«Карьера» Русанова. Суть дела - Юрий Васильев

— Живую? — спросил Шувалов.

— Ясно, живую.

— Ага… Ну, ладно. Только поливай свою розочку почаще. Мне обязательно нужна свежая, чтобы…

Потом снова стали танцевать, и Геннадий ушел домой. Было еще рано. Он позвонил Шлендеру.

— Я заключил пари, — сказал он. — Да-да, по лучшим традициям старого Клондайка. Что? Нет, на кон поставлена не прекрасная индианка, а всего-навсего ваша чайная роза. Вы протестуете? Ну ничего, протестуйте.

На столе лежало письмо из университета. Деканат сообщал, что будет счастлив считать его заочником юридического факультета, но, поскольку его востоковедческое прошлое к юриспруденции отношения не имеет, придется начать с первого курса. Сдать экзамены. Представить справку с места работы.

«Ну и хорошо! — подумал он. — Чего это его дернуло? Юрист… Русанову не к спеху. Русанов должен выиграть фотоаппарат, ружье, спидолу и благодарность по автобазе!

А все-таки…

Все-таки что-то есть? Дронов кричал: «Чтобы я когда еще поехал к этим чертовым лесорубам!» А ведь поедет… Ходили все гордые, плечи, как у гренадеров, ушанки набекрень! «Пью за шоферов! — сказал сегодня Володька. — Пью за машины наши и за наш каторжный труд!» — И никто даже не засмеялся. Вот так.

Был сегодня праздник у ребят. Праздник… И не морщись, Гена, не елозь глазами в разные стороны, вспомни, что не все слова оплеваны, есть среди них и святые. Их защищают. За них бьют жестоко, в кровь, как бьют, защищая ребенка!»

Два года назад, уволенный отовсюду, Геннадий совсем уж готовился протянуть ноги, когда в порту его подобрал капитан рыболовной шхуны. Подобрал не из жалости, а потому, что работать было некому — суденышко вонючее, дырявое, тесное, так и норовит утонуть или пойти задом наперед, денег — едва на папиросы… А кто работал — это были типы! Пили — порт гудел! Кляли работу — небу жарко!..

Осенью шхуну списали, и они пошли в последний рейс. Геннадий, накануне крепко заложив, долго ходил с тяжелой головой и только потом сообразил, что все ребята в белых рубахах, ходят осторожно, говорят шепотом, как в церкви.

Потом они вывели шхуну на рейд и сделали последнюю приборку — они отодрали всю многолетнюю грязь и ржавчину, всю пыль из дивана выбили в кубрике, черной краской обновили название и, отыскав подходящую косу, выбросились на берег.

Шхуна ахнула…

Боцман, от которого Геннадий за все рейсы не слышал ничего, кроме липкой брани, первым отломил кусок от обшивки и положил в карман.

Он сказал:

— Не дрейфь, ребята. Всему приходит конец. Только нашей работе морской конца не будет.

Дорога в порт была дальней, и председатель колхоза, хозяин шхуны, предложил машину. Рыбаки отказались, пошли пешком. Они шли в молчании, длинной цепочкой. И тогда Геннадий сказал:

— Кого морочим? Поминки, да? На поминках полчаса про покойника говорят, потом песни орут. Спляшем и мы на останках нашего корвета, гореть ему вечным огнем.

Один только раз ударил боцман. А пришел в себя Геннадий, когда рыбаки скрылись из глаз…

Послышались голоса. Кто-то постучал в окно. Геннадий отодвинул занавеску и увидел приплюснутый к стеклу нос Володи.

— Переживаешь? То-то… Готовь свою розочку, Гена. Готовь. Я пошел сил набираться.

Геннадий долго лежал в темноте. Курил. Першит в горле. Бросить, что ли? Если Володя его обгонит — чего он, конечно, не допускает, — у Шлендера будет кондрашка. Смешно скрестились наши пути. Я привязался к нему. И он ко мне. Трудно что-нибудь понять… Рыжий пират, романтик! Никакой он не пират и не романтик… Привычка у меня глупая, всех рядить в тоги. Обыкновенный земский врач. Немного, может быть, фанатик, немного эксцентричен… А так — ну что? Добросовестный доктор и отличный человек. Живет себе помаленьку, живет хорошо, никакого подвига не совершает, курит вонючие папиросы и говорит, что всех надо сечь. Вот и все.

А может, и не так.

Совсем я запутался в людях.

10

«…Совсем я запутался в людях.

Третьего дня заезжал ко мне Бурганов, решил навестить, заодно и контрольную свою привез. Посидел он у меня немного, выпил чаю, а когда ушел, показалось мне, что не Бурганов вовсе сидел на диване, в очках и мешковатом своем пиджаке, а постаревший Русанов, такой, каким он мог бы стать, не приди вовремя спасительное отрезвление; да, черт возьми! — это был я, только на ином изгибе судьбы; я, сохранивший до тридцати лет розовый компот из сказок для детей изрядного возраста. Смешно и больно мне было смотреть на него и слушать его, а вот чего было больше — смеха или боли,— не знаю…»

Так это было или не так — Геннадию сейчас все равно: он пишет и пишет в своей толстой тетради, пытаясь утвердить себя в положении человека, твердо выбравшего дорогу, и потому имеющего право оглядеться на прошлое и осмыслить настоящее.

Только очень трудно идти по дороге, когда кругом еще не рассвело, когда приходится освещать себе путь карманным фонариком, в котором, похоже, сели батарейки…

Бурганов не пришел, а прямо-таки ввалился: ногой отворил дверь — руки у него были заняты пакетами, дышал он тяжело, очки вспотели, шляпа сдвинута на затылок. Шляпа Геннадия доконала, он рассмеялся:

— Что еще за маскарад? С каких это пор ты щеголем заделался?

— Со вчерашнего дня, — отдуваясь, сказал Бурганов. — В отпуске я, значит, шляпу носить положено.

— Какой же горняк до конца сезона идет в отпуск?

— А вот такой… Надо мне. Врачи погнали. Ладно, черт с ними, погуляю немного: много у меня не получится… Держи, принес тебе гонорар авансом.

Он высыпал на стол крупные, должно быть прямо с куста, помидоры.

— За контрольную, — пояснил он. — Ты мне контрольную обещал проверить. Помидоры, между прочим, свои, из теплицы.

— Ох, — сказал Геннадий. — Что-то будет… У тебя — теплица?

— Почему — у меня? Общая. В прошлом году еще с ребятами построили. Половину сами едим, половину — в детский сад, чтобы, значит, частниками не обзывали. Ловко? Я этим делом давно занимаюсь, в школе юннатом был.

Геннадий подозрительно походил вокруг Бурганова.

— Семен, милый человек… Ты по случаю отпуска не принял внутрь? Что-то ты больно шумный, я тебя таким не знаю.

— Да ну, принял… Стоит человеку в хорошее настроение прийти, сразу же поклеп. Я не шумный, Гена, я довольный. Гидравлику мы позавчера сдали. Ты вообще-то в золоте что-нибудь понимаешь?

— А как же? Коронки делают…

— Правильно. Богатая у тебя информация. Тогда слушай анекдот. Одна знатная дама — это еще давно было — долго знакомилась с устройством автомобиля, потом говорит: я все поняла, одно мне только непонятно, куда же все-таки лошадей впрягают. Вот, значит… Полвека с той поры прошло, а дамы остались. Предложили недавно умные люди новую установку для добычи золота, гидроэлеватором называется, или, проще, — гидравликой. Слышал небось, в газетах писали.

— Слышал, — кивнул Геннадий.

— Предложили, значит, гидравлику. До чего она проста, Гена, так это горняку только понятно. Ни тебе скруббера, ни тебе стакера, ничего не вертится, не гремит. Ладно… Стали испытывать. Приезжает один специалист: «А где у вас скрубберная бочка? Непорядок!» Поставили бочку. Приезжает второй специалист, качает головой: «Почему стакера нет? Без стакера не положено». Хочешь не хочешь — поставили стакер. Приезжает третий дядя, спрашивает: «А где же у вас гидравлика? Это же, говорит, у вас опять промприбор получился!»

— Этому ты и радуешься? — рассмеялся Геннадий.

— Дураков нема. Печальный факт имел место на другом участке, мы к себе дамочек не пускали, так что в чистом виде эксперимент шел. Два года, считай, волынка тянулась, и вот наконец бабки подбили. В серию гидравлику запускают. Теперь мне в отпуск идти со спокойной душой можно.

— Поздравляю, — без особого энтузиазма сказал Геннадий. — Только мне не очень понятно: ты-то здесь при чем? — И тут вдруг вспомнилось ему знакомое название, которое он то ли в газете прочитал, то ли по радио слышал. — Погоди-ка… Бургановский самородкоуловитель — это к тебе отношение имеет?

— Имеет некоторое.

— Ну, тогда конечно! Именинник ты сегодня, с тебя причитается.

— Да это хоть сейчас!

— Шучу, Семен. Не время.

— Как знаешь. А то бы заодно и твое приключение отметили. Наслышался я, как ты Герасима с того света выволок.

— Во, завел! — отмахнулся Геннадий. — Шлендер, знаешь, что говорит по этому поводу? Он говорит: сечь надо… Ты со Шлендером, случайно, не знаком?

— Знаком… К сожалению.

— Что так? — насторожился Геннадий.