Живое и неживое. В поисках определения жизни - Карл Циммер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галлер был убежден, что движения подразделяются на ограниченное число типов. Одни возникают по нашей воле. В других случаях мы автоматически реагируем на ощущения. Исследователь заключил, что этот тип движений каким-то образом производится нервами. Основываясь на тогдашнем научном о них знании, Галлер считал, что нервы должны также чувствовать, что происходит в двигаемых ими частях тела.
Чтобы проверить, верно ли это, Галлер со своими студентами испытал на внутренностях сотен живых животных воздействие ножей, жара и едких реактивов. Крики и сопротивление подопытных давали им знать, какие части тела чувствительны. Кожа, как и следовало ожидать, отличалась тонкой чувствительностью. Но легкие, сердце и сухожилия ее не обнаруживали. Сколько бы Галлер на них ни воздействовал, у животных реакции не возникало.
Естествоиспытатель также установил, что для движений в теле нервы не обязательны. Извлекая у животных сердце, он видел, что этот орган иногда продолжает биться еще долгое время после отделения от нервной системы. Когда же сердце останавливалось, Галлер порой мог ненадолго оживить его, коснувшись ножом или облив реактивом.
Этот второй тип движения – называвшийся в XVIII в. раздражимостью – заинтриговал Галлера еще больше. Он поставил новую серию опытов, чтобы составить карту раздражимости организма. Совместно со студентами он проверял, сокращаются ли органы и ткани в ответ на стимул. Одни не реагировали, другие отзывались слабо. Но все мышцы оказались высокораздражимыми. Сердце же, как заключил Галлер, было «самым раздражимым органом»[168].
Исследователь задался вопросом, откуда берутся чувствительность и раздражимость. Согласно типичным воззрениям врачей того времени, нервы содержали таинственную субстанцию под названием «животные духи». По некоторым теориям, эти духи производили химические взрывы, вызывающие движения мышц. Но раздражимость не зависела от нервов, а значит, ее движущая сила имела иной источник. Галлер решил, что этот источник – в самих мышечных волокнах, где движение зарождается независимо от души.
Чем больше Галлер размышлял над раздражимостью, тем более глубоким представлялось ему данное явление. Он решил, что это и есть признак живого, который дает четкое определение смерти, – она наступает в тот момент, когда сердце утрачивает раздражимость. Понимаемая в качестве силы, она казалась Галлеру столь же фундаментальной, как гравитация, – и столь же таинственной. Даже легкий укол в мышцу мог вызвать избыточную реакцию, и это вроде бы противоречило классической физике.
В 1752 г. естествоиспытатель прочел ряд лекций о своих опытах, а на следующий год издал их в виде книги. Эта публикация, вышедшая вскоре после труда Трамбле о полипах, наделала не меньше шуму. Ранее публика желала увидеть собственными глазами регенерацию полипов. Теперь анатомы всей Европы захотели воспроизвести опыты Галлера своими руками. Один путешественник, побывавший во Флоренции в 1755 г., писал: «Повсюду я видел хромых собак, над сухожилиями которых проводились эксперименты касательно их нечувствительности»[169].
Не все опыты Галлера удалось воспроизвести. Его утверждение, что столь многое в теле производит свою собственную силу независимо от души, вызвало нападки критиков. «Враги г-на Галлера везде крайне многочисленны»[170], – отметил один из его студентов. Но никто из противников исследователя не мог сравниться с ним по научной продуктивности. Один лишь масштаб его работы оказывался сокрушительным для оппонентов. Некий французский врач просто пожал плечами и сдался, вопрошая: «Что можно противопоставить 1200 опытам?»[171]
Вскоре после публикации своих открытий Галлер покинул Гёттинген. Он оставил поместье, церковь, сад, анатомический театр. Сорокапятилетний исследователь вернулся в Швейцарию, надеясь сделать там политическую карьеру, но переоценил свои шансы и получил лишь должность директора соляных копей. Должность оставляла Галлеру достаточно свободного времени, чтобы писать – о ботанике и медицине, а также книжные рецензии, коих он опубликовал 9000. Галлеру больше не было суждено вскрыть ни один труп. Не разрежет он и ни одного кролика. С тех пор если он и проводил хоть какие-то исследования подобного рода, то разве что эксперименты на себе[172].
Ко времени своего возвращения в Швейцарию Галлер утратил энергию, толкавшую его в молодости в походы по горам. Теперь он страдал лихорадкой, несварением, бессонницей и подагрой. Чувствительность отыгрывалась на нем. Галлер с глубоким любопытством стал наблюдать ее изнутри. Когда у него обострялась подагра, он сгибал сухожилие большого пальца на ноге и записывал свои ощущения. Он ни разу не ощутил дискомфорта – разве что согнув палец изо всех сил, до растяжения кожи, «в каковой момент, – писал он впоследствии, – боль становилась нестерпимой»[173]. Для Галлера эта нестерпимая боль была личным доказательством того, что кожа чувствительна, в отличие от суставов, которые, следовательно, не содержат нервов.
Когда ученый подошел к своему шестидесятилетнему рубежу, он стал страдать хроническими инфекциями мочевого пузыря, вынудившими его употреблять опиум. Он был хорошо знаком с этим препаратом. В Гёттингене исследователь выращивал в своем ботаническом саду мак, извлекал из него опиум и давал его животным, наблюдая за последствиями. Галлер заметил, что опиум снижает у них чувствительность. У получившей большую дозу препарата собаки отсутствовала реакция зрачков, если к ее глазам подносили свечу. Но, когда ученый испытал животных на раздражимость, он обратил внимание, что на нее опиум действует намного слабее. Раздражимость кишечника снижалась лишь отчасти, а сердце продолжало биться нормально. Галлер истолковал эти результаты как дополнительное свидетельство того, что раздражимость и чувствительность имели фундаментально разную природу.
После того как Галлер опубликовал свои открытия, шотландский врач Роберт Уитт объявил, что тот заблуждается. Уитт провел собственные опыты и обнаружил, что опиум замедляет пульс животных. Свойственные Галлеру «честность и любовь к истине»[174], по мнению шотландца, должны были побудить того «охотно признать свою ошибку, как только он ее обнаружит». Однако это было не в характере Галлера. Он отмахнулся от работы Уитта как от недостаточно научной.
Мучения Галлера усиливались. Он стал еще хуже спать по ночам, а суставы у него разболелись от артрита. Несмотря на свое знакомство с опиумом, он не был готов принимать его сам. До него доходили слухи о восточных царствах, где неумеренное употребление этого наркотика вызывает, как писал он, «ужасное слабоумие»[175]. Для ведущего деятеля века разума страшнее всего было умопомрачение.
Галлер поделился своими опасениями в переписке со старым другом, британским врачом Джоном Принглом. Будучи одним из ведущих медиков Великобритании – впоследствии он станет личным врачом короля Георга III, – Прингл своим медицинским авторитетом смягчил обеспокоенность Галлера. «Дозу следует отмерять не в каплях или гранах, но избрать такую, какая
