Живое и неживое. В поисках определения жизни - Карл Циммер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда год спустя после смерти Эразма Дарвина поэма была опубликована, она шокировала благочестивых читателей. Дарвин отвергал веру в то, что Бог сотворил виды в их нынешней форме. Отзывы на «Храм природы» были злобными. Один анонимный критик высмеял «неправдоподобную и невнятную философию» Дарвина. Она была столь возмутительной, что критик, можно сказать, отбрасывал перо прочь: «Мы исполнены ужаса и не станем писать более»[185].
Однако в писателях-романтиках, таких как Перси Шелли, поэзия Дарвина разжигала огонь творчества. Летом 1816 г. Шелли и его восемнадцатилетняя возлюбленная Мэри Уолстонкрафт Годвин (впоследствии ставшая женой Перси и известная под именем Мэри Шелли) поехали в Швейцарию. Часть лета пара гостила у лорда Байрона, и этот период был таким холодным и дождливым, что порой молодые люди не могли выйти из дома по несколько дней подряд. Чтобы скоротать время, они сочиняли друг для друга страшные истории.
«"Ну как, придумала?" – спрашивали меня каждое утро, и каждое утро, как ни обидно, я должна была отвечать отрицательно»[186], – писала впоследствии Мэри Шелли.
Однажды вечером разговор коснулся «природы жизненного начала»[187], вспоминала писательница. Она слушала, как ее жених с Байроном обсуждают утверждение Эразма Дарвина, согласно которому простейшие формы жизни зародились из органической материи. Они задавались вопросом, не следует ли из этого, что покойника можно оживить. «Быть может, ученые научатся создавать отдельные органы, соединять их и вдыхать в них жизнь», – писала Шелли.
Беседа закончилась глубокой ночью. Когда Мэри стала засыпать, в ее сознание хлынули образы. Ей представился человек, склонившийся над сшитым из кусков мертвым телом. Согласно описанию Шелли, он применил «некую могучую машину»[188], чтобы оживить его, и оно «подало признаки жизни и неуклюже задвигалось». Затем этот человек отправился спать, надеясь, что «зароненная им слабая искра жизни угаснет». Но затем он просыпается «и видит, что чудовище раздвигает занавеси у его изголовья, глядя на него желтыми, водянистыми, но осмысленными глазами», рассказывала позднее Шелли.
Тогда она тоже проснулась. «Придумала! То, что напугало меня, напугает и других», – писала она. Впоследствии Мэри развила свои страшные образы в полноценный роман, который анонимно издала в 1818 г. Писательница озаглавила его «Франкенштейн».
Персонаж романа, молодой ученый Виктор Франкенштейн, одержим вопросом: «Где, часто спрашивал я себя, таится жизненное начало?» Это отсылка к языку виталистов, и герой следует примеру Ксавье Биша, изучая смерть, чтобы понять жизнь. «Бойня и анатомический театр поставляли мне большую часть моих материалов», – сообщает он.
Вскоре Франкенштейн разгадывает эту тайну. По его словам, «ценою многих дней и ночей нечеловеческого труда и усилий мне удалось постичь тайну зарождения жизни; более того – я узнал, как самому оживлять безжизненную материю». Шелли описывает успех ученого изумительно туманно, однако намекает, что он как-то связан с электричеством. К началу XIX в. было известно, что оно имеет некоторое отношение к жизни – удар током мог заставить лапки мертвой лягушки дергаться. И все же электричество по-прежнему оставалось достаточно таинственным, чтобы сыграть роль жизненной силы.
Эразм Дарвин писал о жизненной силе лирически, уподобляя ее цветению космического цветка. Но Шелли увидела в одержимости ученых жизнью нечто жутковатое, больше напоминающее тягу к власти и эксплуатации. «Получив в свои руки безмерную власть, я долго раздумывал, как употребить ее наилучшим образом», – говорит Франкенштейн. Он решает создать живое существо, соединив части человеческих трупов. «С мучительным волнением я собрал все необходимое, чтобы зажечь жизнь в бесчувственном создании, лежавшем у моих ног». То, что он создал, могло бы называться живым, но то была уродливая жизнь.
_______Помимо опытов с электричеством, Франкенштейн применял также «химическую аппаратуру». Шелли нигде не описывает, какими именно химическими исследованиями он занимался, но само упоминание этой науки придавало книге живое современное звучание. На заре XIX столетия химики развеивали оккультные мистерии алхимии, заменяя их элементами и атомами.
Чтобы оценить, насколько революционными были эти перемены, рассмотрим, к примеру, воду. В XVI в. алхимики пытались определять это вещество по его качествам – прозрачности, способности растворять другие вещества и т. д., и в результате у них получилось нечто беспорядочное[189]. В ходе своих исследований алхимики открыли разные виды воды, у которых ряд признаков был общим, другие же различались. В отличие от обычной воды, «крепкая водка»[190] (aqua fortis) растворяла большинство металлов. Но только «царская водка» (aqua regia) могла растворять благородные металлы – золото и платину.
В конце XVIII в. французский химик Антуан Лавуазье доказал, что вода состоит из молекул, сложенных двумя атомами водорода и одним атомом кислорода. «Крепкая водка» оказалась вовсе не водой, а соединением азота, водорода и кислорода. В наши дни ее называют азотной кислотой. А «царская водка», как выяснилось, вообще была смесью азотной и соляной кислот.
Живых существ тоже можно было разделить на химические элементы. Но молекулы, в которые соединялись эти элементы в живом, было трудно обнаружить в неживой материи. Многие химики стали усматривать виталистскую пропасть между органическим и неорганическим мирами. Согласно учебнику химии 1827 г., «в живой Природе элементы, по-видимому, подчиняются совсем иным законам, нежели в мертвой»[191].
Вскоре химик Фридрих Вёлер показал, что учебник ошибался. Для доказательства он использовал собственную мочу. Вёлер экспериментировал с ядовитой циановой кислотой, смешивая ее с аммиаком. В конечном итоге он получил специфические белые кристаллы, состоящие из углерода, азота, водорода и кислорода. Соотношение этих элементов в Вёлеровых кристаллах было таким же, как в молекуле мочевины – вещества, которое прежде находили только в моче.
Наши почки производят мочевину, чтобы извлечь из крови излишек азота и вывести его из организма. Химики XVIII в. открыли это соединение, выпарив мочу и получив кристаллы. Чтобы разобраться с этими искусственными образованиями, Вёлер собрал собственную мочу и выделил из нее мочевину. Он сравнил оба вида кристаллов – своей природной мочевины и синтезированные, которые изготовил из аммиака и соединений циана. Химически они вели себя одинаково.
«Я больше не могу сдерживать, так сказать, свои химические позывы, – сообщил он, – и вынужден сообщить, что умею производить мочевину без помощи почек, человеческих или собачьих»[192].
Вёлер не создал чудовища Франкенштейна, однако он сумел синтезировать органическую молекулу, не полагаясь на «жизненную силу». Когда он в 1828 г. опубликовал результаты своего эксперимента, многие химики отказались признавать достижение ученого. По их словам, создание мочевины с нуля не имеет особого значения, ведь она всего лишь отход жизнедеятельности. Критики продолжали утверждать, что только жизненная сила способна создавать молекулы живого.
Но некоторые исследователи пошли по пути Вёлера.
