Львёнок, который хотел выжить (СИ) - Бими Ева

Лео продолжал стоять неподвижно, не сводя с Рафаэля взгляда. Молчание затягивалось, и все словно замерли.

Первым отмер Рафаэль, издав фырчащий смешок в сторону лидера. На этот раз он не скрывал своих удаляющихся шагов, возвращая нам уединение. Леонардо глубоко вздохнул, и поскольку я ощутила на себе его дыхание, голова лидера была склонена к моей макушке.

Подняв к нему лицо, я смогла убедиться в этом. Он был задумчив и, казалось, опечален. Но отчего?

— Нам ничего от тебя не нужно. Мы сами обо всем позаботимся. Ты только не уходи, — и еле слышно, одними губами Леонардо, заглядывая в глаза, произнес: — Я тебя не брошу.

Радостное чувство осторожно, словно боясь снова выйти на свет и быть обнаруженным, растеклось по груди.

Если бы я только знала, что для того, чтобы услышать эти заветные слова, мне нужно было всего лишь побывать в «Ха-Ши», то потянула бы его в это место с самого начала.

— Обещаешь? — давно похороненная надежда трепетно вспыхнула, заставляя учащенно биться сердце.

Леонардо решительно кивнул, размыкая объятья.

— Если ты хочешь, — он продолжил, с опаской предлагая, — мы будем и дальше тренироваться.

Мне не удалось сдержать улыбку, активно кивая головой. Напряжение с его лица спало, как будто он ожидал отказа, но, не получив его, облегченно выдохнул.

Мы вместе возвращались в лагерь, кидая друг на друга короткие взгляды. Между нами установилась некая особая безмятежность, которую не обязательно было озвучивать словами. Нам достаточно просто было быть рядом, и я надеялась, что он был так же доволен этим, как и я.

Сью заваривала чай. И это было ее оружие.

У нее было свое особенное «Чайное Ха-Ши».

Она была убеждена в том, что данный ароматный напиток является сывороткой правды, под которой невозможно что-либо умолчать или скрыть.

И к этому процессу она подходила основательно.

Дочиста протерла стол, чтобы на нем не оказалось ни одной лишней крошки или пылинки. Разложила два маленьких бамбуковых коврика. Достала из закромов две расписные фарфоровые чашки, видимо, предназначавшиеся под «особый» случай. На столе появился заваренный по всем ее традициям чайничек. Из глиняного носика тонкой струйкой жидкость вылилась в фарфор. Правда, для полного антуража на столе не хватало лампы, бьющей болезненно ярким светом в глаза.

Она отпила первый глоток дымящегося напитка, предварительно перед этим осторожно подув. И это свидетельствовало о начале допроса. Ей не обязательно было задавать вопросы, ведь я и так знала, что она хочет узнать. Серые глаза встретили заботливым теплом, перед которым сложно было устоять.

Сью внимательно дослушала рассказ, иногда кивая, периодически пополняя содержимое чашек.

— Вот и повезло же ему, что я пацифистка. Знал же, кем надо было уродиться, чтобы я не смогла надавать ему под хвост.

— Не бьешь черепах? — я допила остатки чая, не удержавшись от смеха.

— Да уж, — она поддержала хохот, — политическое кредо! Боюсь лишиться лицензии врача.

— Но не могу понять одного, — Сьюзан отставила фарфоровый предмет в сторону, теребя ноготком переплетение ниток на коврике под чашкой, — почему ты не пришла ко мне?

Не самый простой вопрос. Ведь действительно же могла, но она была так печальна все это время, и мне не хотелось взваливать на нее еще вдобавок и свой груз.

— Понимаешь, — выдохнув, я попыталась подобрать слова, — оно как-то… Вот вроде зацепишься за мысль — например, что ты никому не нужен, и делаешь первое, что приходит в твою голову. И эта первая возникшая идея почему-то воспринимается как то единственное и верное решение, которое можно совершить. Что другого варианта нет и быть не может. Вот и я подумала, что раз уж ему не нужна, значит, и никому другому тоже не нужна. А поэтому мне здесь не место.

— Но ты нужна, — ее ладонь легла на запястье, и она попыталась одними лишь глазами донести, насколько я им не безразлична, — и твое место здесь, рядом с нами.

И я была рада, что ошибалась. И рада тому, что меня вернули. И рада, что у меня есть они.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

***

Сладкий утренний зевок, и тело блаженно растянулось в потягивании. Взгляд сфокусировался на зеленых ногах, стоящих напротив кровати, поднялся выше, к рукам, которые удерживали чашку, и к синим глазам, в которых мелькнул на мгновение краткий испуг, но лидер справился с этим замешательством.

Так удивительно, что он сделал для меня чай и занял почетное место первого будильника. От этого хотелось вскочить и прыгать, как умалишённая. Кажется, сейчас он не знает, как мне его предложить, и ничего милее этого смущения я не видела.

Мимо нас прошел Раф, бросив ему через плечо:

— Ведешь себя как «маньячило».

Но тут красный гигант вдруг вернулся, наклонился ко мне чуть ближе, и в желтых глазах искрился смех: — А прикинь, если он так всю ночь стоял? Я бы тоже тогда от него сбежал.

Леонардо пытался прожечь насквозь через панцирь своего брата одной лишь силой мысли, не зная при этом, куда деть кружку: то ли вручить мне в руки, то ли кинуть в лицо Рафаэля. Раф не стал дожидаться, когда тот примет решение, и ушел к своему излюбленному месту напротив плазмы, оставляя Лео с испорченным настроением.

— Спасибо, — встав с кровати, я приняла из его рук утренний подарок. Из кружки исходил приятный аромат папайи. Но всё же с улыбкой я понадеялась, он не станет моим пожизненным напитком. Но с другой стороны, даже если он будет готовить для меня какао, я и его с радостью выпью.

Лео необычно смотрел на меня, изучая черты лица. Казалось, что он каждый раз видит меня впервые. Что, засыпая, он забывает обо всем, и каждое утро мы знакомимся заново. И каждый раз при этом я тревожно задумывалась: нравится ли ему мое лицо. И может ли оно ему вообще нравиться? «Слоны» — я вспоминала о них и о том, что для них мы — люди — вызываем умиление, как щеночки. И я надеялась, что умиляю его хотя бы так же. И если бы у меня был хвост, то сейчас под его взглядом он метался бы из стороны в сторону.

— Ты пойдешь сегодня со мной? — Лео аккуратно и тихо, так, чтобы не услышал ерничающий над ним брат, предложил мне впервые в виде просьбы, а не констатирующего факта, отправиться с ним на нашу тренировку.

— Да, — и мне снова не верилось, что он поменял ко мне свое былое отрешенное настроение.

— Только я сначала закончу с ними, — он указал кивком головы в сторону кухни, где находились его братья, и отступил на шаг в сторону, давая мне возможность присоединиться к ним.

На этот раз мы ушли чуть дальше, где открывался вид на невысокий водопад. Здесь он объяснял мне, как ориентироваться в лесу по солнцу. Был уже полдень. Он развернулся спиной к солнцу и указал на тень:

— Твоя тень сейчас указывает на север. А это значит, что тебе нужно брать чуть левее, чтобы выйти к лагерю.

— А если вечер?

Лео улыбнулся, он не противился моим вопросам и тщательно давал пояснения на все, что бы я ни спрашивала.

— Тогда, — он подошел ближе, развернул, взял мою левую руку и поднял в сторону солнца, — север будет у тебя за спиной.

Но сейчас меня не интересовал север, а то, как он щурится, глядя на светило. Маленькие лучики морщинок окружали уголки глаз, и их цвет был насыщеннее, чем голубое небо, что было над нами.

— А если я встречу медведя? — его в очередной раз насмешил мой вопрос, и легкая улыбка подняла уголки губ.

— Я буду рядом, Районоко.

Так, кроме Него, меня никто не называл. И было очень странно услышать это обращение от кого-либо другого. Для меня оно было чем-то сокровенным, чем-то, что принадлежало только нам двоим, пусть я и не знала, что оно обозначает. Улыбка потухла в тоске по Нему. Но я жива благодаря им, и вместе с этим и данное мне имя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я не хотел, — он заметил смену настроения и встревоженно искал моего взгляда. Лео бережно сжал мою ладонь, и пальцы в ответ сомкнулись с его.

— Ничего, — я пыталась приободрить его, — теперь это и наш с тобой секрет.