Индия: беспредельная мудрость - Маргарита Альбедиль

Таким образом, согласно санкхье, основы эмпирического существования мнимы, и вся активность пракрити, вся ее несознательная, лишенная цели деятельность объективно направлена к освобождению духа от этих мирских оков. Когда пракрити совершает полный цикл своей эволюции, то пуруша, увидев все ее превращения, уподобляется зрителю, который, посмотрев полностью все выступление танцовщицы-пракрити, воочию убедился в том, на что она способна, и перестал ею интересоваться; она же, в свою очередь, поняв, что перестала вызывать интерес, сошла со сцены. Так сами миражи мироздания и посредством своей внутренней магии, и посредством страдания, подпитывающего их, ставят себя на службу человеку, высшая цель которого – освобождение от страдания или, что то же самое, от неведения. В сутрах школы говорится, что все творение – от брахмана до травинки – существует ради того, чтобы душа достигла высшего знания. Обретя истинное знание, последователь санкхьи мог освободиться от страдания сансарных тягот и стать дживанмукта, «освобожденным в этой жизни»: он продолжает жить, поскольку еще остается неизрасходованное кармическое наследие, подобно тому как продолжает вращаться гончарный круг, когда горшок уже сделан. Но полностью пуруша освобождается, покидая тело, лишь тогда, когда приходит смерть.

На основе подобных представлений школа разрабатывала также пути духовного освобождения, целью которого становилось осознание действительной несвязанности интеллекта и духа, смешанных и неразличаемых в мирском индивидуме и потому ведущих к страданию. В «Санкхья-карике» говорится, что к освобождению его подталкивает страдание: «Под воздействием троякого страдания возникает стремление к изучению средств, его устраняющих». Трояким же страданием называется, во-первых, страдание внутреннее, имеющее, в свою очередь, два вида – телесное (болезни) и духовное (печаль, скорбь и т. п.); во-вторых, страдание внешнее, причиняемое человеку другими людьми, животными, птицами и иными существами; и в-третьих, страдание сверхъестественное, исходящее от богов и стихийных сил природы.

Разумеется, эти три вида страданий можно временно облегчить или предотвратить лечением, заботой и другими доступными средствами, но все это будут лишь полумеры, и к окончательному избавлению от страданий они все же не приведут. Избавление от страданий предлагают также обряды и священные книги, но разве может человек, пьющий ритуальный напиток сому и совершающий жертвоприношения, достичь того бессмертия, которое обещают веды, – вопрошают комментаторы главной сутры санкхьи, явно подразумевая отрицательный ответ. К тому же они уверены, что если и удастся обрести какие-то блага таким путем, то произойдет это в основном за счет ближнего, что нельзя признать достойным. Следовательно, единственное настоящее и действенное средство освободиться от сансарных оков – это познать истинные принципы бытия, что и предлагали сделать учителя санкхьи. А на вопрос о том, каким образом это знание дает освобождение от тягот бытия, отвечает учение о пуруше и его обособленности от пракрити.

Разрабатывала санкхья и способы правильного познания, выделяя три его главных типа: восприятие, вывод и авторитет.

Санкхья служила теоретическим фундаментом йоги – другой ортодоксальной даршаны, хорошо известной на Западе, которая достигла особенно большой глубины в трактовке психологических категорий. Этимологически слово йога происходит от глагола со значением «связывать вместе», «соединять». Обычно под йогой понимают любую аскетическую технику и любой метод медитации; здесь же речь пойдет о классической йоге как об одной из даршан, изложенной Патанджали в его знаменитых «Йога-сутрах» (около II–III вв.). Как и в случае с санкхьей, Патанджали не создал новую систему, а суммировал предшествующее многовековое развитие ее: разнообразные йогические практики были известны задолго до него в эзотерических кругах индийских аскетов и мистиков. Теоретически разница между обеими даршанами незначительна: и та и другая признают, что источник человеческого страдания коренится в иллюзорной солидарности с миром, но согласно санкхье, освобождение от страдания достижимо через истинное знание, йога же полагает, что необходимы аскеза и техника медитации. По мнению некоторых религиоведов, «классическая йога начинается там, где заканчивается санкхья», то есть обретение знания – лишь подготовительная ступень для конечного освобождения.

Йога уже более века известна на Западе, но, по мнению К.-Г. Юнга, «развитие западного сознания изначально делает невозможным адекватное осуществление целей йоги». Называя Запад «страной духовного бездорожья», он полагает, что практика йоги не может быть эффективной без знания связанных с ней многообразных идей и представлений. Он пишет: «Я без труда могу себе представить, что на Востоке, где возникли эти идеи и практики и где 4000-летняя традиция разработала и сформировала все необходимые духовные предпосылки, йога является наиболее подходящим методом слияния души и тела в единое целое, а, кроме того, созданная таким образом психическая предрасположенность способствует опыту трансценденции сознания. Индийская мысль естественно и без особых усилий оперирует такими понятиями, как прана, и ему подобными. Запад же, отягощенный, с одной стороны, своей дурной механической привычкой верить, с другой – своим интеллектуальным, научным и философским критицизмом, обречен попасть в ловушку собственной веры, некритически принимая понятия прана, атман, чакра, самадхи и т. п., в то время как для научного критицизма непреодолимой преградой будут уже такие понятия, как прана и пуруша».

Сам Патанджали определяет йогу как «пресечение деятельности сознания», то есть он считает необходимым познание всех состояний мирского, обычного непросветленного сознания. Виды таких состояний бесчисленны, но их можно свести к трем основным категориям. Первую из них составляют заблуждения и иллюзии, в число которых входят также сны, галлюцинации и другое ошибочное восприятие; вторую – все, что мыслит, воспринимает или ощущает обычный человек; и третью – парапсихологический опыт, который можно приобрести с помощью йогической тренировки. С точки зрения метафизики подлинными признаются лишь состояния сознания третьей категории, поскольку они могут подготовить освобождение, поэтому цель йоги – нивелировать первые две категории опыта и заменить их экстрасенсорными и сверхрациональными переживаниями.

Для этого адепту йоги предлагается восьмеричный путь, причем его звенья могут рассматриваться и как стадии ментального аскетического пути, и как элементы, формирующие группу техник, ключ к которым дает учитель – гуру. Это, во-первых, самоконтроль – яма, то есть следование нравственным принципам ненасилия, правдивости, целомудрия, нестяжательства, воздержания от воровства; во-вторых, соблюдение предписаний – нияма, то есть чистоты, удовлетворенности, аскетизма, изучения вед, преданности божеству; в-третьих, телесные позы и положения – асаны, считающиеся необходимыми для медитации; в-четвертых, дыхательные упражнения – пранаяма, когда вдохи и выдохи осуществляются в необычных ритмах, необходимых и полезных не только в физиологическом, но и в духовном отношениях; в-пятых, отвлечение органов чувств – пратьяхара, когда органы чувств учатся не воспринимать внешние раздражители; в-шестых, концентрация – дхарана, то есть сосредоточение ума на каком-нибудь одном объекте; в-седьмых, йогическая медитация – дхьяна; в-восьмых, самадхи – глубокая медитация. На последней ступени йогин может достичь освобождения, когда пуруша становится свободным, автономным и созерцающим самого себя.

Таков идеал индийской мысли – внутренняя, духовная свобода. Как пишет М. Элиаде, заманчиво видеть в этом идеале «утверждение о необходимости выйти из полного жестокостей, бессмысленного существования мира, в котором человек ввергнут в непрерывную череду страданий и тревог. Ибо, освобождаясь сам, человек формирует духовное измерение свободы и „вводит" его в космос и жизнь – то есть в слепые, трагическим образом обусловленные сферы существования».

Путешествие в собственные глубины

Мы часто стремимся поехать в дальние страны, побродить по неведомым дорогам, увидеть что-нибудь необычное, и едва ли нам приходит в голову, что прелюбопытнейший, зачастую совершенно незнакомый нам объект и уже потому в первую очередь достойный нашего интереса – это мы сами, а следовательно, нет маршрута более увлекательного, чем кружить по запутанным лабиринтам собственного сознания, заглядывать в глубокие недра подсознания и дальние закоулки памяти.