Cердца трех - Джек Лондон

— Так вот какая это пташка! — воскликнул надсмотрщик, накинулся на пеона и стал изо всех сил его трясти.

Из-под лохмотьев пеона выкатился серебряный доллар.

— Ага! — сказал гасиендадо, смекнув, в чем дело. — Он разбогател. Это ужасно, что один из моих пеонов так богат. Вне всяких сомнений, он убил кого-то из-за этого доллара. Бейте его, пока не сознается.

Удары градом посыпались на спину и голову пеона; несчастный стоял перед надсмотрщиком на коленях, а тот лупил его палкой. И он сознался, каким образом заработал этот доллар.

— Бейте его, бейте еще, забейте насмерть, — это животное, предавшее моих лучших друзей, — кротким голосом приговаривал гасиендадо. — Впрочем, постойте, будьте осторожнее. Не забивайте его до смерти, а избейте только до полусмерти. У нас мало рабочих рук, и мы не можем себе позволить роскошь полностью предаться своему справедливому гневу. Бейте его так, чтобы ему было очень больно, но чтобы он через два дня мог снова работать.

Можно было бы написать целый том о немедленно за тем последовавших муках и злоключениях несчастного пеона, — это была бы эпическая картина. Но вряд ли приятно смотреть или долго останавливаться на том, как человека забивают до полусмерти. Скажем только, что, получив лишь часть причитавшихся ему ударов, он вырвался от надсмотрщика, оставив в его руках половину своих лохмотьев, и как безумный бросился в заросли; надсмотрщик, привыкший быстро передвигаться исключительно верхом, остался далеко позади.

Терзаемый болью и страхом вновь попасть в лапы надсмотрщика, пеон бежал так быстро, что, проскочив через заросли и вынырнув из них, он наткнулся прямо на отряд Солано, переходивший вброд через ручей. Беглец упал на колени и плача умолял о милосердии. Он жалобно хныкал, потому что только что их предал. Но они этого не знали. И Фрэнсис, увидев, в каком жалком состоянии этот человек, отстал от отряда, отвинтил металлическую крышку своей карманной фляжки и влил в него половину ее содержимого, чтобы привести в чувство. Потом он нагнал своих спутников. А жалкий беглец, бормоча невнятные слова благодарности, кинулся бежать в другую сторону, снова под защиту зарослей. Истощенный недоеданием и непосильным трудом, он вскоре упал без чувств под сенью зеленых деревьев.

В скором времени у ручья появилась погоня — впереди Альварес Торрес с видом собаки, вынюхивающей добычу, затем жандармы и, наконец, замыкая шествие, задыхающийся начальник полиции. Внимание Торреса привлекли влажные отпечатки ног пеона на сухих камнях, разбросанных по берегу ручья. В один миг пеона схватили за жалкие остатки его лохмотьев и выволокли из его убежища. Стоя на коленях, он, умолявший о пощаде, был подвергнут допросу.

Пеон отрицал, что знает что-либо об отряде Солано. Он предал их и был наказан, но от тех, кого предал, он получил помощь, и в нем пробудилось смутное сознание добра и чувство благодарности. Бедняга стал уверять, что с того момента, как предал этих людей за серебряный доллар, ему больше ничего о них не известно. Палка Торреса обрушилась ему на голову пять, десять раз, — казалось, ударам не будет конца, если он не сознается. Пеон был несчастным существом, забитым с колыбели, и палка Торреса грозила ему смертью. Его собственный хозяин — гасиендадо не мог себе позволить роскошь забить своего раба до смерти, но у Торреса не было причин щадить беглеца. И пеон не выдержал, указал направление, в котором ушли преследуемые.

Однако это было только начало его злоключений. Едва успел он предать семейство Солано во второй раз, все еще стоя на коленях, как на место истязания верхом на взмыленных лошадях ворвался гасиендадо с несколькими призванными им на помощь соседями и надсмотрщиками.

— Мой пеон, сеньоры! — вскричал гасиендадо, у которого так и чесались руки самому наказать виновного. — Вы истязаете его?

— А почему бы и нет? — сказал начальник полиции.

— Потому что он мой, я один имею право избивать его и хочу сделать это сам.

Пеон подполз к начальнику полиции и припал к его ногам, умоляя не выдавать его. Но он искал жалости там, где ее не могло быть.

— Вы правы, сеньоры, — ответил начальник гасиендадо. — Мы должны действовать по закону. Он является вашей собственностью, и мы вам его возвращаем. Кроме того, он нам больше не нужен. Правда, это замечательный пеон, сеньор. Он сделал то, чего не делал еще ни один пеон за все время существования Панамы: дважды в течение одного дня сказал правду.

Пеону связали руки на животе и, привязав веревку к седлу надсмотрщика, поволокли обратно. Беднягу терзали предчувствия, что самые жестокие побои, предназначенные ему судьбой в этот день, еще впереди. И он не ошибся. По возвращении на плантацию его привязали, как скотину, к изгороди из колючей проволоки, а хозяин со своими друзьями отправились на гасиенду завтракать. Пеон хорошо знал, что его ожидает. Но колючая проволока изгороди и хромая кобыла в ограде за ней зародили в отчаявшейся душе пеона отчаянную мысль. Хотя проволока врезалась в его кожу, он быстро перепилил о нее свои путы и, освободившись, прополз под изгородью и вывел через калитку хромую кобылу. Затем он взобрался на нее и, барабаня босыми пятками по ее ребрам, пустил кобылу вскачь в сторону спасительных Кордильер.

Глава IX

Быстро шагая, Фрэнсис вскоре нагнал отряд Солано.

— Здесь, в джунглях, доллары ничего не стоят, — дразнил его Генри. — И свежих лошадей на них не достанешь, и этих двух несчастных скотинок не вылечишь — они, вероятно, уже заражены чумой, убившей всех остальных лошадей гасиендадо.

— Я еще никогда не бывал в таком месте, где деньги не имели бы цены, — ответил Фрэнсис.

— Надо думать, что за деньги можно и в аду получить глоток воды! — заметил Генри. Леонсия захлопала в ладоши.

— Не знаю, — ответил Фрэнсис, — я там никогда не бывал.

Леонсия снова зааплодировала.

— Как бы то ни было, у меня есть план, как использовать деньги в джунглях, и я сейчас же попытаюсь его реализовать. — С этими словами Фрэнсис начал отвязывать мешок с монетами от седла лошади Леонсии. — А вы поезжайте вперед.

— Но мне-то вы скажете? — настаивала Леонсия. И когда она нагнулась к нему с седла, он шепнул ей что-то такое, что заставило ее рассмеяться. Генри, который в это время совещался с Энрико и его сыновьями, посмотрел в их сторону и в душе обругал себя, назвав ревнивым дураком.

Оглянувшись назад, прежде чем скрыться из виду, они увидели, что Фрэнсис с блокнотом в руках что-то записывал. То, что он написал, было весьма красноречиво и лаконично — всего лишь цифра 50. Оторвав листок, он положил его на виду посредине тропинки и придавил серебряным долларом. Потом отсчитал из мешка еще сорок девять долларов и, разбросав их вокруг первого, пустился бегом догонять остальных.