Индия: беспредельная мудрость - Маргарита Альбедиль

Часто изображают Шиву и как любящего супруга и заботливого отца, в кругу семьи, с возлюбленной супругой Парвати на коленях и сыновьями Скандой и Ганешей – возможно в прошлом местных божеств. Но самый распространенный иконографический образ Шивы – Натараджа, «Владыка танца», особенно популярный на юге Индии, где танец – одна из форм богослужения. В неистовом ритме экстатического танца Шива своей магической силой порождает видимость всех вещей и явлений в мире, а в конце космического цикла он танцем же разрушает мир: Шива – бог смерти и времени, бог разрушения по преимуществу, а шиваиты нисколько не сомневаются, что дело разрушения – священное и самое важное, ведь гибель неизбежно предшествует возрождению, и потому Шива воспринимается как могучий водопад жизни, сметающий и стирающий все отжившее, чтобы вновь сотворить мир в начале очередного косического цикла. Как полнота бытия, он – вечное движение, неистощимый космический поток, разрушающий и форму, и бесформенность, и потому один из его эпитетов на юге Индии – «Сумасшедший».

Философия индуизма создала свое триединство: творец Брахма, хранитель Вишну и разрушитель Шива. В разных религиозных течениях поклонялись либо Вишну, либо Шиве в разных воплощениях, а наиболее отвлеченный Брахма, почитаемый в древности, позже потерял своих поклонников. Неудивительно, что в целом ряде легенд Шива посрамляет Брахму и Вишну, усомнившихся в его могуществе. Пожалуй, самая популярная легенда запечатлена в «Линга-пуране» (линга – фаллический символ, знак Шивы и символ его неисчерпаемой творческой мощи). Когда Шива явился перед Брахмой и Вишну в виде огромного огненного столба – лингама, те решили найти его конец. Брахма превратился в белоснежного лебедя и взмыл вверх, а Вишну – в огромного вепря, роющего землю. Тысячу лет потратили они, но так и не достигли ни вершины, ни основания этого огненного столба, и пришлось им признать могущество Шивы, которому поклоняются во всех трех мирах.

Илл. 48. Символ Шивы – лингам во дворе шиваитского храма в городе Канчипурам (штат Тамилнаду). Фото А.М. Дубянского

Лингам – наиболее популярный и почитаемый символ Шивы. Обычно он истолковывается как символ плодородия, и это, безусловно, правильное, но несколько упрощенное толкование. Лингам – это символ творческой мощи и энергии божества, который имеет чрезвычайно широкий семантический диапазон: будучи предельно конкретным, он вызывает и вполне конкретные ассоциации, но наряду с этим является и чисто абстрактным символом. При таком диапазоне смыслов лингам используется не только для нужд повседневной магии, но и в обрядовой, а также в медитативной практике как специальный элемент йогической тренировки. Так, бездетная женщина прикоснется к лингаму, надеясь получить помощь божества и забеременеть; тот же самый жест для шайва-бхакта будет выражать бесконечную преданность любимому божеству, а отшельник, прикасаясь к лингаму, сможет погрузиться в медитацию.

С первых веков новой эры почитание Шивы приобрело регулярный храмовый характер, особенно на юге Индии. В собственно шиваитских текстах – некоторых пуранах и агамах – Шива показан не только как посрамляющий других богов, но иногда и как автор вед; при этом все большую роль начинает играть супруга Шивы, выступающая под разными именами, и женское начало становится самостоятельным объектом культа. На юге Индии примерно с VII в. зародилось и шиваитское движение бхакти, породившее новую культовую практику, богатую экстатическую поэзию и ставшее главным религиозным истоком философской системы шайва-сиддханта, сформировавшейся в XII–XIV вв. и осмыслившей опыт бхактов, основываясь при этом на двойной традиции, ведийской и агамической. Шайва-сиддханта выделила в реально существующем мире три главных сущности: владыку – пати, то есть самого Шиву, высшую реальность, абсолют и первопричину мира; пашу (буквально «скот») – индивидуальную душу или, точнее, дух; и пашам (буквально «оковы») – скверну, имеющую три разновидности (анава – неведение, карма – действия, ведущие к новым рождениям, и майя – время, чувство, тело и т. п.). В шиваитском бхакти Шива наставляет своих адептов на путь освобождения, более того, он может своей милостью освободить преданного ему бхакта.

Илл. 49. Современные шиваиты на научной конференции, посвященной богу Маругану (Сканде), сыну Шивы и Парвати. Фото А.М. Дубянского

Илл. 50. Богиня Кали. Одна из ипостасей богини-матери – «Черная» Кали с оскаленными плотоядными клыками, кровавым языком, свешивающимся изо рта и ожерельем из черепов, попирающая демона

Культы Шивы и Вишну влияли друг на друга, проникали друг в друга, предоставляя своим адептам широкий диапазон образов, символов и идей, так что поэт легко мог найти в нем воодушевляющий образ, философ – источник для размышлений, фанатик – повод для изуверства, а консерватор – способ защитить свои убеждения.

Нельзя не упомянуть и о женственных аспектах человеческой природы, которые необычайно выразительно воплощены в многочисленных образах богинь. Их почитание восходит к древнейшему периоду существования протоиндийской цивилизации или даже к еще более раннему времени. Наследовавшей ей ведийской религии и мифологии идея активного женского начала была чужда – схематичные и невыразительные женские персонажи оказываются в большинстве случаев лишь бледными тенями своих супругов, но в последующий пуранический период существовавшие подспудно архаические представления о дэви, Богине-Матери, влились в индуизм широкой рекой. В пуранах Махадэви, Великая богиня, вобрала в свой образ множество местных богинь-матерей – от персонажей высокой жреческой религии до бесчисленных сельских народных культов.

С тех пор ее значение неуклонно возрастало, а число ее имен и образов не перечесть: всемогущая Матерь мира, простирающая свое защитное покрывало над всем живым, высший принцип всего сущего и высшее знание; любящая мать, дарующая жизнь, заботливо вскармливающая дитя и ласково его опекающая; исступленная и безумная женщина, украшенная ожерельем из отрубленных человеческих голов, кружащаяся в неистовом танце на поляне для сожжения трупов; великая шакти – творческая и созидательная энергия своего супруга, без которой он не может осуществить своего божественного предназначения; нежная и покорная возлюбленная, неразлучимо связанная со своим любимым, как лиана, обвивающая ствол дерева, и даже сливающаяся с ним в едином образе Ардханари; образцовая жена, верная и преданная своему супругу, воплощающая в себе совершенство всех высших качеств женственности; свирепая и устрашающая демоница, насылающая свирепые болезни на людей; неукротимо темпераментная богиня, требующая кровавых жертв и обильных возлияний пальмовым вином, а порой и справляющая каннибальские пиры, – таковы лишь некоторые лики Богини-Матери, воплощенные в неохватном множестве вариантов индуистских богинь. В благожелательном аспекте ее называют Сати, «Добродетельная», Парвати, «Горянка», Гаури, «Белая», Аннапурна, «Дарительница пищи», Амма, «Мать». В устрашающем облике она больше известна под именами Кали, «Черная», Чанди, «Свирепая», и т. п. Приверженцы богини стараются постичь ее божественную сущность путем мистических ритуалов и йогической практики.

Илл. 51. Ардханаришвара. Южноиндийская бронзовая статуэтка XI в. воплощает древний образ андрогина, целостного существа, в котором воедино слились женское и мужское начала

Наука свободы

Человек обречен на страдание, и все мы по собственному опыту знаем, что это такое. «Для мудрого все есть страдание», – говорит один из индийских мудрецов, и он не единственный, кто отметил неискоренимую универсальность страдания. Это – закон жизни, мировая непреложность, неизбывное условие человеческого существования. Индийцы считают, что карма – закон всеобщей причинности – привязывает к этому миру и втягивает в бесконечный круговорот рождений и смертей, сансару. Ослепленный неведением, человек принимает за настоящую действительность майю, космическую иллюзию с ее увлекающей и завораживающей игрой. И хотя страдание универсально, оно – не случайность, не результат чьей-нибудь ошибки или злого умысла, как это понимается в некоторых религиях, не наказание за грехи и не испытание, ниспосланное Богом, и не происки Сатаны, прельщающего людей гордыней, как в христианстве. И что самое главное, оно не абсолютно, поскольку человек может из него вырваться, а значит, оно всего лишь свидетельствует о том, что он все еще находится в тисках кармы, а потому опыт страдания благотворен, так как он подталкивает человека к поискам выхода из сансарной круговерти. И чем сильнее страдание, тем больше желание освободиться, то есть перейти на иной уровень существования, превосходящий обычную жизнь. Отсюда – отрицание Индией жизни и мира, но в этом отказе есть нюансы, которыми часто пренебрегают. «Отказываются от этого мира, лишают ценности эту жизнь – ибо существует что-то еще, за пределами становления, темпоральности, страдания. Говоря религиозным языком, Индия отрицает профанный мир и профанную жизнь, поскольку она жаждет священного мира и священного бытия», – пишет М. Элиаде.