Живое и неживое. В поисках определения жизни - Карл Циммер

Геккель желал знать, откуда же берутся эти огромные массы. «Может быть, протоплазма непрерывно возникает путем самозарождения? – спрашивал он. – Здесь перед нами встает ряд темных вопросов, и можно лишь надеяться, что путем дальнейших исследований мы получим на них ответы».

Чарльз Уайвилл Томсон воспользовался успехом своего похода на «Молнии», чтобы получить финансирование глубоководных исследований в масштабах всего земного шара. Когда была подготовлена уже упоминавшаяся экспедиция «Челленджера», Томсона назначили ее директором по научным исследованиям. На корабле был капитан, но реальные полномочия принадлежали Томсону. Он руководил невероятным объемом исследований по биологии, геологии и метеорологии. Команда «Челленджера» собирала коллекции райских птиц, водорослей и антропологические образцы. Члены экспедиции готовили отчеты о флоре Бермудских островов, химическом составе океанов, морских желудях. В итоге собранные данные составят 50 томов. К моменту выхода последнего из них Томсона уже много лет как не будет в живых.

Но среди прочих экспедиционных трудов команда «Челленджера» не прекращала поиски батибиуса. Были все основания ожидать, что он обнаружится в изобилии, и исследователи предвкушали изучение свежих образцов в лаборатории на борту корабля, а не просто консервацию их для длительного пути домой.

Членам команды на этом атлантическом маршруте потребовалось несколько недель, прежде чем они наловчились доставать глубоководный ил. Заместитель Томсона Джон Мёррей осторожно приступил к сбору воды с поверхности ила, где, как он полагал, с наибольшей вероятностью должен обнаружиться живехонький батибиус. Исследователь помещал образцы под самый мощный на корабле микроскоп и рассматривал их часами, пытаясь найти комковатые сети протоплазмы, которые обнаруживали столь многие другие ученые.

Но ничего не увидел.

После отбора каждого образца Мёррей и его коллеги откладывали часть ила в банки со спиртом, чтобы по возвращении домой отдать их Гексли и другим ученым – возможно, тем повезет больше. Однажды Мёррей взглянул на сосуды и заметил, что поверх ила образовался прозрачный слой. Он снял банки с полки и обследовал его. Вещество слоя имело консистенцию желе.

Химик экспедиции, богатый молодой шотландец Джон Бьюкенен, был заинтригован открытием Мёррея. Возможно, то, что предшественники принимали за батибиуса, было не какой-то формой жизни из морского ила, а желеобразным побочным продуктом химических реакций, происходивших в банках. Чтобы проверить эти предположения, он поставил образец глубинной воды выпариваться. «Если бы желеобразный организм, наблюдавшийся некоторыми выдающимися натуралистами в образцах со дна океана и названный батибиусом, действительно образовывал, как полагали, вездесущий органический покров на морском дне, он не мог бы не обнаружиться при выпаривании придонной воды досуха и нагревании остатка»[219], – писал он впоследствии.

Но он не обнаружился. Когда вода испарилась, Бьюкенен не нашел никаких органических остатков.

Химик занялся желе, которое Мёррей заметил в банках. Опыты показали, что оно тоже не содержит органического вещества. Вместо него Бьюкенен нашел кальций и сульфатный остаток, т. е. гипс. Пока «Челленджер» шел из Гонконга в Иокогаму, Бьюкенен провел новые эксперименты и догадался, что произошло: при контакте глубоководного ила со спиртом желеобразную массу образовывал сульфат кальция.

Итак, с помощью нескольких путевых экспериментов Бьюкенен и Мёррей очистили планету от самой первозданной и фундаментальной формы жизни. Они написали некролог батибиусу холодной медицинской прозой. «Отнеся его к живым существам, – заключил Бьюкенен, – наблюдатели совершили ошибку»[220].

Казалось бы, следовало ожидать, что Томсон разразится проклятиями в адрес своей команды. В конце концов, за семь лет до того, на другом конце света, Томсон сам выловил батибиуса. Он дал блестящее описание этого вида в снискавшей успех книге о море еще до плавания на «Челленджере». Но Томсон не стал цепляться за свои убеждения. Бьюкенен и Мёррей заверили его, что провели свои исследования на должном уровне, и 9 июня 1875 г. Томсон написал Гексли письмо, чтобы сообщить дурную весть.

«Вам следует точно знать, как обстоит дело, – писал он Гексли. – Никто из нас так и не смог найти ни следа батибиуса, хотя мы искали его со всей возможной тщательностью». Мёррей и другие участники экспедиции, писал Томсон, «отрицают его существование»[221].

Получив письмо, Гексли и не подумал скрывать его убийственного содержания. Напротив, он передал послание в журнал Nature для публикации, сделав в конце примечание: «Раз имела место ошибка, то повинен в ней главным образом я»[222].

К 24 мая 1876 г. – дню возвращения «Челленджера» в Англию – батибиуса, можно сказать, уже похоронили. В числе немногих оставшихся его защитников был Геккель, огорченный тем, что Гексли отказался от борьбы за того, кто был назван в честь немецкого ученого. «Чем больше истинный отец батибиуса склонен отрекаться от своего детища, считая его безнадежным, тем сильнее я, крестный отец батибиуса, чувствую себя обязанным вступиться за его права»[223], – однажды сказал он. Но Геккелю нечего было выставить против данных с «Челленджера». Вскоре батибиус исчез из учебников, был исключен как ошибка, пусть и весьма примечательная. За ним быстро канул в Лету и его ископаемый предшественник, эозоон, – как оказалось, он был вводящим в заблуждение результатом кристаллизации, а не остатками древней примитивной жизни.

По правде говоря, упорнее всех не давали батибиусу упокоиться с миром противники Гексли. В 1887 г. герцог Аргайл, главный оппонент дарвинизма в XIX в., вспомнил об этом конфузе, чтобы поставить под сомнение всю концепцию живого у Гексли. Герцог назвал эту историю «казусом, в котором нелепая ошибка и возмутительное легковерие стали непосредственным результатом теоретических предрассудков. В батибиуса поверили, потому что он согласовывался с дарвиновскими домыслами»[224].

Гексли, придерживающийся невысокого мнения о герцоге Аргайле – ведь тот сам не занимался наукой, – охотно признал, что был неправ. Но, добавил он, «только тот не ошибается, кто ничего не делает, неважно, ученый он или нет».

И все-таки, как впоследствии отмечал историк Филип Ребок, возражение герцога было не лишено смысла. «Батибиус оказался чрезвычайно удобной идеей, – писал Ребок, – объяснительным приемом, который выглядел логично в контексте биологических и геологических представлений середины XIX в.»[225].

Так на пограничье между живым и неживым формируются и обретают славу концептуальные фантомы. Но, несмотря на ошибку планетарного масштаба, репутация Гексли не пострадала. Когда в 1895 г. он скончался, «Труды Лондонского Королевского общества» опубликовали двадцатистраничный некролог с дифирамбами. «Какой бы пример живого ни затрагивал он в своих исследованиях – простейшее, полипа, моллюска, ракообразное, рыбу, пресмыкающееся, зверя или человека (трудно назвать живое существо, которого бы он не коснулся), он проливал на него свет и оставлял свой след в изучении»[226], – констатировалось в журнале. И ни на одной из этих страниц не нашлось места упоминанию батибиуса.

Поколением позже Джона Батлера Бёрка постигнет более жестокая участь, когда окажется, что его радиобов не существует. И хотя Гексли обманулся фантомом, его общая картина жизни была все же