Чинквеченто. Улица была довольно пустынна, и вдруг с ударами колокола наполнилась черными господами в белых манишках — кайзеровские чиновники шагают на обед!
Вот и триумфальные ворота. Что за событие призваны они увековечить? Промешкавшись со справочником, Зина не стала уточнять и этого обстоятельства: электрическая махина, наддав на повороте, со звоном свернула в широкое прямое пространство — Леопольдштрассе — дорогу к Швабингу. Эта улица им очень понравилась. Усаженная старыми тополями, широкая, светлая, украшенная затейливой архитектурой, здесь живут, видимо, служащие, студенты, люди богемы.
Чем ближе к окраине, где жили Старики, тем заводов становилось больше, а нарядной публики и веселых играющих детей — меньше.
Надвигалось царство рабочих районов. В одном из пятиэтажных новых домов для небогатого люда, еще не оштукатуренном, стоящем в ряду своих близнецов, на углу Зигфридштрассе и жили «Ильичи».
Встреча была радостной, с поцелуями, объятиями, российскими гостинцами.
Володя, Надя и Елизавета Васильевна жили в маленькой квартирке из трех комнатушек, почти пустой, с подержанной мебелью. Надежда в момент их приезда, видимо, убирала квартиру, об этом свидетельствовали и веник и горка мусора на совке. Елизавета Васильевна стала собирать на
