Современная индийская новелла - Амритрай

Да, к сожалению, до сих пор лишь немногие понимают, что засуха и цены на зерно зависят вовсе не от богов… И почитатели Камли во всем полагались только на свою богиню и боялись ее проклятий.

— Но как же, все-таки, было дело? — прервал я рассказчика.

Поэт на мгновение закрыл глаза, будто хотел заново представить себе все перипетии этой борьбы, каждый акт драмы, разыгравшейся в деревне Камле перед тем, как она скрылась в водах озера Мангал; потом Бали снова открыл глаза, и я вдруг заметил, что он слегка косит. Я вспомнил Александра Великого, который черпал мудрость небес левым глазом, а мудрость земли — правым.

— Ты нетерпелив и любопытен, как ребенок, — медленно проговорил Бали. — Однако, если ты способен на сострадание и думаешь о судьбах человеческих, я продолжу свой рассказ. — Прежде — иногда мне кажется, что это было очень давно, — на дне горного ущелья, которое наполнено теперь живительной водой Мангала, стояла деревня Камля.

В этой деревне жили семьдесят человек, и среди них были люди, чье слово являлось законом для остальных, забитых и невежественных. И эти духи тьмы убедили остальных отвергнуть свет.

Самому старшему из них — Виру, старосте деревни, владельцу нескольких бигхов земли, было восемьдесят лет. Как пиявка присасывается к больному телу, так присосался этот старик к своей земле.

Был у него сын, по имени Пракаш, негодник, укравший у матери драгоценности и промотавший их в Ашбале. Но, несмотря на это, отец души в нем не чаял, а мать — та просто закармливала его медом, шпинатом, обильно сдобренным маслом, и булками из маисовой муки.

И когда деревня выступила против нас, несущих свет, Пракаш вел себя подлее всех.

К духам тьмы и разрушения принадлежал также важный Рам Джавайя, золотых дел мастер и ростовщик, у которого из-под маленькой засаленной черной шапочки постоянно выбивался пучок волос. Ресницы его были опалены пламенем горна, в котором он переплавлял безделушки, отданные ему в заклад жителями деревни. Этот алчный человек всегда и во всем видел только дурное. Ему уже стукнуло пятьдесят пять лет, и он был настолько лжив и скрытен, что даже левая его рука никогда не знала, сколько загребла у бедняков правая. А уж сколько земли он оттягал с помощью плутоватых писцов, этого в деревне никто не знал.

Сын его, Дхарма, не был таким негодяем, как Пракаш, сын Виру, но отличался язвительностью и злоязычием. Этот бледный мальчишка с ввалившимися щеками постоянно лихо подкручивал свои редкие усики, но мне почему-то казалось, что он порядком трусоват.

Был еще среди них хитрый, двуличный человек по имени Тарачанд, который продал землю своей матери, учился в городе и даже получил степень магистра искусств. Ему не удалось стать адвокатом, как он мечтал, и в деревне говорили, будто именно поэтому он постоянно зол на кого-нибудь. Я всегда был уверен, что этот малый ради своей выгоды способен продать родную мать или спалить всю деревню. Он, правда, не спалил ее, но зато усердно раздувал пламя раздоров между бедняками.

Вы ведь знаете, как часто мы бессильны против всех этих мелких шарлатанов, лжецов, выдающих себя за докторов и обещающих полнейшее исцеление всем страждущим духом и телом.

К числу тех, кто страшился света, принадлежали и два зажиточных крестьянина — братья Джарнел Сингх и Карнел Сингх. При англичанах они служили в армии: один в чине сержанта, а другой — младшего сержанта, потом вернулись в деревню. Они не стали мудрее после своих армейских странствований и никак не могли забыть о том клочке земли, который они получили от английских властей около Лиалпура и которого им пришлось лишиться во время раздела страны. Но разве многим из нас не пришлось бросить все, что мы имели, к северу от канала Вадх?

Как ни странно, но к этой компании принадлежал вначале и юноша Бхарат Рам, сын вдовы Сиджи, работавший прежде механиком в гараже в Патиале. Этот молчаливый человек редко осмеливался высказывать свое мнение, но когда он решался на это, из уст его слышались только слова правды.

И именно он, Бхарат Рам, первым пошел с нами и даже бил в барабан, когда я пел людям песню, чтобы вырвать их из пасти черной беды.

— О Бали, о какой беде ты говоришь? Что произошло в деревне? — нетерпеливо прервал я его.

— Наберись терпения, брат. Как сказал великий Кабир, тот, кто готовит медленно, вкусно готовит. Будь терпелив, и ты узнаешь все. Однако вернемся к нашей деревне. По существу, крестьяне вообще не понимали, что происходит. Ведь они всегда были рабами привычек и обычаев. Что было хорошо для их предков, то, по их мнению, было хорошо и для них. Они слепо следовали стародавним обычаям и молча страдали, пока вдруг не увидели, что попали в паутину беды.

В деревне все время царила вражда. И люди, о которых я тебе говорил, тоже враждовали друг с другом.

Старик Виру считал, что виновником всех бед в деревне является Рам Джавайя. А тот в свою очередь был убежден, что все зло проистекает от бабу Тарачанда, болтуна, который без умолку молол языком, мешая английскую и пенджабскую речь…

Старики стояли в раздумье, раскрыв рты и глядя на сверкающие огни, озарявшие по ночам плотину Мангал, где трудилось столько людей. Старики проклинали Калиюгу[68], что уничтожил даже различие между днем и ночью. Но еще большую злость вызывал у них Бхарат Рам, проносившийся мимо на тарахтящем мотоцикле вместе с кем-нибудь из деревенских парней. Когда же они узнали, что большинство жителей деревни, работавших на плотине, зарабатывает гораздо больше, чем они платят своим батракам, их охватила ярость…

В конце концов они решили, что болтливый бабу Тарачанд должен отправиться к тахсильдару[69], жившему неподалеку в большой деревне Мангал, и сообщить ему, что старейшины деревни Камли выражают протест против беспорядков, вызванных строительством дьявольского сооружения.

Да, видно, старейшины еще толком не знали, что бабу Тарачанд сегодня может думать и говорить одно, а завтра — совсем другое.

Ну вот, бабу Тарачанд и отправился с важным видом на встречу с тахсильдаром.

— Беспокоиться нечего! — заявил он по возвращении. — Мне обещано, что жители Камли получат компенсацию за то, что им придется переселиться под Чандигарх, когда здесь все будет затоплено озером Мангал. Кроме того, каждому достанется хорошая земля в предгорьях Гималаев!..

— Ах вот как! — насмешливо воскликнул Виру. — Значит, компенсация!

— Ни с того ни с сего бросить свои дома! — возмутился Рам Джавайя.

— Поселок под Чандигархом? — грозно переспросил Джарнел Сингх. — Я вижу, что этот сын совы от нашего имени дал согласие покинуть родную деревню!..

— Освященную самой богиней! — поддакнул старый Виру.

— Что может этот образованный болван понимать в земле, если он считает, что под Чандигархом земля так же хороша, как у нас, в Лиалпуре! — продолжал Джарнел Сингх.

— О боги! — воскликнул Рам Джавайя. — Мрак окутывает землю! Этот человек продал нас всех! Ради собственной выгоды он способен продать родную мать!

— Успокойтесь, дядя! — заговорил наконец Тарачанд. — Я с вами. Я тоже считаю, что заставлять нас покинуть очаги наших предков — преступление. Ведь под Чандигархом бушуют такие песчаные бури, с утра до ночи дуют такие ветры, что даже самые толстые стены не могут защитить людей от туч песка и пыли. Я вижу, что эти инженеры умеют выращивать пшеницу только с помощью пишущих машинок…

— Ну, коли так, коли ты такой ученый человек, — сказал Виру, — тогда садись и пиши бумагу правительству, чтобы оно распорядилось немедленно убрать отсюда эту стройку, которая не дает нам спокойно жить.

— Обязательно надо написать, — добавил Рам Джавайя.

— Правильно! — подтвердили Джарнел Сингх и Карнел Сингх.

И хотя бабу Тарачанд втайне надеялся найти себе в Чандигархе работу в каком-нибудь офисе, ему пришлось уступить старейшинам деревни и настрочить протест против плана затопления деревни искусственным озером Мангал.

Однако ответа не последовало. Ты ведь знаешь, брат, что правительственные чиновники редко торопятся ответить людям на их письма. Возможно, таких писем они получают слишком уж много, а может, начальники передают подобные письма со своей резолюцией тем, кто способен их потерять, или тем, кто слишком занят, чтобы обратить на них внимание. Так или иначе, а ответа все не было.

Строительство тем временем подходило к концу, и плотина поднялась уже выше окрестных холмов.

Рам Джавайя не выдержал. Хотя ростовщикам и запрещалось иметь землю, он ухитрился завладеть не менее чем двадцатью акрами. Поэтому понятно, какое им овладело беспокойство. Выбрав ночь потемней, он вместе со своей женой Дхарми отправился на поклон к богине. Подойдя к храму, сложенному из красного камня, он положил перед ним кокосовый орех, на него — серебряную рупию и попросил богиню побыстрей явиться в деревню, названную ее именем, и разрушить дьявольскую плотину.