Нелюдь - Дмитрий Петров

— Я думаю, что там даже нет операционных, — сказал Скелет, и Феликс кивнул, соглашаясь с ним. В доме престарелых — точно нет. А вот в психинтернате — кто его знает.

— Кто его знает, — задумчиво протянул Скелет. — Но во всяком случае, — сказал он, — проводить такие операции в интернате для детей вряд ли безопасно… Если бы интернат был взрослый, тогда другое дело. А тут вряд ли… Если возить по детскому интернату тела взрослых людей туда и обратно, то рано или поздно будут свидетели. Персонал заинтересуется. Все же не могут быть в сговоре. А детское тело легко отличить от взрослого. Так?

— Так, — сказал Феликс. — Хотя исключить интернат все равно нельзя.

— Конечно, нельзя, — ответил Скелет. — И мы узнаем, есть ли там операционная… Непременно узнаем. Но, честно говоря, меня сейчас больше всего беспокоит больница имени этого самого съезда… В ней-то уж операционная точно есть.

— И не одна, я думаю, — подтвердил доктор. Феликс когда-то слышал об этой больнице. Он не мог сейчас вспомнить, от кого, но точно припоминал, что ему говорили о ней.

Это была большая больница, и человек в ней мог затеряться, как иголка в известном стоге сена… Одних врачей, наверное, больше сотни. Как искать там? Ведь у монстра на лбу не написано. И белоснежный халат его не багровеет от крови невинных жертв…

— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он у Скелета.

Тот крякнул и недовольно скривился.

— Придется документировать, — сказал он. — Самый надежный способ. Только это будет довольно долго, и может ни к чему не привести. И, кстати, потребует от вас дополнительных затрат.

Феликс ничего не понял. Что документировать? И какие дополнительные затраты?

— Это так называется, — пояснил Скелет мрачно. — Термин такой профессиональный, милицейский. Это все означает, что я попросту сяду в засаду и буду сидеть ночью. Одну ночь, вторую, третью. Буду сидеть у той больницы до тех пор, пока ночью там не заездит какая-нибудь машина. Туда и обратно… Потом, когда они проявятся, прослежу, куда повезли тела. И если туда же — в скверик, то дальше уже дело техники.

Скелет закурил сигарету и обратился к Феликсу:

— Как вам такой план действий? Одобряете, нравится?

Феликс промолчал. Он тоже закуривал и не успел ничего ответить.

— Мне — совершенно не нравится, — продолжал Скелет. — Во-первых, можно очень долго ждать. Неделю, две, три. Представляете себе, во что превратится моя жизнь, если я три недели буду ночью сидеть в засаде возле какой-то паршивой больнички? Во-вторых, можно и вовсе не дождаться. Вдруг они работают не там, и я просто потеряю время? Или у них будет большой перерыв.

— Что же вы тогда собираетесь делать? — озадаченно спросил Феликс.

— Ничего другого, — ответил Скелет мрачно. — И ничего другого мне и не остается. Буду сидеть и документировать. Это у бэхаэсэсников был такой термин раньше. Как теперь — не знаю… Только вот про дополнительные затраты… — Он посмотрел на Феликса. — Вы ведь не сами платите, кажется? Это ведь ваш тот знакомый — клиент? Он мне платит?

— Ну да, — подтвердил доктор и, замявшись, добавил: — Впрочем, могу и я тоже платить. Она ведь моя невеста…

— Это неважно в данном случае, — отрезал Скелет. — Но за просто так я уродоваться не намерен. Если вы одобряете мою засаду, то договоримся так — пятьсот тысяч за ночь.

— Сверх суммы, о которой договорились? — на всякий случай уточнил доктор.

— Конечно. Это — само собой. Это за расследование и за результат. А по пятьсот тысяч — это за ночную работу.

Он выжидательно замолчал. Феликс вздохнул. Сколько ночей потребуется? Бог знает…

— Могу иногда и я посидеть в засаде, — сказал он. — Не обязательно вам каждую ночь там сидеть.

Но сам тут же понял, что сказал глупость и на этом не сэкономишь. А кто будет принимать больных по ночам? Да и вообще — он ведь не спец по этой части.

Скелет усмехнулся:

— Доктор, либо вы платите, либо нет. Кажется, вы уже успели убедиться, что я свое дело знаю неплохо. Убедились? Тогда о чем разговор?

Нужно было согласиться, Феликс это понимал.

— Платим, — сказал он. «В крайнем случае, если Геннадий заартачится и сумма покажется ему слишком большой, я буду платить сам, — решил он. — Интересно, на сколько хватит моих сбережений? На неделю или на две хватит?»

Он скромничал сам с собой. Сбережений могло хватить недели на три-четыре. Но кто знает, сколько ночей понадобится, чтобы монстры проявили себя?

— Вы хотите дежурить прямо с сегодняшней ночи? — спросил он, и Скелет кивнул:

— Чего ждать? Хотя и маловероятно, что они прямо так каждую ночь будут это делать. Но чем черт не шутит? К тому же, мы все заинтересованы в том, чтобы я нашел их поскорее. Вдруг у них много заказов на органы, и они будут работать каждую ночь? Как стахановцы…

После того, как Скелет рассказал мне о своих успехах и мы с ним установили местонахождение больницы, про которую предполагали, что она и есть то место, где «потрошат» людей, я весь оставшийся день думал об этом.

Как ни странно, самое большое впечатление на меня произвело предложение Скелета вырвать из лап этих преступников деньги на операцию для Юли. Предложение было неожиданным. Мне почему-то прежде не приходило такое в голову.

Мы уже обсудили такое с Геннадием, но пришли к выводу, что всех наших денег не хватит на эту операцию. Теперь же открывались новые перспективы. Конечно, дело было за немногим — поймать этих уродов, потом выйти на их организатора-перекупщика и выколотить из него деньги. Не много и не мало, а пятьсот тысяч долларов…

Я не представлял себе, как это может получиться, но у меня появилась слабая надежда.

Я не стал говорить ничего Юле, когда заехал к ней. Зачем обнадеживать понапрасну?

Людмила встретила меня и провела к дочери. Юля напрасно беспокоилась о том, что я могу вернуться в объятия Людмилы. По всему было видно, что к прошлому возврата больше нет, как писал Есенин… Людмила окончательно возвратилась к мужу, если это можно было так назвать. Похоже, она вообще утратила интерес к сексу после пережитого всеми нами потрясения.

Теперь она вся ушла в дочь. Глаза ее постоянно были полны слезами, и она только беспрестанно плакала и спрашивала, почему такой ужас произошел не с ней…

Я всегда замечал, что пережив несчастье, люди становятся лучше, мягче, добрее к другим. Пусть это жестоко звучит, но, наверное, человек так уж устроен, что только столкнувшись с настоящим горем, он «оттаивает» душой.

Едва я вошел, как увидел нечто совершенно непривычное для меня. В гостиной в углу над диваном висела икона. Никогда прежде в этом доме я не видел икон или других предметов, связанных с религией. Не только потому, что Геннадий в прошлом был коммунистическим руководителем, но и потому, что оба супруга были равнодушны к этим вопросам.

Теперь икона Богородицы висела гордо и значительно. Под ней была привешена лампада, и я заметил, что она зажжена. Где-то мне приходилось читать, что в обычные дни лампады жгут только очень набожные люди, а другие зажигают их только по церковным праздникам.

Не успел я ничего спросить о появлении иконы, как тут же увидел на груди у Людмилы крупный нательный крестик. Мне ли не знать, что она никогда ничего такого на груди не носила…

— Что ты так смотришь? — с вызовом, заметив мой недоуменный взгляд, спросила Людмила. — Я вчера была в Спасо-Преображенском соборе… Ставила свечку и молебен заказывала.

— О чем молебен? — поинтересовался я, все еще не будучи в состоянии прийти в себя от неожиданного поворота событий.

— За здравие, — вдруг жалобным голосом ответила Людмила и заплакала. Теперь у нее это было часто.

— Ко мне подруга заходила, — сказала она. — Посоветовала в храм сходить, помолиться. Я и пошла, и мне легче стало. Это нас Бог за грехи наказал тем, что случилось.

— За какие грехи Бог наказал Юлю? — спросил я. — Что ты такое городишь? Уж не такая она грешница, чтобы так ее наказывать.

— Это наши с Геной грехи, — ответила Людмила, опуская голову. — Ты же все про нас знаешь, я тебе рассказывала… И мою жизнь ты тоже знаешь, я — грешная дурная женщина… А Бог, как говорят, наказывает детей за грехи родителей. Если бы я вела себя иначе, с Юлей бы такого не случилось.

— Кто это тебе такое сказал? — поинтересовался я. Никогда прежде мне не приходилось слушать от Людмилы рассуждений о грехе и наказании…

— Батюшка в церкви сказал, — всхлипнула она. — Да и в Библии так написано, я сама читала…

— Ты читала Библию? — даже не смог я скрыть своего удивления. На моей памяти Людмила вообще никогда ничего не читала.

— Я купила, — сказала она. — В киоске там… В церкви продавалась. Я купила, и теперь мы с Юлей читаем. То есть я читаю вслух, а она слушает.