Новый Мир ( № 9 2006) - Новый Мир Новый Мир

Это сделало мировые ресурсы мобильными. Прежде всего — транспортабельными и доступными для любого экономического игрока. Сформировалась, правда еще не в полной мере, система «глобальных потоков»: сырьевых, товарных, финансовых, интеллектуальных и человеческих. Свободно перетекая из одного региона планеты в другой, завися уже не столько от местных законов, сколько от разницы экономических потенциалов, складывающихся по большей части стихийно, такие потоки рисуют динамическую картину глобального мирового хозяйствования.

Вполне понятно, что ни одно государство охватить подобную динамику не способно, и потому регулирование потоков, контроль за ними начали осуществлять новые «центры силы»: крупные банки, имеющие, как правило, международный характер, неправительственные организации типа МВФ, МББР, ВТО, транснациональные корпорации, которые по экономической мощи превосходят сейчас многие государства.

Считается, что в настоящее время транснациональные корпорации кон­тролируют примерно 75 процентов мировой торговли и производства, а транснациональные банки — 80 процентов мирового финансового оборота.

Причем абсолютный контроль здесь, разумеется, недостижим. Мощность глобальных потоков, масса экономических перемещений сейчас столь велика, что ни серьезно ослабить их, ни тем более переназначить новые «центры силы» не в состоянии. Они лишь формально играют роль органов управления, а в действительности представляют собой компенсаторные шлюзы, едва выдерживающие напор мировых дисбалансов.

Система потоков, в свою очередь, потребовала глобальной унификации: единых и совместимых стандартов экономического бытия. В результате сейчас унифицируется практически все: унифицируются сырье и способы его доставки, унифицируются производство и характеристики конечной продукции, унифицируются финансовые расчеты и способы платежей, унифицируются профессии и связанные с ними социально-экономические отношения. Уже не важно, где именно, в Азии или в Европе, произведен товар, — важно, чтобы он соответствовал определенным параметрам; не важно, откуда, из Африки или из Малайзии, прибыл продукт, — важно, чтобы он имел определенные технические характеристики; не важно, где, в Токио или в Москве, произведена оплата, — важно, чтобы она была осуществлена по определенным правилам; не важно, кто работник по национальности — турок, русский, китаец, — важно, чтобы он обладал заранее обусловленными профессиональными навыками.

В собственно экономической сфере этот процесс представлен «модернизацией» — приведением национального производства в соответствие с главенствующими мировыми стандартами; в сфере социальных отношений — «вестернизацией»: внедрением западных эталонов социального поведения. Обычно он идет в два этапа. На первом этапе страна вскрывается, как консервная банка, — эту операцию осуществляет либерализм, поддержанный военной и экономической мощью западной цивилизации, а на втором — местная экономика, соответствующим образом трансформированная, подключается к одному или нескольким глобальным потокам.

Все это привело к кризису национального государства. Начался стремительный демонтаж так называемой «вестфальской системы» мироустройства, которая возникла как результат соответствующих соглашений по итогам Тридцатилетней войны 1618 — 1648 годов и предполагала, что базисным элементом геополитики является именно государство: оно обладает абсолютным, неотчуждаемым суверенитетом над своей территорией. Позже эта идеология была закреплена Священным союзом, пытавшимся утвердить незыблемость европейских границ, Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями о послевоенном устройстве мира, Уставом ООН, провозгласившим представительство в этой организации не наций или народов, а именно государств, Хельсинкскими соглашениями 1975 года о нерушимости государственных границ в Европе.

Теперь эта логичная геополитическая система, просуществовавшая почти четыреста лет, начала деградировать. Власть из рук национальных правительств стала все больше переходить к безличным транснациональным образованиям, диктующим всему миру формы экономического и политического бытия. Место государств в глобальной игре начали занимать обширные региональные объединения: Азиатско-Тихоокеанский форум, Объединение стран — экспортеров нефти, Исламская конференция, Европейский союз, Евразий­ское экономическое сообщество. Квотирование экспорта сырья и товаров, установление на них твердых цен, фиксируемых специальными соглашениями, структурное перепрофилирование экономики, осуществляемое по рекомендациям «сверху», привязка и зависимость местной валюты от мировой — свидетельства явного ослабления государства.

Причем отдельные попытки национальных правительств ограничить этот процесс успеха, как правило, не имеют. Слишком несоизмеримы возможности противостоящих сторон. Попытки эти порождают, по выражению П. Щед­ровицкого, лишь «бунт капиталов»7 — бегство финансовых средств из страны по тем же, практически бесконтрольным, сетевым электронным путям. Такая явочная десуверенизация государства, его принудительный демонтаж, анестезируемый рассуждениями о приоритете гражданских прав и свобод, превращает почти любое правительство, даже самое демократическое, из полновластного хозяина своей экономики в рядового менеджера, в исполнителя, в технического назначенца, главной задачей которого является грамотная утилизация местных ресурсов. Причем менеджера, что существенно, можно и заменить, если, по мнению подлинных хозяев реальности, он плохо справляется со своими обязанностями. Это продемонстрировали войны в Югославии, Афганистане, Ираке, кризис вокруг Ливии, Северной Кореи, Ирана, а также недавние «демократические революции» на постсоветском пространстве.

«Потоковая экономика» приобретает ярко выраженный колониальный характер. Она становится метрополией для всего остального мира. Правда, это колониализм особого рода. Осуществляясь на данном этапе в «атлантической версии», будучи территориально привязанной к развитым странам Запада, экономика глобальных потоков тем не менее преобразует собой всю существующую реальность. Уже отмечалось, что если классический колониализм, колониализм Британской империи или послевоенный колониализм США, базировался на сотрудничестве, хотя бы и резко неравноправном: метрополия была заинтересована в стабильности колониального бытия как источника своего собственного процветания, — то в нынешнем «глобальном колониализме» преобладают разрушительные тенденции. Из осваиваемой территории быстро извлекаются финансовые, сырьевые или человеческие ресурсы, извлекается вся та прибыль, которую они могут дать, а затем фокус интересов смещается, оставляя «колонию» в состоянии экономической деградации8. Причем степень деградации в отдельных случаях может быть столь велика, что происходит полное экономическое разрушение территории — ее демодернизация, архаизация, образование «областей хаоса», где начинают преобладать теневые структуры. Таким образом возникают совершенно особые зоны: «Глубокий Восток», «Глубокий Юг», специализирующиеся на экономике криминала9.

Вместе с тем трансформируется и собственно западная реальность. Поскольку либерализм, ставший идеологией глобализации, декларирует приоритет личности над государственным и национальным суверенитетом, что, в частности, предполагает и свободу перемещений, а главное — из-за дефицита низкоквалифицированной рабочей силы в развитых странах Запада, вызванного процессом депопуляции, в последние десятилетия ХХ века начали возникать громадные антропотоки, «человеческие течения», сопоставимые по масштабам с Великим переселением народов в эпоху крушения Римской империи.Образование национальных анклавов — турецких в Германии, араб­ских во Франции, албанских в Италии, мексиканских, китайских, индий­ских в Соединенных Штатах, исламских в Великобритании, русских по всей Европе — сделало западную реальность принципиально мозаичной: главенствующая «титульная» культура растворяется в конгломерате «всемирной деревни». Отражением этого стала концепция мультикультурализма: равноправного сосуществования множества разных культур в едином территориальном пространстве. Возник новый субъект глобальной истории — мировые диаспоры численностью в сотни тысяч и миллионы людей, живущих вне исторической родины. Это, в свою очередь, привело к зарождению государственных образований нового типа — построенных на функциональном объединении диаспоры и метрополии. Границы государств стали фрактальными, размытыми, неопределенными. Государства из устойчивой совокуп­ности территорий, что являлось признаком их политического существования, постепенно превращаются в изменчивую совокупность граждан. Причем гражданство здесь может быть весьма условным: лишь в той мере, в какой человек признает над собой власть данного государства. Такое гражданство следует называть «сетевым»: степень вовлеченности в подданство может непрерывно меняться.