Пристрелочник - В. Бирюк

— Обернись. Вон — гора. На ней — дом мой. Город, рекомый Всеволожском. «Взойдите на гору и носите дерева, и стройте храм». И храм там будет. Но кто укрепит души ослабевшие, кто насытит страждущих — словом добрым? И кому, как не тебе, претерпевшему муки от «конюхов солнечного коня», подобных которым есть немало в здешних землях, возвысить голос? За мой дом, за место, которое пока ещё — в запустении? «Тогда как вы бежите, каждый к своему дому».

Он ошалело смотрел на меня, нервно сглатывал, пытался понять.

Тяжело? — Понимаю. Здесь Дятловы горы, какое-то мелкое селение, пограничная крепостица. Отнюдь не Иерусалим, не Второй храм, о котором говорил иудеям пророк Аггей.

Но я нахожу ассоциации. И заставляю их работать. Ассоциациями — душу, душой — тело.

— Я не бегу к своему дому. У меня его нет. Сожгли. И никого моих — нет. У-убили… Я прошу смерти. Мне… я больше не могу.

— А я говорю: ты бежишь! Ты бежишь к престолу царя небесного. В сияющие чертоги святых мучеников. Но кто будет строить дом здесь? Кто взойдёт на гору и будет носить дерева? Или поможет труднику, несущему тяготы — добрым словом? Всё ли возможное ты сделал? Ответь не мне — себе самому. Обрати сердце твоё на пути твои.

Мне крайне нужен легитимный поп во Всеволжске. Нужно каноническое отпевание. Много раз. Скоро, как я чувствую — потребуется венчание. Безусловно — молебны и освящение. По каждому строению. Водосвятие — в дни престольных праздников, еженедельно в четверг вечером, «а также вообще во всякое время в храмах, домах, на полях и на всяком месте, по желанию священнослужителей и верующих».

Большинство моих людей — более-менее православные верующие люди. Что я сам по этому поводу думаю… моё дело. Их вера — часть их свойств. Не использовать что-то имеющееся — потеря. Ослабление моей силы. Нам всем грядут… тяжёлые времена. Без «политрука», без утешителя и исповедника… Я буду иметь дополнительную кучу межличностных, внутри-коллективных конфликтов. Которые снизят управляемость и производительность. Нужен профессионально подготовленный «слушатель» и «говорун». Ко всем моим технологиям, знаниям, ресурсам — нужен энтузиазм. Состояние возбуждённых душ. Для этого необходим «возбудитель». Не «конский» — душевный.

Если бы я вляпался в умму — требовался бы мулла, среди иудеев — искал бы раввина, среди большевиков — комиссара. А здесь — нужен поп.

Вот этот, если не свихнётся, подходит: его история будет, пусть подсознательно, эталоном для сравнения: «Мне — плохо. Но вот — бывает хуже». Примером твёрдости: «Мне — плохо. Но вот же — он же выдержал». Стимулом для интенсификации общего труда и стопором для дезертирства: «Мне — плохо. Но если не работать, если уйти — тут вокруг такие… „конюхи“. И они сделают со мной вот так же».

Его присутствие может быть полезным. Если он будет вести себя «правильно». Другого попа у меня нет и призвать кого-нибудь со стороны — я не могу. Здесь Черниговская епархия, попов по приходам ставит епископ. Конкретно — Антоний Черниговсикий. Который обманул Черниговских бояр после смерти Свояка, который призывал Гамзилу в город, приманивая возможностью ограбления вдовы. С таким архипастырем… Да и далеко он.

Аггей — местный. Уже сертифицированный. В смысле — рукоположенный. Его приход, его церковь — погибли. Пусть до весны поработает «комиссаром» у меня. Нарушение епархиальной дисциплины — небольшое. Да и прямое подчинение — Ионе Муромскому. Может, и замнём как-то.

А сдвинется, свихнётся, будет «неправильно себя вести» — можно спокойно и вышибить. Не поставленный, какой-то «левый», приблудный, не от епископа.

— Господине, муромские идут.

— Где?!

— Сигнальщики на горах сигналят.

Парнишка, почти ребёнок, внимательно вглядывается в «Гребешок». Я там ничего не вижу, а он знает — куда смотреть. И умеет видеть.

— Шесть лодей. Идут шибко. На передней — княжий стяг. Сотни полторы народу.

— Хорошо. Ждём.

Через час на реке появились княжие ладьи. На передней, на самом носу, во весь рост, широко расставив ноги, стоял князь Живчик.

Смелый мужик. Когда 12 гребцов делают веслами сихронный рывок… улететь за борт в полном доспехе… Я так стоять не рискую. Но у него — большая практика. С детства.

— Где?!

Ладья с князем подошла к лодочке с воеводой. Вновь прибывшая «благородина» вот так сразу и понесла. Не по вежеству…

— По здорову ли сбегалось, княже?

Живчик весь в нетерпении, в досаде, в ожидании. А тут ему… кусочек святорусского этикета. Сейчас ещё спрошу: здоров ли твой скот? И — подошли ли его жене мои подарки? Про все три платья, про каждое — отдельно спрошу.

Чисто для знатоков: лодками, как и конями — «ходят» или «бегают». А «плавает» — дерьмо в проруби.

Живчик открыл, было, рот. Поглядел на мою радостно улыбающуюся физиономию. Вспомнил что-то. Уж не прозвища ли мои? Типа: «Княжья Смерть»? Закрыл рот, вдохнул-выдохнул… И заговорил спокойнее, без наезда:

— Спаси тебя бог, воевода. Дошли хорошо. А ты — поздорову ли?

И, не вытерпев более «вежества по обычаю» завопил:

— И где эти гады-крамольники?! Упустил поганых проклятых?! Где они, где дрова их?!

Я разулыбался ещё шире. Сейчас ещё про погоды спрошу, про виды на урожай, на удой и окот, про первопрестольные и постные дни… Потом почувствовал, что у князя может и «резьбу сорвать».

— Поганые — на островке сидят, твоего княжеского суда дожидаются. А «дрова» — вон, под горой на песочке лежат, моими людьми прибранные.

Юрий покрутил головой, выглядывая уже оттянутые к моему берегу дощаники и лодки мятежников, ещё раз внимательно осмотрел мой экипаж:

— Я гляжу — у тебя и раненых нет. Боя не было? Перехитрил как?

— Нет, княже. Мы их стрелами побили.

Юрий пренебрежительно поморщился.

— Вона чего… Трусоваты у тебя люди. Да и то сказать — сопляков собрал. Молоко ещё на губах не обсохло. Ладно, командуй на берег.

Эк ты… Моих людей поносить нельзя. Этого я не спущу. Но — без мордобоя.

— Тю. А честь? А слава? У тебя-то мужи взрослые, брадатые. Что ж, они так и уступят? Моим… мальчишкам-молокососам? Мне-то прозвище новое, вроде «Иван-Поганобоец» — не повредит. А вот ты… Отдашь ли славу мне? И моим соплякам?

Живчик снова поморщился, как от кислятины. Подумал и махнул остальным своим ладьям:

— Мы — с отсюда пойдём. А ты там, с низу встань. Чтоб не убёг никто. Давай-давай.

— Слушаю и повинуюсь, светлый князь Муромский.

Я несколько вычурно поклонился, и мы быстренько слиняли.

Для всякого исконно-посконного русского князя, как и для всех бояр и гридней, лучный бой — занятие для детей, трусов и поганых. До такой степени, что во многих местах, и в самой Руси, и в обрусевших тюркских племенах, стрелков называют «молодшими». «Детка-малолетка». Все уверены, что взрослый серьёзный человек в бою стрелять из лука — побрезгует. «Славное дело» — рубить ворога мечом. На худой конец — топором ударить или копьём ткнуть.