Патруль времени (сборник) - Пол Андерсон

— Прежде чем мы пойдем дальше, дядя Доналд, я полагаю, вам следует знать, что я вышла замуж за Джералда — за мистера Лэттери.

Доктор Гоби уставился на нее.

— Замуж? — повторил он. — Зачем?

— О господи, — и Тавия терпеливо объяснила: — Я люблю его, и он меня любит, поэтому я вышла за него. Здесь это делается так.

— Так-так, — доктор Гоби покачал головой. — Конечно, я знаком с этими сентиментальностями двадцатого века и их обычаями, дорогая, но так ли уж нужно было тебе… э-э… натурализоваться?

— Мне все это нравится, — сказала она.

— Молодые женщины романтичны, я знаю. Но подумала ты о неприятностях, которые причинишь сэру Джер… э-э… мистеру Лэттери?

— Но я избавила его от неприятностей, дядя Доналд. Здесь, если человек не женат, на него фыркают, а я не желаю, чтобы на Джералда фыркали.

— Я имел в виду не столько время, пока ты здесь, сколько то, что будет потом. У них здесь масса всяких правил относительно предполагаемой кончины, и доказательств отсутствия, и всякое такое; в общем, бесчисленные проволочки и сложности. А тем временем он не сможет жениться ни на ком другом.

— Я уверена, он не захочет жениться ни на ком другом. Скажи ты, дорогой! — обратилась она ко мне.

— Ни за что не захочу! — возмутился я.

— Ты уверен в этом, дорогой?

— Дорогая, — сказал я, беря ее за руку, — если бы все женщины в мире…

Спустя некоторое время доктор Гоби смущенным покашливанием обратил на себя наше внимание.

— Цель моего визита, — объяснил он, — убедить мою племянницу вернуться, и притом немедленно. Весь факультет в панике, и все обвиняют меня. Сейчас самое главное, чтобы она вернулась, пока не случилось ничего непоправимого. Всякий хроноклазм может повлечь за собой катастрофу, которая скажется на всех последующих эпохах. В любой момент эта эскапада Тавии может иметь самые серьезные последствия. И это повергает всех нас в крайнее волнение.

— Мне очень жаль, дядя Доналд… особенно оттого, что я причинила вам столько неприятностей. Но я не вернусь. Мне очень хорошо и здесь.

— Но возможные хроноклазмы, дорогая! Мне эта мысль не дает спать по ночам…

— Дядя, дорогой, это пустяки по сравнению с хроноклазмами, которые произойдут, если я вернусь сейчас. Вы должны понять, что мне попросту нельзя вернуться, и объяснить это другим.

— Нельзя?!

— Да вы только загляните в книги — и увидите, что мой муж — ну не смешное ли старомодное слово? Просто нелепое! Но мне почему-то нравится. Происходит это древнее слово…

— Ты говорила о том, почему не можешь вернуться, — напомнил доктор Гоби.

— О да. Ну, вы увидите в книгах, что сначала он изобрел подводную радиосвязь, а затем еще связь с помощью искривления луча, за что и был возведен в дворянское звание.

— Все это мне отлично известно, Тавия. Я не понимаю…

— Но, дядя Доналд, вы должны понять. Как, во имя всего святого, смог бы он все это изобрести, не будь здесь меня, чтобы объяснить ему? Если вы заберете меня сейчас отсюда, эти вещи вообще не будут изобретены, и что же получится?

Доктор Гоби некоторое время молча смотрел на нее.

— Да, — сказал он. — Да, должен признаться, что мне это соображение почему-то не приходило в голову. — И он погрузился в раздумье.

— А кроме того, — добавила Тавия, — Джералд ни за что не хотел бы отпустить меня; скажи, дорогой!

— Я… — но доктор Гоби не дал мне договорить.

— Да, — сказал он — Я вижу, что здесь необходима отсрочка. Я изложу им это. Но имей в виду, что речь идет только об отсрочке. — Он направился к выходу, но у двери остановился. — Только, пока ты здесь, будь осторожна, моя дорогая. Тут возникают такие деликатные, такие сложные проблемы. Мне становится страшно при мысли о путанице, которую ты можешь вызвать, если… ну, если ты совершишь нечто столь безответственное, что окажешься в результате собственной npaродительницей.

— Вот уж это действительно невозможно, дядя Доналд. Я ведь происхожу по боковой линии.

— О да! Да, это большое счастье. Итак, я не прощаюсь с тобой, дорогая. До свидания! И вам, сэр… э-э… мистер Лэттери, я тоже говорю; до свидания! Я верю, что мы еще встретимся — так приятно побывать здесь не только в роли наблюдателя.

— Правда, дядя Доналд, это просто потрясно! — согласилась Тавия.

Он укоризненно покачал головой.

— Боюсь, дорогая, твои познания в истории все-таки неглубоки. Выражение, которое ты употребила, относится к более раннему периоду, да и тогда оно не являлось образцом хорошего стиля.

Ожидаемый эпизод со стрельбой произошел примерно неделю спустя. Трое мужчин, одетых под сельскохозяйственных рабочих, приблизились к нашему дому. Тавия узнала одного из них в бинокль. Когда я с ружьем в руке появился на пороге, они сделали попытку спрятаться. Я всадил в одного из них заряд дроби, и он хромая ретировался.

После этого нас оставили в покое. Немного спустя я приступил к работе над подводной радиосвязью — оказалась, на удивление, простая штука, если уже знаешь принцип! — и подал заявку на патент. Теперь мы смогли перейти ко второму этапу — к передаче при помощи кривизны луча.

Тавия все время торопила меня:

— Видишь ли, дорогой, я не знаю, сколько у нас с тобой времени. С тех пор, как я здесь, я все время пытаюсь вспомнить дату твоего письма — и не могу, хотя отчетливо помню, что ты подчеркнул ее. Я знаю, что в твоей биографин говорится, будто бы первая жена тебя бросила — какое дикое слово «бросила», словно я способна бросить тебя, милый мой! Но там не сказано, когда это случилось. Поэтому я вынуждена торопить тебя, иначе, если ты не успеешь закончить свое изобретение, получится ужасный хроноклазм. — А затем вдруг меланхолично добавила: — Вообще говоря, хроноклазм так или иначе случится. Дело в том, что у нас будет ребенок.

— Нет! — вскричал я в восторге.

— Что значит «нет»? Будет. И я в тревоге. Никогда не слышала, чтобы с путешественниками во времени такое случалось. Дядя Доналд пришел бы в ужас, если бы знал.

— К черту дядю Доналда! — сказал я. — И к черту хроноклазмы! Мы отпразднуем это событие, дорогая.

Недели промелькнули быстро. Мои патенты были условно приняты. Я вплотную занялся теорией искривления луча и использования его для связи. Все шло прекрасно. Мы строили планы: назовем ли его Доналдом или ее — Александрой; мы представляли, как скоро начнут поступать гонорары и можно будет попытаться купить Бэгфорд-хаус, как забавно будет впервые услышать обращение: «леди Лэттери», и толковали на прочие такие темы…

А потом пришел тот декабрьский вечер, когда я вернулся из Лондона после деловой встречи с одним промышленником, а она исчезла…

Ни записки, ни слова прощания. Только распахнутая дверь и перевернутый стул в столовой…

О Тавия, дорогая моя…

Я начал эти записки, потому что до сих пор испытываю чувство неловкости: этично ли числиться изобретателем того, что ты не изобретал? И мои записки должны были восстановить истину. Но теперь, дописав до конца, я сознаю, что такое «восстановление истины» ни к чему хорошему не прирело бы. Могу себе представить, какой поднялся бы переполох, вздумай я выдвинуть свое объяснение для отказа от возведения во дворянство, и, пожалуй, не стану этого делать. В конце концов, когда я перебираю все известные мне случаи «счастливых озарений», я начинаю подозревать, что некоторые изобретатели таким же способом стяжали славу, и я буду не первым.

Я никогда не строил из себя знатока тонких и сложных взаимодействий прошлого и настоящего, но сейчас убежден, что один поступок с моей стороны совершенно необходим: не потому, что я опасаюсь вызвать какой-то вселенский хроноклазм, но просто из страха, что, если бы я пренебрег этим, со мной самим всей описанной истории никогда не случилось бы. Итак, я должен написать письмо.

Сначала адрес на конверте:

МОЕЙ ПРАПРАВНУЧАТНОЙ ПЛЕМЯННИЦЕ, МИСС ОКТАВИИ ЛЭТТЕРИ

(Вскрыть в 21-й день ее рождения, 6 июня 2136 года.)

Затем само письмо. Написать дату. Подчеркнуть ее.

«МОЯ ДОРОГАЯ, ДАЛЕКАЯ, МИЛАЯ ТАВИЯ, О МОЯ ДОРОГАЯ…»

Перевод с английского Т. Гинзбург.

МУНРО ФРЭЗЕР

УКРАДЕННОЕ ВРЕМЯ[15]

Ричард ошеломленно вперился в человека, лежавшего на больничной койке.

— Вы, верно, шутите!

— Умирающему, дорогой мой, не до шуток. Я знаю, этому трудно поверить, но я говорю правду. Мне сто тридцать лет, и мои документы подтверждают это.

Ричард недоверчиво посмотрел на протянутый Тэлботом бумажник. Тот раздулся от бумаг, а между ними прощупывался какой-то маленький твердый предмет.

Тэлбот устало закрыл глаза, словно усилие, которого требовал от него разговор, было для него чрезмерным.

— Повторяю, в 1870 году, будучи молодым ученым, я открыл формулу омоложения. Но я не мог никому довериться, а потому, изготовив несколько таблеток, испытал действие одной из них на себе. Оно оказалось магическим. Всего я сделал шесть таблеток, после чего уничтожил формулу…